Коллектив авторов - Обыденное и научное знание об обществе: взаимовлияния и реконфигурации

Изучение этих конструктов в социологии должно принимать во внимание результаты, полученные в рамках исследований так называемой «народной социологии» (“Folk Sociology”), в центре внимания которых – вопросы о глубине, точности и надежности описательного и объяснительного знания акторов «о себе и о социальном мире, в котором они действуют» [5, 4; см. также: 30]. Отдельная рубрика данных исследований фокусируется на обыденных представлениях о сообществах, а также на «наивных теориях» групп и сообществ.

В связи с этим наша основная задача – произвести систематизацию ключевых исследовательских направлений, сложившихся в рамках социальной психологии и когнитивной науки, в которых рассматривается специфика восприятия социальных образований.

Следует отметить, что эвристический потенциал этого направления успешно задействован социальной психологией: например, показано, что обыденные объяснения индивидуального поведения и выводы о личностных характеристиках индивидов зачастую зависят от воспринимаемой специфики групп, членами которых они являются [35, 135]. Другой пример – продемонстрировано наличие связи между спецификой межгрупповых отношений и групповой идентичностью, с одной стороны, и особенностями восприятия своей группы – с другой [18; 50].

В то же время вопрос, в какой мере результаты исследований «народной социологии» полезны при рассмотрении традиционных социологических сюжетов, остается открытым. В заключении мы попытаемся, во-первых, проанализировать связь между обыденными представлениями о социальных образованиях и существующими научными социологическими теориями, во-вторых – рассмотреть вопрос о полезности наивных теорий для понимания социальных феноменов.

Исходным для нашего анализа служит тезис американских психологов Б. Малле и М.О’ Лафлин о возможности аналитического различения двух парадигм в современных исследованиях восприятия социальных образований [42, 33–34; см. также: 16, 19].

Первая парадигма рассматривает социальные образования по аналогии с образами индивидов и делает акцент на восприятии этих сущностей с точки зрения их характеристик и стабильности (неизменности) поведения. Эта парадигма реализует принципы гештальт-психологии и делает акцент на (воспринимаемых) свойствах группы, которые влияют на формирование образа группы как самостоятельного, «реального» и «целостного» образования [42, 33–34; 16, 19; 1,8].

Вторая парадигма исходит из допущения, что возможна аналогия между восприятием индивидов и социальных образований как действующих агентов. Эта парадигма восходит к исследованиям так называемой «Теории психического» (Theory of Mind), т. е. обыденной теории, которой пользуются индивиды для объяснения действий другого в терминах его желаний, мыслей, убеждений и эмоций [21, 853]. В конечном счете, усилия представителей этой парадигмы направлены на проверку предположения о том, что индивиды воспринимают социальные образования в качестве агентов и объясняют их интенциональные действия соответствующим образом [42, 34].

Разумеется, противопоставление этих парадигм достаточно условно. Так, в рамках первой парадигмы также может идти речь о поведении социальных образований: следуя логике теории атрибуции, наличие того или иного образа группы или сообщества позволяет делать предположения о ситуационных или диспозиционных причинах действия [42, 34]. М. Брюер с коллегами полагают, что хотя мышление о группах как агентах можно противопоставлять представлению о них как о сущностях, однако оба фактора вносят вклад в формирование образа группы в некоторый момент времени [16, 22]. Например, члены семьи могут восприниматься как обладающие сходными чертами (в силу общего опыта и наследственности), однако, если в конкретных обстоятельствах членам этой группы не удается координировать свои усилия для достижения некоторой общей цели, то едва ли эта семья будет восприниматься как целостное образование [16, 22]. Примечательно, что при попытках объяснить действия семьи как актора индивиды могут апеллировать не к желаниям и намерениям семьи в целом, а к некоторым причинным основаниям, в том числе – указанным сходным чертам.

Тем не менее указанное разделение кажется нам полезным, и мы будем его придерживаться в аналитических целях.

