Сказки леса - Николай Григорьевич Никонов

Пухленькие, быстрые и лёгкие, они лазили по тростникам и перекликались тонким заливчатым свистом. Мелькали голубые крылышки. Князьки! Затаив дыхание, я любовался редкими красавицами, пока вся стайка не скрылась в ивняке.

Очень захотелось мне поймать белую лазоревку, и спустя неделю я отправился в лес. После долгих поисков стайка была найдена, Для этого пришлось облазить весь тростник, проваливаясь в ледяную воду. Князьки близко подпускали человека, а на западню косились и отлетали в сторону. Лишь к вечеру одна лазоревка попала в мой садок, и я вернулся домой радостный, усталый и озябший.

Теперь птичка живёт у меня и давно стала ручной. Она ест белый хлеб, орехи, а по утрам, когда её выпускают в комнату, гоняется за мухами, шныряет по углам, осматривает стены. Ни один паук не скроется от её зоркого глаза.

Пройдёт зима, а весной пусть летит к родным камышам, хоть и жалко будет нам расставаться.

Был у меня в детстве такой случай. Прибегает однажды мой друг Женька Чубиков и кричит:

- Алёшка, Алёшка! Рогатые птицы прилетели! В нашем огороде бегают!

- Что обманываешь? - говорю. - Какие ещё рогатые?

Надо сказать, что Женька этот приврать любил. То он бабочку - новый вид - поймал, а попросишь показать, говорит: «Вылетела», то гнездо орла белохвостого нашёл, то змею трёхметровую видел, то ещё что-нибудь…

А когда я спросил его, кто такие тритоны, Женька поморгал глазами и ответил:

- Это, Алёшка, жуки большие - по три тонны весят!

Я тогда поверил и всё искал этих жуков. Не нашёл, конечно.

Но сейчас Женька и слышать ничего не хотел. Схватил меня за рукав и потащил к забору. Глядим мы в щели и видим: бегают по грядам серенькие птицы, побольше воробья, клюют что-то. Головы у некоторых жёлтые по бокам, но рогов никаких не видать.

- Где же рога?

- Надо ближе, - шепчет он.

Полезли мы на забор, а птицы испугались и улетели. Женька чуть не плачет:

- Есть у них рога! Сам видел!

Я махнул рукой и ушёл. Пусть не обманывает.

Через неделю собрались мы с ним за поздней клюквой. Взяли вёдра, хлеб, молока бутылку и пошли. Клюквы в ту осень на удивление много было, хоть лёжа бери.

К полудню оба наших ведра наполнились до краёв. Грязные и мокрые, мы вылезли из болота на сухое место. Поставили вёдра, присели на траву отдохнуть.

А в это время из кустарника выбежала птичка. Нас она не заметила и присела на кочке. Птица не очень красивая, чёрное пятно на грудке. Такие и бегали в Женькином огороде.

Толкнул я его и показываю на птицу.

Тут черногрудка нас разглядела и удивилась.

Откуда люди на болоте взялись? А от удивления у неё рожки на голове поднялись. Хотя не настоящие, из перьев, но всё-таки очень похожие на рога. Птичка головой крутит. Любопытство её разбирает. Потом видит, что мы не шевелимся, и успокоилась, прижала рожки.

Стала птичка что-то склёвывать в траве, потихоньку от нас удаляться. Прав оказался Женька. Мы с ним и название птицы потом узнали. Это рогатый жаворонок.

Кто-то шуршал древесной корой, посвистывал, постукивал, но на глаза не показывался. Может быть, дятел? Я вгляделся попристальнее и наконец заметил сизую короткохвостую пичужку, которая лазала по стволу замшелой сосны.

Цепляясь за шершавые выступы коры, она свободно поднималась вверх и так же легко опускалась книзу. Поползень!

Не поймать ли мне его? Поползня мне не доводилось держать, но от знающих людей я слыхал, что это занятная и умная птичка.

Я достал небольшую западню, которую всегда брал с собой в лес, и повесил на сучок.

Поползень тотчас увидел незнакомый предмет и подлетел к ловушке. Он обошёл её кругом, повертелся на крышке, попробовал вытащить за крыло испуганную синицу-московку, сидевшую внутри, потом, привлечённый кормом, смело прыгнул на сторожок… Щёлк - и незадачливый ползунок попался.

Вынутый из западни, он злобно шипел, клевал руки и старался вырваться. Я посадил его в мешок и принёс домой.

Где же поместить нового жильца? Свободной клетки не нашлось, и на время я выпустил поползня в просторный садок к мелким синичкам. Ведь и на воле ползунок летает вместе с ними. Пусть поживёт, привыкнет, а там будет видно, куда его устроить.

Мой расчёт не оправдался. Маленький ползунок оказался настоящим разбойником. Он не метался по клетке, не бился о прутья, а сразу объявил себя властным хозяином.

Стоило насыпать синицам зёрен, как поползень слетал к кормушке, садился на ней и, раскрыв острый клюв, кидался на каждую птичку, которая осмеливалась подлететь близко.

Сначала синички отступили и со страхом глядели на непрошеного гостя. Но голод не тётка, и вот один всегда нахальный и юркий пухляк попробовал сунуться к кормушке.

Через секунду с писком летел он в сторону, отброшенный ударом крепкого клюва. Такая же участь постигла и прочих смельчаков.

Разогнав всех синиц, поползень занял дуплянку в углу садка, спокойно перетаскал в неё все орехи, зёрна и семена из кормушки.

Когда же работа была закончена, он нашёл узкую щель на краю дупла, вставил в неё орешек и начал долбить.

Твёрдая скорлупа разлеталась под ударами, а масляную мякоть ядра птица с удовольствием глотала. За первым орехом последовал другой и третий. Голодным синицам ничего не оставалось, как подбирать крошки, которые сыпались на дно. Вскоре я был вынужден перевести поползня в отдельную клетку. Поставил ему новую дуплянку, укрепил на стенке кусок коры, и ползунок зажил на новом месте, словно клетка была ему родным домом.

Спокойный и самостоятельный, он никогда не оставался без дела: то стучал носом, раскалывая орех, то осматривал трещины дупла и тащил в него семечки про запас, то забирался внутрь и, по-видимому, наводил порядок в своей кладовой. Всякая блестящая вещь привлекала его внимание. Ради шутки я клал на борт садка мелкие монеты, и ползунок сначала рассматривал их с серьёзным видом, а затем, подхватив клювом, нёс к дуплу и складывал, как в копилку.

Однажды на гвоздик у клетки повесили наручные