Том Смит - Колыма

Закрыв книгу, он опустил томик в карман. Почему это случилось именно сегодня? Это не могло быть простым совпадением. Несмотря на то что он был неспособен выпускать книги или журналы пристойного качества, ему совершенно неожиданно поручили печать важного государственного документа. Ему пока не сказали, какого именно, но столь престижное задание означало, что он получит высококачественные материалы — хорошую бумагу и краску. Наконец-то ему представилась возможность изготовить нечто такое, чем можно будет гордиться! Документ должны были доставить сегодня вечером. Но кто-то, затаивший на него злобу, решил отомстить ему в тот самый момент, когда судьба его собиралась круто измениться к лучшему.

Из печатного цеха он поспешил к себе в кабинет, тщательно приглаживая поредевшие седые волосы. Утром он надел свой лучший костюм: у него их было всего два, один — повседневный, а другой — выходной, для особых случаев. Сегодня как раз и наступил такой случай. Даже с постели он встал легко, а потом тщательно побрился, мурлыча что-то себе под нос, и плотно позавтракал, чего с ним уже давненько не случалось. Прибыв с утра пораньше в типографию, он первым делом отыскал бутылку водки в шкафчике и вылил ее в раковину, после чего занялся уборкой — и весь день наводил блеск на свои строкоотливочные печатные машины. В гости к нему заглянули сыновья, оба студенты университета, и то, как изменился отец и его типография, произвело на них потрясающее впечатление. Сурен же напомнил им, что поддерживать рабочее место в безукоризненной чистоте — дело принципа, потому что именно там человек обретает себя и понимает, для чего родился на свет. Они расцеловали его на прощание и пожелали удачи в выполнении этого загадочного заказа. После долгих лет секретности и последних неудач у них наконец-то появился повод гордиться им.

Он взглянул на часы. Было уже семь вечера. Они появятся здесь с минуты на минуту. Он должен забыть незнакомца и фотографию. Это уже не имело никакого значения. Он не мог отвлекаться на пустяки. Внезапно Сурен пожалел, что вылил водку. Глоток спиртного помог бы ему успокоиться. Но вдруг они унюхали бы запах перегара? Лучше уж не пить совсем и понервничать немного — это покажет им, что он серьезно относится к порученному делу. Сурен потянулся за бутылкой кваса, безалкогольного напитка из перебродившего ржаного хлеба, — придется ограничиться им, ничего не поделаешь.

В спешке, терзаясь абстинентным синдромом, он опрокинул поддон с отливками букв. Тот свалился со стола, и заготовки со звоном рассыпались по полу.

Дзинь-дзинь.

Он оцепенел, не в силах пошевелиться. Куда-то подевались стены кабинета, и Сурен оказался в узком кирпичном коридоре, вдоль одной стороны которого тянулся ряд стальных дверей. Он помнил это место: тюрьма в Орле, где он служил охранником, когда началась Великая Отечественная война. Советская Армия отступала перед стремительно приближающимися немецкими войсками, он и его сослуживцы получили приказ ликвидировать заключенных, чтобы не оставлять нацистам сочувствующих им добровольцев. Под бомбами немецких Stukas[5] и под обстрелом Panzers[6] им предстояло решить головоломку — как за считанные минуты уничтожить сотни политических преступников, размещенных в двадцати камерах. Времени на расстрел или повешение уже не оставалось, и он предложил воспользоваться гранатами, бросая их по две штуки в каждую камеру. Он прошел в конец коридора, отворил маленькое зарешеченное окошко и забросил гранаты внутрь. Дзнинь-дзинь — покатились они по бетонному полу. Он с лязгом захлопнул окошко, чтобы заключенные не выбросили их наружу, и побежал по коридору, чтобы укрыться от взрыва, представляя, как люди бросаются к гранатам и пытаются ухватить их неловкими грязными пальцами и протолкнуть сквозь решетку маленького окна наружу.

Сурен зажал уши ладонями, словно это могло помочь ему избавиться от воспоминаний. Но звук становился все сильнее, громче и громче, и гранаты катились по бетонному полу одной камеры за другой.

Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь.

Он закричал:

— Хватит!

Отняв ладони от ушей, он вдруг понял, что кто-то стучит в дверь.

