Только не говори маме. История одного предательства - Магуайр Тони

Роза всучила мне кое-какую мелочь на проезд, так что утром мне, по крайней мере, не пришлось обращаться к матери за деньгами. У порога я обернулась и посмотрела на нее, стараясь казаться невозмутимой, хотя это и далось мне с большим трудом.

— Я навещу тебя на следующей неделе, в свой выходной, — непринужденно бросила я, подхватила свой чемодан и вышла из дома; она, как обычно, ответила молчанием.

Роза показала мне мою комнату, где я быстро распаковала вещи, после чего поспешила на кухню, чтобы приступить к своим обязанностям. Мне предстояло научиться кормить детей возраста до четырех лет, и я сразу вспомнила, как кормила свою кузину, когда та была такой же маленькой.

Вскоре я обнаружила, что ничего сложного в моей работе нет. В первый же вечер, перед купанием малышей, меня представили мужу Розы, Дэвиду-старшему, который крепко пожал мою руку и выказал надежду на то, что мне будет хорошо в их доме.

Во время купания дети заливались счастливым смехом, когда я превращала целлулоидные игрушки в подводные лодки и смело подныривала под их намыленные тельца. На шум в ванную заглянули Дэвид и Роза, уже одетые для вечернего выхода. Они пожелали детям спокойной ночи и, увертываясь от мыльной пены, поцеловали их, оставив меня при исполнении.

В тот первый вечер, как и в последующие, я вытащила из ванны пухлых извивающихся малышей, укутала их в толстые махровые полотенца и вытерла насухо. Оставалось только надеяться, что они, помня мое обещание почитать им на ночь, улягутся в постель. Сначала я загрузила малыша Дэвида в его кроватку, потом уложила девочку и почитала им сказку по выбору Рейчел. Видя, что они уже засыпают, я поцеловала их в головки и спустилась вниз, к телевизору.

Шло время, и я прониклась глубокой нежностью к детям. Когда я играла с ними, малыш Дэвид хватал мой палец своей пухлой ручонкой, радостно улыбаясь беззубой улыбкой, от которой едва не лопались его щеки. Рейчел сидела у меня на коленях с выражением серьезной сосредоточенности, пока я читала ей. Когда я возила Дэвида на прогулку в парк, она помогала мне толкать коляску, но при этом всегда держала меня за руку.

Шесть дней в неделю я готовила для них ланч и ела вместе с ними. Часто, когда дети спали после обеда, мы с Розой болтали. Иногда в ее спальне, где она примеряла свои обновки и спрашивала мое мнение.

Согретая теплом этой семьи, я начала фантазировать, будто являюсь ее частью. Я позволила себе забыть о том, что Роза, хотя и относилась ко мне по-дружески, на самом деле мне не подруга и что они с мужем — мои работодатели. Я пыталась завоевать расположение Розы, предлагая свою помощь в приготовлении чая или глажке белья. Ее, казалось, слегка забавляло мое усердие, но, разумеется, лишнюю помощь она не отвергала.

В доме всегда царила атмосфера счастья. Было совершенно очевидно, что Дэвид и Роза не только заботливые родители, но и любящие супруги. Они напоминали мне семью тети Кэтрин, и с каждым днем я все больше радовалась тому, что живу в их доме. Я всегда знала, что, когда Дэвид приходит домой, мое место рядом с детьми — либо в детской, либо на кухне, поскольку чувствовала, что им с женой очень хочется побыть вдвоем. Я не раз замечала, как Роза, заслышав шум подъезжающей машины мужа, бросалась к двери встречать его.

Зная все это, я очень удивилась, когда однажды вечером они оба зашли в ванную. Я, стоя на коленях, купала детей. Я почувствовала их присутствие прежде, чем прозвучал голос Дэвида.

— Антуанетта, — расслышала я как будто издалека. — Тебя ведь так зовут, да?

Я подняла на него взгляд, и он прочитал правду в моих глазах.

— Моя жена заменит тебя. А мы с тобой спустимся вниз поговорить.

Дальше все шло, как в замедленной съемке. На дрожащих ногах я поднялась, пытаясь встретиться взглядом с Розой, словно искала в ней поддержку, но она отвернула от меня свое пылающее лицо. Чувствуя исходящее от взрослых напряжение, мои маленькие подопечные устремили на меня недоуменные взгляды, словно спрашивая, почему я перестала играть с ними.

Я медленно отложила намыленную губку, с которой уже капало на пол, и молча двинулась следом за Дэвидом в гостиную. Приглашения сесть не последовало, и я стояла перед хозяином, видя на его лице то же ледяное выражение, которое до этого так часто встречала на лицах других людей.

