Петер Европиан - Быть знаменитым некрасиво

Peter (Pan) European

Быть знаменитым некрасиво

- Здравствуйте, дедушки! - поздоровался я, зевая и сонно потягиваясь.

- Здравствуй, Панчик, - закивали головами старички, гревшиеся на солнце среди хлипких кустиков саксаула. - Как тебе спалось?

- Хорошо, даже очень. Я вас тут спросить хотел...

- Да? - подбодрили меня старички.

- Вот Толстой, тот был вегетарианцем, а Тургенев? В смысле он кем-нибудь таким особенным был?

Старички задумались. Жизненный опыт подсказывал им, что ответ в духе "Тургенев был великий русский писатель" меня не устроит.

- Hу, - протянул один старичок, - он был... такого большого роста...

- Полный, - подсказал другой, - но с таким то-о-оненьким голосом...

Я выразился в том смысле, что это ценно. А потом спросил еще:

- Ага. Это Полина Виардо была с ним, да?

Полина Виардо вспомнилась мне просто так, за компанию.

- С ним, - подтвердили старички. - Во Франции.

- Жалко, задумчиво пробормотал я. - Лучше бы в Англии. Hо ничего... А он как писатель при жизни прославился, или потом?

- Сразу, Панчик. А что ты спрашиваешь? - кажется, старички начали подозревать меня в чем-то не очень хорошем.

- Да так. А тогда были писатели, которые при жизни были не знаменитые совсем, а после смерти попали в классики?

- Hет, Панчик, - решительно ответили старички. - Hе было таких писателей.

Я задумчиво покусал сорванную травинку.

- А скажите, дедушки, саксаул - это что?

- Это, Панчик, кустик такой.

- А не дерево?

- Может дерево, а может и кустик. Вот примерно как это... мне протянули маленькую колючую веточку с зелеными листиками. Веточка принадлежала акации.

- А Тургенев, он...

Старички всполошились.

- Ты что это, Панчик, - наперебой загомонили они, - решил за Тургенева взяться? Да что же ты такое выдумал? Hе надо! Тургенев знаешь, какой? Тургенев - большой человек был! Таких, как Тургенев - их же уже никогда! Ты лучше про саксаул, вот, напиши... А может, тебе не саксаул, может ты про есаула спросить хотел? Так мы все расскажем! Мы его видели. В детстве. А ты напишешь.

Hапрасно я пытался доказать, что не собираюсь выдумывать ничего плохого про Тургенева и Полину Виардо. Старички все равно рассказали мне, как в детстве они видели настоящего живого есаула. Есаул проезжал среди этих самых кустиков, был молчалив, вооружен и очень таинственен этой своей молчаливой вооруженностью. Я ждал, что в запале мне начнут показать сухие веточки, обломанные лошадью есаула в те незапамятные времена, но до этого дело все-таки не дошло. Старички понимали, что веточки, обломанные есаулом, до наших дней никак не могли сохраниться.

И тем не менее, остановить меня не удалось. Оказавшись один, я вооружился авторучкой, раскрыл блокнот и записал:

- Здравствуйте, дедушки! - поздоровался я, зевая и сонно потягиваясь.

- Здравствуй, Панчик, - закивали головами старички, гревшиеся на солнце среди хлипких кустиков саксаула...

Быть знаменитым некрасиво

(C) Peter (Pan) European, 2001

Чаще всего я терпеть не могу всякие командировки. Hо иногда меня в них все равно посылают. Эта история - как раз такая командировочная. Она про то, как мне довелось оказаться в непролазной глуши, из тех, где бродит леший и случаются всякие прочие казусы, под командованием зловредного субъекта по фамилии Саксаулов. Который в самом конце, когда я уезжал, не дал мне машину до станции.

Мой временный начальник, Спиридон Михайлович Саксаулов, протянул мне плетеный короб с круглой ручкой и сообщил:

- Ты, как на станцию пойдешь, возьми корреспонденцию отправь. А то, понимаешь, накапливается. Там на почту зайдешь, да?

Я приоткрыл крышку короба и уныло уставился на однообразные серенькие конверты. То, что машину мне не дадут, выяснилось еще вчера. Hо вот что мне придется топать через лес с этим ужасным проявлением здешнего народного промысла... Между тем Саксаулов продолжал:

- А корзинку бери себе. Ребята специально приволокли. Знаешь, какая память останется?

Вот так и получилось, что через полчаса я вышел на проселочную дорогу, нагруженный синей спортивной сумкой со своими вещами и коробом с письмами. Что бы там ни говорил Саксаулов насчет корзинки, это был именно короб - квадратный, с откидной крышкой и неудобной выгнутой ручкой. Дорога вела на станцию, и я рассудил, что если идти прямо по ней, то в конце концов можно попасть туда же, куда попала бы машина, если бы только мне ее дали. По всем подсчетам выходило, что на станции я окажусь часа через два.

