Екатерина - o fa076bfa4f9911dc

откуда-то из коридора. Предложение Джека звенело так ясно, как звучит

идеальный камертон//

он не надеялся сдохнуть в раю, но и заключать сделки с мексиканцами

только из ненависти к отцу - это казалось неразумным, хоть и заманчивым.

По болевой шкале от одного до десяти пацан чувствовал агонию "на

девять", отказываясь от препаратов, чтобы принять единственно верное

решение//

гематомы сходили. К Илаю постепенно возвращалось зрение, а Джек

испарился столь же внезапно, как и очутился в палате. На двадцатый день

мальчуган почти уверил себя в том, что ему не нужны неприятности. И

думал он так ровно до того момента, пока в палате его не навестил

Мэйсон//

- Эй, приятель, ты ведь не держишь на меня зла, верно?

- Если ты хочешь знать, подам ли я на тебя в суд, то нет. Не подам. Но ты

кое-что пообещаешь мне, Мэйсон.

- Сынок, не называй меня так...

- Сынок? Ты допился. Окончательно. В общем, слушай: больше ты никогда

не появишься в моей жизни. Окей? - злоба и ненависть тем и отличаются: ненависть шагает поодаль от гнева. - Можешь исчезнуть, встать на лыжи, умереть. Делай всё, что тебе угодно. Но не вздумай появляться там, где

нахожусь я.

- А как же...ну...наше дело?

- Какое дело? Впрочем, не отвечай. Просто собирай свои кости и вали

отсюда. В этот раз я ничего терпеть не стану. - Илай выудил "Глок".

Мэйсон обречённо выдохнул и перед уходом ещё раз оглянулся, словно

надеясь, что внутри одной секунды его сын изменит решение.

но ИИ.sysуже мечтал о своей личной коробке из-под дорогого

холодильника, рассматривая телефон, оставленный Джеком//

In progress...

80. Самообман провоцирует тебя. Инициирует недопонимания, потоки

рефлексии и компромиссы. Необратимость поступков вынуждает тебя

принять как факт неизбежность всех событий, что произойдут. Они

обязательно произойдут, заставив тебя жалеть о чём-то. Ты возьмёшь океаны

слов назад, пытаясь заслужить прощения. Придумаешь мириады оправданий

и миллиарды причин тому, что сделаешь. Найдёшь все слабые места в своём

теле и станешь давить туда, пока кто-нибудь тебя не остановит. С

приближением катастрофы хаос станет упорядоченным, флуктуация

обнаружит себя "как раз к месту", и тогда система выйдет на новый уровень

самоорганизации, но части её вновь распадутся по направлениям, будто

имитируя неминуемый беспорядок в более гротескной и зависимой форме.

Иди нахуй, Гейзенберг. И ты, Эверетт. Сейчас мы найдём все электроны на

своих местах.

81. Это не значит, что мы в сговоре с Сёрлом. Джон - тот ещё старый

обмудок.

Понедельники превратились в среды, пятницы - в субботы. Как ни назови

своё состояние, какую переменную ему ни присвой, мир продолжает

держаться на трёх китах: голод, секс и наркотики. Пространство сжимается, унифицируется, подгоняется под стандарты. "Икея" консолидирует отправки

целыми городами, и не разберёшь, где ты проснулся: Огайо, Штутгарт, Осло

или Милан. Ахроматическая палитра, дешёвые и аккуратные формы,

однообразные спальни с такими же женщинами, выкрашенными во все

типовые каталоги, одетыми в торговых центрах и накормленными "Цезарем".

Их фотографии - это копии, а паспорта - копии копий. Им нравятся

доступные страны, пирсы, имена на песках, фуршеты. И пока кожа бледнеет, они с каким-то агоническим восторгом разносят информацию о перелётах, точно пилигримы - сифилис. Они это делают. Встают в один ряд и хором

запевают песню о себе, полагая, что все только и ждут подобных мемуаров: монотонных вокализов об одном и том же.

Так делают они.

Так делаешь ты.

Обезьяны видят. Обезьяны принимают к сведению. Обезьяны делают.

Они почти застряли между Палаником и квантовой механикой: на достаточно

большом промежутке времени шанс выживания каждой из них приближается

к нулю, но вероятность не погибнуть в любой последующий момент по-

прежнему велика.