— Твой отец ведь не умер? — задал он вопрос, совершенно бессмысленный, поскольку ответ на него явно знал. — Он в тюрьме, а тебе повезло, что ты не оказалась в приюте. Разумеется, ты больше ни дня не останешься в этом доме. Иди в свою комнату, собери вещи и жди, пока я приду за тобой. Я отвезу тебя к твоей матери.

Я попыталась защитить себя.

— Это была не моя вина, и судья так сказал, — выпалила я в отчаянной немой мольбе поверить мне и разрешить остаться.

Его лицо исказила такая гримаса отвращения и злости, что я внутренне содрогнулась.

— Ты ведь не за его детьми присматриваешь, не так ли? Ты молчала целых семь лет, только необходимость аборта заставила тебя заговорить. Ты солгала даже доктору, с которым я беседовал сегодня днем. Из школы тебя исключили, потому что другие родители совершенно справедливо сочли невозможным твое общение с их детьми. — Я чувствовала, как он все больше распаляется от гнева. — Я хочу, чтобы ты немедленно покинула мой дом! — Он едва ли не прокричал это, и у меня не осталось никаких сомнений в том, что моей счастливой жизни в их семье пришел конец.

Когда я выходила из комнаты, мне вслед прозвучал его голос:

— Роза согласна со мной, если вдруг ты думаешь иначе. Она не хочет больше видеть тебя, так что отправляйся к себе и собирайся.

Я пошла в свою комнату, усилием воли сдерживая слезы. Поплачу потом, в одиночестве, уговаривала я себя.

Дверь в спальню Розы была закрыта, но я расслышала доносившееся оттуда ее бормотание, прерываемое визгом Рейчел. Я знала, что она намеренно забрала детей к себе, чтобы они не встретились со мной.

Следующие полчаса прошли как в тумане: я паковала свои вещи, а потом сидела на краешке кровати, ожидая, когда постучит в дверь Дэвид.

— Все забрала? — единственное, что он произнес после того, как выпроводил меня из комнаты, загрузил на заднее сиденье машины вместе с чемоданом и вырулил за пределы зеленого пригорода Малоунроуд, увозя меня в узкие темные улицы квартала Шанкхилл.

Мы остановились у дома матери, он твердо взял меня за руку, постучал в дверь и, когда она открылась, отпустил. В свете единственной лампочки я разглядела безропотное выражение лица матери.

— Возвращаю вам вашу дочь, миссис Магуайр, — только и произнес он, прежде чем сел в свою машину и резко тронул с места.

Пришел час расплаты, и меня захлестнуло волной жалости к себе. Голос отца звучал в ушах: «Твоя мать разлюбит тебя, если ты все расскажешь. Все тебя осудят». Теперь я точно знала, что он не ошибся в своих предсказаниях. Я попыталась вызвать в памяти единственное доброе лицо, лицо судьи, и как будто услышала его голос: «Ты ни в чем не виновата, запомни это, потому что люди тебя осудят».

Я неохотно встала с постели, ополоснула лицо холодной водой и быстро оделась. Во второй раз за последние несколько месяцев я отправилась в газетный киоск, чтобы купить местную газету. Присев в ближайшем кафе, я обвела в кружок те объявления, в которых предлагали работу, не требующую квалификации и с проживанием. Больше всего я боялась, что среди потенциальных работодателей окажется кого-то из знакомых Дэвида и Розы.

На глаза попалось объявление: «В большой загородный дом требуется помощница для присмотра за двумя детьми дошкольного возраста. Предоставляется возможность проживания, хорошая зарплата для подходящей кандидатуры».

Позвонив и договорившись о собеседовании во второй половине дня, я оделась так же, как несколько недель тому назад, когда собиралась на свое первое интервью. В этот раз я не испытывала эйфории, не было и радостного ощущения начала новой жизни, лишь унылое смирение с бесперспективностью собственного будущего. Я снова поехала на автобусе в центр Белфаста, потом пересела на другой маршрут, чтобы добраться до загородного дома. Выйдя из автобуса, я увидела вовсе не густые заросли и высокие деревья из своих воспоминаний о Кулдараге, а аккуратно подстриженную изгородь, обрамлявшую подъездную аллею, ведущую к квадратному серому особняку в георгианском стиле. Высокие и узкие окна его фасада выходили на ухоженные зеленые лужайки. Здесь не было ни разросшихся кустов рододендронов, где могли бы играть дети, ни струящегося ручья с лягушками. Однородную зелень газона разбивали лишь цветные пятна розариев.