Новый Данте - Клименко Тимофей

- А здесь мои чалятся! - хохочет Смит. - Но не все, а только те, кто получил свои роли незаслуженно, за бабки или по дружбе. А сейчас они пытаются эти роли заслужить. Один из способов перед тобой: роль нужно знать назубок, в неё нужно вжиться, нужно стать героем, а не тупо его сыграть! Когда ребята готовы, то идут к вашему Мистеру Станиславскому, но он им никогда не верит!

- Как неожиданно! - бормочу я, глядя мимо обитателей Голивудчины. - Слушай, чёрный барон, а что за стоны в той стороне? В Бразерс что, тоже попадали незаконно? Мимо постели, а сейчас заслуживают? – киваю я на рощицу, около которой толпится множество людей.

- Нет, это не Бразерс, это как раз второй способ: там Харви Вайнштейн один за всех старается! Такое вот кино, Васян! – ржёт в ответ нигга.

От такого расклада я решаю по-тихому свалить, уводя Уилла подальше от рощи. А то чёрт его знает, роль Серого волка на утреннике в пятом классе я купил у предшественника за мармелад, а со способами её заслужить законно тут как-то не густо…

Третий круг мы проскакиваем ходом, оббегая крупные драки и уж совсем явных неадекватов с огромными, будто шпалы, палками.

- Критики! - поясняет мне Уилл, уворачиваясь от ведра фекалий. - Они тут друг друга так поливают, ну а если узнают, что ты писатель, то лучше харакири самому сделать…

При слове "писатель" половина драчунов бросается за нами. По словам чёрной пятницы, вторая половина - это чисто по художникам.

Четвёртый круг из-за этого дурного забега я не запоминаю совсем, но вроде как те серые тени, что слоняются повсюду - это писатели, которые тупо ищут вдохновения. А олюлились они так за то, что из зависти злой критикой отбили другим желание творить.

А мы, на всякий случай, проносимся мимо них как ошпаренные и тормозим только перед границей. Чёрт их знает…

В Пятом круге льёт дождь, и тучи висят так низко, что кажется, до них можно дотянуться рукой и отломить кусочек на память. Но, несмотря на дождь, огромная разномастная толпа пытается творить. Художники пишут картины, но краски тут же оплывают от крупных серых капель и стекают по ножкам мольбертов разноцветной густой кашей. Поэты и писатели ваяют свои нетленки на салфетках, обрывках газет, а порой и просто на асфальте. Но и это творчество тут же гибнет от разверзшихся небесных хлябей. Люди проклинают всё и вся, но снова берут в руки кисти, ручки, карандаши и продолжают писать. Ведь не писать они уже не могут.

- Тьфу! Графоманы и маляры! - презрительно кривится Чёрный плащ. - Снежок, а ты-то как, писатель или графоман?

- Я то? Писатель, писатель! Я вот даже к критике отношусь хорошо. Люблю, знаешь ли, Вилька, когда меня критики чешут в хвост и в гриву. Я с этого так расту над собой.

- Да? – откровенно стебается собеседник. - А что же ты тогда из Третьего круга чесал, как в зад раненый? Боялся люлей?

- Да у них это... олюляторы не той системы!

Уилл ржёт, и мы продолжаем путь, наблюдая, как несчастные пишут свои тексты и картины в никогда непрекращающемся дожде. А может быть, это вовсе и не дождь, а слёзы читателей и глазетелей.

Возле самой границы Круга нас обгоняет мужчина верхом на швабре, который размахивает стопкой исписанных разъехавшихся листов и горланит:

« Тарьям трям трататам»

На мой молчаливый вопрос Вилька только машет рукой:

- Местный дуралей. Забей. Даже на графомана не тянет.

В Шестом круге творится чёрте-чё. Едва только мы с Уиллом спускаемся сюда, как навстречу выбегает чел с торчащей из глаза авторучкой. Ужас и боль исказили его лицо даже сильнее, чем торчащая из глазницы канцелярия. Страдалец пытается нам что-то сказать, но в этот момент ему в голову прилетает большая книга в твёрдом переплёте и буквально взрывает несчастному мозг. Я аккуратно поднимаю фолиант и вслух читаю название:

«Орфографический словарь русского языка».

- Да, Снежок, это территория граммар-наци. Эти парни реально пили кровь писателей и графоманов, - тихо говорит Смит, - а сейчас вынуждены биться между собой. Сущие звери. Валим!

И мы валим так, как ещё не валили.

Седьмой круг разделён на три рва.

Я нерешительно смотрю на чернявого, но он уверенно машет головой, и мы спускаемся в первый.

Здесь повсюду расставлены колонки, из которых грохочет тяжёлый рок, но слушателей это явно не радует. Да и выглядят они так, будто собирались на симфонический концерт, а оказались здесь.

Узнать у своего американского Черномырдина, что тут происходит, я не могу, потому что аккорды рока глушат даже мои собственные мысли, не говоря уже про голос. Да и искажённые мукой лица слушателей не располагают к философскому диспуту.

Еле выбравшись изо рва, я понимаю, что ничего ещё не закончилось.

Впереди новая толпа и новая музыка. Только это уже какие-то симфонии, вальсы и прочие полонезы. Как и следовало ожидать, здесь слушатели тоже не соответствуют репертуару. По ирокезам и кожаным курткам я понимаю, что этим людям было бы комфортнее на предыдущем концерте. А черника улыбается и тащит меня дальше.

В третьем рву музыка тише, но общий настрой веселее. Здесь тупо дерутся певцы рэпа и шансона.

Едва мы выбираемся из последнего рва и Седьмой круг остаётся позади, я кричу Смиту:

- Слышь, чёрный бумер, а за что в первых двух рвах их так тиранят нелюбимой музыкой?

- Не ори, Снежок, - ржёт он в ответ, - Это за то, что они только свой музон и считали правильным, а остальной хаяли, как злые собаки! Ну а в третьем всё ещё проще. Ангелы и бесы это мочилово замутили просто так, по приколу.

- А не лучше ли было сделать наоборот? Врубить всем то, что любят, и крутить, пока кровь из ушей не польётся? А в третьем воткнуть