Типа: "Ты проиграл, толстяк",- но в туннелях бесконечной комы толстяк мнит

себя последним победителем. Там он никакой не жирдяй и не обезьяна, он

никому не проигрывает, а время не нависает над ним заряженной фугой, угрожая пристрелить неудачника за то, что тот просто жил и

"эволюционировал".

Можно, конечно, элементарно спустить крючок, не утруждая себя ловлей

настоящего, но сегодня не тот день. Сегодня - это момент времени, который

ты тратишь на ссаные отговорки. Сегодня для тебя вообще не существует.

Вот где начинается булимия. В безвременье.

82. Понятие смерти тебя больше не пугает. Ты уверен, что дерьмо случится с

кем-то другим: ты не подавишься таблеткой, не упадёшь с социальной

лестницы, не попадёшь под "колёса", ветка метро над тобой не обломится, шарики обязательно выйдут, "лёд" под тобой посыплют "солью".

А практика показывает: дерьмо должно с кем-то случаться. F#ck_simi1e.

83. Большие дети всегда чего-то боялись, сколько бы мышц ни обтягивало

скелет, сколько бы членов у них во рту ни побывало. Ведь истинный

параноик убеждён в одном: если всё идёт хорошо, значит, где-то есть подвох.

Теперь же: ни страха смерти, ни паранойи.

Ты продолжаешь пожирать своё говно, задавая сакральный вопрос: что со

мной может случиться? F#ck_simi1e.

"Мои глаза больше, чем мой живот".

Слишком много - это всё равно мало.

Удовольствие - тяжёлая ноша.

На деревянном стуле лежит пласт жира.

Модернизм в духе Пруста сдал свои позиции.

Слишком много - это всё равно мало.

Съешь ещё этих мягких французских булок.

Кодла буржуйских свиней радостно хлопает в ладоши.

Абдоминальное ожирение. Импотенция. Глютен.

Слишком много - это всё равно мало.

Нужно больше денег. Больше потаскух. Больше унций.

Короткий метр. Полнометражка. Сериал. Мыло.

Сигарета. Блант. Джойнт. Винт.

Аффект. Серийное. Массовое.

Слишком много - это всё равно мало.

Нам не нужны живые кумиры. Они должны умирать.

Мы больше не станем дрочить без пальца в жопе.

Мы никогда не будем ебаться бесплатно.

Нет "мы". Есть "я".

И я буду жрать столько, сколько понадобится, чтобы потом не жалеть, что я съел недостаточно. Иначе всё напрасно.

АВЕРСИВНАЯ ТЕРАПИЯ

#0010

тлетворный душок накатывал волнами//

даже амальгамирование не перебивало запах из кладовки//

Илай вышел на улицу и осмотрелся. Всё в его Орлеане казалось

умиротворённым, медленным, неброским. Инертная среда в инертной

среде. Как будто внутри мыльного пузыря, который всё никак не вынут

из баночки, чтобы надуть и пробить окурком//

без Джека сеть ИИ.sys"aвернулась к привычной схеме с бегунками//

пацан плевать хотел на угрозы картеля//

нет, он больше всего на свете хотел плевать на угрозы картеля//

душно. Солнце выпаривало осадки, раскаляя горячую пыль, которую изо

дня в день сметало бризом и луизианскими бурями. Редкий дождь

высыхал как слёзы - мгновенно. В таком круговороте было крайне трудно

дышать//

ведь барокамеру всегда закрывали снаружи//

Мэйсон растворился//

Джека казнили//

бездомный Вилли вот уже пару недель отлынивал от работы, а боль в

колене сводила Илая с ума//

отдалённый гул полицейской сирены, выстрелы, рваные крики//

ИИ.sysвслушивался и ждал//

рано или поздно кто-то точно должен был прийти за ним//

in progress...

84. Контроль, интенсивность, раздражитель.

Когда день за днем существуешь в ящике Скиннера, то единственное, что

остается делать - нажимать на кнопку и открывать рот. В принципе всё. На

этом можно закончить описывать принцип бытия, суть действа, смысл жизни.

Никаких целей. Никаких желаний. Рождение перестает быть сакральным и не

несет в себе никакой смысловой нагрузки. Просто еще один менеджер.

Инженер. Забитый подросток. Небритый ублюдок. Никаких Далай Лам.

Нострадамусов. Помпеев, Икаров, стремящихся к солнцу. Солнца. Всё