Парадигма, в центре внимания которой – образ группы, сообщества или общества как реального и «целостного» образования восходит к статье американского психолога Дональда Кэмпбелла, опубликованной в 1958 году В начале этой работы Кэмпбелл обратился к идеям Г. Спенсера и поставил вопрос о том, каким образом и при каких обстоятельствах люди воспринимают социальные образования как имеющие «реальное» существование [17]. В качестве исходных для Кэмпбелла были выдвинуты два тезиса: во-первых, что некоторые социальные агрегаты могут соответствовать критериям «реального существования», а другие – нет. Во-вторых, что некоторые из подобных «реальных» социальных агрегатов имеют свойства органических систем, т. е. могут быть уподоблены живым организмам [17, 15–16].

Обсуждение указанных тезисов позволило Кэмпбеллу ввести новый термин – entitativity, позволяющий охарактеризовать степень, в какой любое социальное образование воспринимается как нечто «целостное», «реальное», т. е. имеющее реальное бытие[5]. Предположение состояло в том, что восприятие некоторых видимых черт социальных единиц позволяет делать вывод о степени «реальности» социального образования. Кэмпбелл сформулировал вполне конкретные гипотезы о том, какие черты это могут быть. Наиболее известные – это «общая судьба» (common fate), «похожесть» составных частей (similarity) и их близость (proximity) [17,17–18]. Также важный вклад в восприятие некоторой группы как реально существующей вносит наличие границы между ней и внешним миром, а также признание и преследование ее членами общих целей.

Кэмпбелл не осуществил эмпирического изучения значимости указанных характеристик при восприятии социальных образований. Только в 1990-х годах в западной социальной психологии, во многом основываясь на работе Д. Кемпбелла, возникло исследовательское направление, для которого термин entitativity стал центральным. Основным фокусом этих работ служит, во-первых, эмпирическая проверка гипотез о влиянии различных воспринимаемых черт групп на степень их «реальности». Во-вторых, последствия воспринимаемой «реальности» группы для индивидов своей и другой группы[6]. Базовое предположение заключается в том, что в тех случаях, когда группа воспринимается как нечто «реальное» и «целостное», «тот способ, которым обрабатывается информация о членах этой группы, может быть очень похож на способ обработки информации об отдельном индивиде» [25, 344].

Помимо тезиса о «реальности» групп выдвигается и гипотеза о том, что некоторые группы воспринимаются как более реальные, чем другие: предполагается существование так называемого «континуума реального существования» (continuum of entitativity), на котором могут быть расположены все группы. В конечном счете утверждается, что одни группы воспринимаются как более «реальные», «целостные», чем другие, в силу некоторых приписываемых им характеристик. Соответственно, важнейшая задача этого подхода – найти, какие свойства самих социальных образований влияют на то, что они воспринимаются в качестве «реальных», «целостных» образований.

Не претендуя на исчерпывающий перечень, приведем некоторые из этих свойств, характеризующих восприятие социальных образований как «целостных»[7].

1. Продолжительность существования сообщества, «общая судьба», «историческая длительность», стабильность [34; 48; 50]. Важность этой характеристики предполагалась еще Д. Кэмпбеллом, современные исследования также неизбежно подчеркивают, что для восприятия группы в качестве реальной она, скорее всего, должна иметь прошлое и, возможно, будущее [22[8]; 27]. Ф. Сани и коллеги приблизительно в этом же смысле говорят об «исторической» длительности существования группы, т. е. о наличии взаимосвязанных во времени событий [48]. Н. Хаслам и соавт. в качестве важной характеристики называют стабильность, т. е. тот факт, что определенные социальные образования существовали всегда, а их характеристики оставались неизменными [27].

2. Культурная длительность, то есть преемственность ценностей, традиций и обычаев [48]. Ф. Сани и коллеги полагают, что продолжительность существования сообщества должна включать в себя не только историческую, но и культурную длительность, под которой понимается относительная стабильность традиций, ценностей, общая ментальность и др. В определенном смысле можно считать эту характеристику частным случаем предыдущей, поскольку исследователи не всегда уточняют, о какой стабильности идет речь.