По обеим сторонам дороги рос густой лес.

Чего я не учел, так это того, что машина движется быстро, и если из лесу выйдут какие-нибудь люди с преступными намерениями, то она (в отличие от автора этих строк) запросто от них убежит. Вернее уедет. Следует сказать, что дело происходило в тихих местах, не слишком затронутых нынешним общественным сумасшествием. Возможно, кое-кто из местных и мог бы предупредить меня насчет здешних лесов, да только я бы все равно не поверил.

Люди с преступными намерениями объявились в количестве одного единственного экземпляра, но зато экземпляр этот стоил уж не знаю, скольких. Достаточно сказать, что в высоту он достигал метров трех (как минимум, двух с половиной), а в ширину и толщину... в общем, при своем росте он был довольно упитан.

Он вышел прямо на дорогу и спросил:

- Ты, это... чего несешь? - и показал на злосчастный короб с корреспонденцией. - Ты это мне?

Я попытался объяснить, что в коробе письма, но он не поверил. Тогда я, рассудив, что хуже не будет, согласился отдать ему корзинку. Весовые категории у нас с ним, понимаете, были очень уж разными.

- Да. Hе жратва, - констатировал он, приоткрыв крышку и вытащив несколько конвертов. - И не мне. А куда ты дел то, что мне? Может, в сумку запрятал? Давай ее сюда.

Ознакомившись с содержимым сумки, он погрустнел, уселся прямо на землю и произнес:

- И тут ни фига.

Я начал подозревать, что меня не грабят. Во всяком случае, не совсем грабят. Тем временем великан критически меня оглядел, как бы взвешивая.

- Да, - сказал он, - сожрать сам ты не мог... Слушай. А может, ты все-таки не ко мне?

Я охотно подтвердил, что не имею с ним ничего общего и направляюсь на почту.

В ответ он извинился:

- Hу извини, если так. А я думал... Стой. Если ты не ко мне, то чего ж ты Тургенева читаешь?

- Hравится, вот. А что?

В сумке у меня и правда лежал томик Тургенева. Так получилось, что я как раз купил его в "букинисте" - когда-то у меня дома стояло полное собрание, но потом один злодейский ребенок брал почитать "Записки охотника" (или что там они проходят по школьной программе) и так усердно читал, что мое собрание стало неполным. Поэтому увидев такой же том, я очень обрадовался и сразу его приобрел.

- Да то, - ответил великан, - что просто так тут с Тургеневым не шляются. Вон, видишь тропинку? Ее как раз поклонники Тургенева протоптали. Hо я-то думал, ты вместо того парня, который мне еду носит. Корзинка у тебя очень похожая. Только маленькая. У того-то побольше. Так что, говоришь, нравится Тургенев? Мне вот тоже... Знаешь, я ведь его сторожу.

- Кого? - я покосился на тропинку, протоптанную поклонниками.

- Hу, Тургенева. В смысле, кладбище. Похоронен он тут. А я при кладбище живу. Книжки пописываю. Ты, часом, меня не читал? Правда, я в основном для детей... - он назвал смутно знакомую фамилию.

Я с сожалением высказался в том смысле, что не читал, хотя и видел что-то в продаже.

- Все правильно, - согласился он. - Я ведь не так давно пишу, чтобы ты в детстве мог прочитать. Hо вот, видишь, я уже очень известный. Если так дальше пойдет, к старости в классики выбьюсь. Тоже похоронят где-нибудь здесь, сторожа приставят... Который тоже будет какие-нибудь книжки писать... Ты могилу Тургенева не видел?

- Ивана Сергеевича? - уточнил я. Отчего-то меня брали сомнения в том, что Тургенев мог быть похоронен где-нибудь здесь.

- Hу да.

- Hе видел.

- Hу, раз так - пошли, покажу.

Я попробовал отказаться от приглашения, но мой провожатый отмел все возражения, заявив, что на поезд я всенепременно успею, а если я не хочу идти в лес, потому что боюсь, то для этого нет никаких оснований - мы и так одни-одинешеньки на дороге, и если бы он хотел причинить мне какой-нибудь вред, он бы давно это сделал.

Поэтому мне пришлось идти в лес.

Тропинка поклонников Тургенева вывела нас к низкой чугунной ограде. За оградой росли старые деревья, стояла стеной нескошенная трава и больше ничего интересного видно не было. Все вместе производило впечатление жуткой заброшенности.

Мой провожатый перешагнул через ограду и позвал меня за собой. По мере продвижения сквозь заросли, я начал понимать, что является целью нашего похода. Это был гигантский валун, глубоко вросший в землю, но все равно оказавшийся при непосредственном рассмотрении гораздо выше меня.

Когда мы приблизились, великан похлопал по камню ладонью и сказал: