Слепые души - Алана Инош

– Так ты выйдешь за меня?

– Костя, мне надо подумать.

– Ты это уже говорила. Сколько ты ещё будешь думать?

– Сколько нужно. Ты же всё равно ни на ком не женишься, так чего мне торопиться?

– Ты смеёшься надо мной!

– Нет, Костенька, я серьёзно.

– Ч-чёрт!

Я прижимаю пальцем его губы.

– Не чертыхайся. Я этого не люблю. – И, щёлкнув его по лбу, говорю: – С этого момента каждый раз, когда ты захочешь чертыхнуться, вместо этого ты будешь чихать.

– Прикалываешься! – смеётся он.

– А вот попробуй, чертыхнись.

– А вот возьму и чер…

Он спотыкается на полуслове и щурится, как будто что-то попало ему в нос, морщится, и –

– Апчхи!

Я хлопаю в ладоши и смеюсь, а он опять чихает. Двумя разами это не ограничивается, и он чихает снова и снова, как из пулемёта, а я загибаюсь от смеха.

– Слушай, это… апчхи! Не смешно! Апчхи! – чихает он.

– Так тебе и надо, сквернослов! – хохочу я. – Будешь теперь думать, прежде чем поминать нечистого!

– Аа… апчхи! Слушай, прекрати это! Апчхи! Я больше… апчхи! не могу!

– Будешь чертыхаться?

– Не бу… апчхи! не буду!

У него уже слезятся глаза, и я решаю сжалиться.

– Ладно, хватит, – говорю я, положив руку ему на лоб.

– А… а-а… – набирает он воздуха, но на сей раз чихнуть не получается, и он расслабленно выдыхает: – Уф-ф… Фу, вроде отпустило.

– Ну, то-то же, – говорю я.

Он смотрит на меня почти с испугом.

– Насть, ты как это делаешь? Какого чёр…

В тот же миг у него страдальчески перекашивается лицо, и он разражается новой очередью чиханий. Между ними он умоляет меня:

– Насть… апчхи! Ну хва… апчхи! Я больше не… апчхи!

– Ну, теперь ты понял, как это серьёзно?

– Я по… апчхи!

– Ладно, на сей раз прощаю. Хватит.

Чиханье прекращается, и Костя, потрясённый и измученный, вытирает нос и глаза. Он опускается на край сиденья своей машины и шмыгает носом, а я, стоя рядом, усмехаюсь:

– Ну, всё ещё хочешь на мне жениться? Я ещё и не такое могу. Будешь приходить домой пьяным – сделаю так, что от водки у тебя будет понос, а от пива – чесотка. Будешь ходить налево – сделаю, чтобы при одной мысли об этом у тебя самопроизвольно опорожнялся мочевой пузырь. А будешь мне врать, что задержался на работе – сделаю, как в фильме «Лжец, лжец» с Джимом Керри. Будешь говорить правду всем подряд, направо и налево.

Он качает головой.

– Слушай, ты страшный человек… Может, мне и правда не стоит с тобой связываться?

– Решать тебе, – говорю я сухо. – Я тебя предупредила, чтобы ты знал, на что идёшь.

– И хорошо, что предупредила! Боюсь, что я не готов расстаться со всеми мужскими вредными привычками, – улыбается он. – Я подозревал, что ты не совсем обычная, но чтобы настолько… Даже не знаю.

– Дело твоё, – заключаю я. – Теперь и тебе есть над чем подумать.

– Это точно! – смеётся он. – Знаешь, ты похожа на ведьмочку… Нет, нет, не обижайся! Ты светлая.

– Ну, спасибо и на том, – усмехаюсь я. – Ладно, я пойду. Уже поздно, завтра на работу. А ты думай… Время ещё есть.

Время ещё есть, но его очень мало, и я тороплюсь принять душ и лечь в постель, чтобы не проспать на работу. Я очень устала: гудят ноги, горят щёки, плывёт голова. А потом какая-то невидимая сила отрывает меня от кровати, и я оказываюсь под солнечным небом среди звенящей травы, среди разноцветья Долины. На плечи мне струится с неба ласковое тепло, и мне навстречу бежит девочка с букетом. Я подхватываю её на руки, и мы бредём по траве, бредём куда глаза глядят, и нам хорошо. Всюду, куда ни кинь взгляд – колышущееся море цветов, купающихся в золотом солнечном тепле. Всё равно, куда идти: нас никто не торопит, никто не преследует, мы вдвоём, но кого-то не хватает. Я не могу понять, кого, и девочка спрашивает:

«А где папа?»

Я растерянно оглядываюсь, но никого не вижу. Мне приходит в голову мысль.

«Слушай, – говорю я девочке. – Папа, наверно, остался там, на земле. Я-то могу просто так спуститься обратно, а вот как это сделать тебе?»

«Наверно, мне надо забраться к тебе в животик», – говорит она, улыбаясь не по-детски мудрой улыбкой, и мне почему-то думается, что все дети в Городе Света такие. Они знают больше нас, земных жителей, но как только рождаются на грешной земле снова, они всё, или почти всё забывают: уж таков извечный цикл.

Мы сидим в траве у дороги, я заплетаю ей волосы, а она плетёт венок из цветов, которые она собрала. По дороге идёт кудрявый мальчик, ведя за руку мальчика помладше, лет семи. Он хорошенький, как купидончик, но у него недетские глаза. Это новорождённый ангел – ангел моей дочки. Едва завидев её, он рвётся к ней, и кудрявый мальчик отпускает его. Маленький ангел, подбежав к нам, садится рядом в траву, рвёт цветы и протягивает их девочке, а она берёт их и вплетает в свой венок. Венок готов, и она надевает его мальчику на его золотую шапку кудрей. Они бегают наперегонки, и среди травы звенит их смех. Мою руку трогает мягкая рука: пора возвращаться на землю.

«А как же они?» – Я с тоской смотрю на девочку и мальчика, бегающих в траве.

«Пусть ещё поиграют, – улыбается сияющее существо. – Пусть наберутся сил перед долгой работой».

Работа – это жизнь. Тикают часы, шелестит ветер за окном, молчат тени в углах. Ещё ночь, но скоро она уступит место новому дню, и я встану с постели. А пока я отдыхаю – набираюсь сил перед долгой работой, которой ещё не видно конца. Только тогда и начинаешь ценить свет, когда он гаснет; поэтому, люди, цените его. Не всегда есть шанс зажечь его снова. Дорогу осилит идущий: для того она и создана, чтоб по ней идти.

Пищит будильник: новый день начался. Деревья за окном горят золотом, но это не осень, а просто утреннее солнце. Наверно, будет хорошая погода. Кажется, я снова на земле? Да, верно, а вот и мои тапочки. Доброе утро всем!

Глава 30. Второе Пришествие

07 ч 30 мин

На раковине рядом с тюбиком пасты лежит тест на беременность. Я сижу на холодном неуютном краю ванны, слушая, как течёт вода, а на плите на кухне уже давно кипит чайник. Пора на работу, но мной владеет холодная, каменная заторможенность. Воздух будто загустел, как тесто, и трудно даже пошевелить пальцем…

*

Костя не зря назвал меня «ведьмочкой». Встречаясь, мы с ним узнавали друг о друге больше; когда речь зашла о его родителях, меня ждал сюрприз. И, надо сказать, не очень приятный…

Отца своего Костя не знал, а с мамой давно не общался, живя отдельно. На мой закономерный вопрос он ответил уклончиво и неопределённо, не назвав истинной причины натянутых отношений с матерью.

Но ответы нашлись сами. Летним вечером, когда мы с ним только что пришли с прогулки в парке к нему домой и собрались пить чай с купленным по дороге тортом, нервно затренькал дверной звонок. Костя удивлённо приподнял брови и с улыбкой сказал:

– Подожди, посмотрю, кому там понадобилось нарушать наше уединение. Режь пока торт.

Он пошёл открывать, а мной овладело странное ощущение… Нет, не может быть, ведь Якушева больше нет. Я отправила его в пекло, а между тем мне настойчиво и жгуче мерещилось его присутствие… Как будто это он позвонил в дверь. Мне даже хотелось броситься вслед за Костей и закричать: «Нет! Не открывай!»

Но было слишком поздно: он уже открыл.

– Мама, ты куда?.. Это как понимать? – услышала я его удивлённо-растерянный голос.

К кухне приближались шаги… Звук каждого из них отзывался у меня внутри, как лязг клинка о клинок, а в руку мне просилось копьё, чтобы пригвоздить приближающуюся тварь. Всё, что я успела сделать – это вообразить себе тот чудесный щит, которым я прикрывалась во время поединка с Якушевым-ящером. Мысленно выставив его перед собой, я приготовилась к схватке…

На кухню вошла невысокая, полная женщина в чёрной одежде, висевшей на ней балахоном. Её бочкообразное туловище было задрапировано во что-то вроде чёрного пончо, поверх которого на её пышной груди висели бусы и какие-то амулеты, длинная чёрная юбка покачивалась складками при ходьбе. Волосы у женщины были покрашены в жгуче-чёрный цвет, дико и негармонично контрастировавший с не вполне здоровым, желтовато-бледным цветом лица. Тяжёлый взгляд сразу уставился на меня, придавив меня к месту…

В глазах её я увидела тьму – той же природы, что и в Якушеве: они были одного поля ягоды. Различались они лишь количеством силы: в этой женщине её было не так много.

Загородив своей отнюдь не хрупкой фигурой весь дверной проём, женщина сверлила меня взглядом. Костя выглянул у неё из-за плеча, пытаясь ко мне пробраться, но безуспешно.

– Мам… разреши пройти?

Взгляд-копьё лязгнул о мой невидимый щит. Поняв, что я крепкий орешек, женщина посторонилась, пропуская Костю.

– Насть… Познакомься, это моя мама…

– Ирина, – представилась та. И спросила со слащаво-хищной улыбкой: – Что, детки, чаёвничать собрались? А меня кусочком торта не угостите?