Живи и ошибайся 3 - Dmitriy Nightingale (Дмитрий Соловей)

Самым сложным в деле обучения грамоте крестьян оказалось привлечение к этому девочек. Тут и стереотипы, и занятость домашними делами (именно зимой бабы много ткут), и откровенное нежелание женских особей постигать грамоту. Всего на наших землях согласились учиться восемь девиц возрастом от десяти до четырнадцати лет.

Алексей применял разные хитрости: ссылался на старца и подолгу беседовал с родителями, уверяя, что бабу, умеющую считать, никто на ярмарке не обманет. Так себе аргумент. Отчего-то считать деньги умели все поголовно, а вот абстрактные цифры давались с трудом.

Дед рекомендовал особо не настаивать на обучении девочек. Нам бы будущих рабочих подготовить, и в этом деле грамотные бабы стоят на второстепенном месте. Придумаем чуть позже для них поощрения. Может, какие платки или набивные ткани подарим по итогам года тем кто учился. Это чтобы у девок был стимул ходить в школу. Не так-то много времени это занимает. С началом весенних работ уже всем не до учёбы будет.

Пока же мы заготавливали материалы и готовились к тому, что начнётся весной.

Шесть бригад строителей всю зиму таскали и складировали материалы. Кирпич не решал всех проблем, да и мало его было. Потому осенью я заказал карьерный камень. Его доставили на баржах и сгрузили на берегу в Александровке. По зимним дорогам это всё перевозилось. Часть на постройку цеха, часть на будущую верфь. Немного камня я оставил в усадьбе. В целом запасы материалов радовали, хотя я предполагал, что понадобится ещё больше. Паломники и прочие «гости» никуда не делись.

После обработки и резки камня оставалось много щебня. Им будем облагораживать прилегающую территорию. Песок и щебень в сумме не дадут полноценной дороги, но всё лучше, чем ямы и липкая грязь после дождей.

В общем, всю зиму к нам шли и шли караваны с различными припасами. Я скупал всё, что доставляли и предлагали. Пусть цена было немного завышенной, но и мы получали хорошую прибыль. К примеру, купленное у купцов зерно мололи на наших мельницах, а затем сбывали в виде пирогов многочисленным паломникам и именитым гостям, получая десятикратную прибыль от изначальной цены зерна.

Хлопотно, конечно, это всё было. Помощники у меня имелись, но и пригляд требовался. В январе я три недели прожил в Александровке, лично принимая обозы. Купцы и возницы в обязательном порядке хотели получить благословение от старца Самарского и без него назад не уезжали, зная прекрасно, что к святому старцу пропускали не всех. Прибывших ждал обязательный карантин, проверка на всякие заразные болячки, но и это не было гарантией того, что разрешат посетить проповеди.

Правда, если прибывший купец направлялся к господину Титову, то есть ко мне, действовали другие правила, без длительного карантина. Хватало поверхностного осмотра и мытья в бане с дегтярным мылом.

Обычно прибегал посыльный и пытался объяснить, кто там ждёт и по какому делу. Чтобы сократить время и облегчить понимание проблемы, проще было самому встречать обозы в Александровке, куда они прибывали по льду реки.

Подозреваю, что мы за последние три года перестроили торговые потоки всей России. Нам везли различные товары и продовольствие. Казалось бы, куда уж больше, и всё равно это ухало словно в бездонную яму. Прокормить толпу страждущих послушать старца Самарского было очень непросто.

Потратив три недели в Александровке, я взвыл от этих всех забот и, оставив Ральфа вместо себя, вернулся в усадьбу. Ральф уже давно перерос свою должность руководителя сахарного завода. Управленцем Ральф был хорошим, исполнительным и аккуратным. А то, что он нашего батюшку не превозносил, так это только в плюс ему. Главное, парень в курсе всех моих дел и не тушуется перед купцами.

Не успел я вернуться в усадьбу, как вслед за мной прискакал посыльный — прибыл очередной гость по мою душу и спрашивает разрешения на проезд.

— Иноземцев Фёдор Иванович изволил вернуться из Германии, — прочитал я вслух записку и ничуть не удивился такому гостю.

Лиза немного обеспокоилась тем, что бывшие комнаты профессора заняты Брюлловым. Гостей у меня действительно скопилось много. И никто уезжать не собирался. Художники заверили, что до лета поживут. У них, видите ли, творческий отпуск!

Неплохо так устроились. За постой я денег не брал, поил-кормил тоже за свой счёт. Жаль, возмущаться такому транжирству Алексей не давал, напомнив, что любые эскизы и почеркушки, оставшиеся от Брюллова, в будущем оценят в баснословную сумму. Это приданое для сыновей и внуков. Графиню тоже выгонять я не планировал. Она единственная, кто реальные деньги давал. Причём не в долг, а безвозмездно. Плюс к этим постояльцам у меня бывали «свои» гости, тот же Куроедов и всякие родственники Лёшкины могли заявиться как снег на голову. Столяру пришлось новый обеденный стол заказывать большего размера, а часть мебели из столовой уносить. Только так гости размещались со всеми удобствами.

Но насчёт Иноземцева были планы, и мы искренне обрадовались возвращению профессора. Как раз прикидывали на кого перекинуть организационные работы по клинике, а тут будущий руководитель сам изволил приехать.

Фёдор Иванович в дороге немного простыл. Так что сразу его загрузить не получилось. На третий день почувствовав себя лучше, профессор вышел к обеду, застав за столом всё наше разношёрстое общество. Графиня приезду Иноземцева ничуть не удивилась, а художники высказали некоторое недоумение. Для них профессор был значимой величиной в научных кругах. По мнению студентов, в моём поместье профессору делать нечего.

Об этих «кругах» прежде всего и зашёл разговор.

— И что в Берлине? — начал разговор Алексей. — Как вас приняли?

— Поверьте, господа, немцам до меня и дела не было. Вы же читали письмо о том вопиющем безобразии? Украли! И так беспардонно!

— Мы огорчились пропаже, — поддакнул я.

Лёшка тут же просветил тех, кто не был в курсе, о воровстве уникального материала для изготовления искусственного хрусталика. Художники дружно заохали, графиня привычно перекрестилась.

Оказалось, что как только Иноземцев отказался делать операции, сообщив о том в возмутительной форме, предприимчивые немцы разом потеряли к нему интерес. И вообще, то, за чем ехал профессор, оказалось пшиком. В научных кругах Европы вовсю обсуждали скандальные справочники нашего авторства, не имея ничего нового из своих открытий. Учёные разных степеней и направлений деятельности спорили до хрипоты, пытаясь доказать что-то и проверить факты, изложенные в книгах.

— Георгий Павлович, право слово, эта ваша периодическая система химических элементов совершено потрясающее открытие! — продолжал Иноземцем. — Каюсь, сам попытался оспорить и найти изъяны. Увы… — картинно развёл руками профессор.

— Что сие есть? —