13 марта

Горло жертвы было изуродовано глубокими неровными разрезами. Выше или ниже того, что осталось от шеи мужчины, ран не было, и это создавало противоречие впечатление: то ли преступник впал в бешенство, то ли полностью владел собой. Учитывая зверский способ убийства, крови было на удивление мало. Напоминая жуткие ангельские крылышки, она небольшими лужицами растеклась влево и вправо от трупа. Очевидно, убийца сбил жертву с ног и прижал ее к полу, продолжая наносить яростные режущие удары еще долго после того, как Сурен Москвин (возраст — пятьдесят пять лет, заведующий небольшой университетской типографией) скончался.

Тело его обнаружили ранним утром, когда его сыновья — Всеволод и Авксентий — нагрянули к нему в типографию, обеспокоенные тем, что отец не пришел домой ночевать. Убитые горем, они вызвали милицию, которая застала в его кабинете полный разгром: из рабочего стола выдвинуты все ящики, по полу разбросаны бумаги, шкафчики взломаны. Милиция пришла к заключению, что здесь произошла кража со взломом. И только ближе к вечеру, примерно через семь часов после выезда на место преступления, они связались с Отделом по расследованию убийств, который возглавлял бывший агент МГБ Лев Степанович Демидов.

Лев привык к подобным задержкам. Три года назад он сам создал этот Отдел, используя авторитет, заработанный им при раскрытии убийств сорока четырех детей. Взаимоотношения с милицией не задались с самого начала. Сотрудничество было нерегулярным и половинчатым. Многие чины в милиции и КГБ воспринимали само существование Отдела как недопустимый вызов себе и государству. В сущности, они были правы. К созданию отдела Льва подтолкнули чувства, которые теперь вызывала в нем его работа. За время своей прошлой карьеры он арестовал множество гражданских лиц, причем на основании всего лишь отпечатанных на машинке списков фамилий, полученных им от своих начальников. И напротив, Отдел по расследованию убийств занимался поисками вещественных, а не политических доказательств и улик. В обязанности Льва входило предоставление фактов по каждому делу вышестоящему начальству. Что с ними случалось потом, лежало уже не на его совести. В глубине души Лев надеялся, что когда-нибудь его нынешняя работа уравновесит грехи прошлой, и преступников среди арестованных им людей окажется больше, чем невинно осужденных. Но, даже по самым оптимистическим подсчетам, ему предстояло пройти долгий путь.

Свобода действий, предоставленная Отделу по расследованию убийств, привела к тому, что их работа проходила под грифом «Совершенно секретно». Они отчитывались непосредственно перед высшим руководством Министерства внутренних дел, являясь негласным подразделением Главного управления уголовного розыска. Население в массе своей все еще продолжало — как и следовало — верить в постепенное развитие общества. И снижение уровня преступности было основным постулатом этой веры. Факты, противоречащие ему, сознательно не доводились до сведения общественности. Ни один гражданин не мог обратиться непосредственно в Отдел по расследованию убийств, потому что никто не подозревал о его существовании. По этой причине Лев не мог делать запросы или допрашивать свидетелей, ведь подобные действия были бы равносильны распространению сведений об истинном уровне преступности в стране. Предоставленная ему свобода была, таким образом, очень своеобразной, и Лев, изо всех сил старавшийся забыть о своей прежней карьере в МГБ, обнаружил, что руководит совершенно новой разновидностью своей бывшей службы.

Не удовлетворившись очевидным и столь же поверхностным объяснением смерти Москвина, Лев принялся осматривать место преступления, и тут его внимание привлек стул. Тот стоял, как ему и положено, перед рабочим столом, вот только сиденье его слегка перекосилось. Он подошел к нему и присел на корточки, а потом провел пальцем по едва заметной трещине на одной из деревянных ножек. Затем Лев осторожно присел на него и для пробы откинулся на спинку. Ножка тут же подкосилась. Стул был сломан. Если бы кто-либо сел на него, то наверняка оказался бы на полу. Тем не менее стул стоял на своем обычном месте, внешне вполне пригодный к эксплуатации.

Лев подошел к телу и осмотрел руки трупа. На них не было ни порезов, ни царапин — никаких признаков самозащиты. Опустившись на колени, Лев принялся осматривать шею погибшего. На ней не осталось ни единого целого клочка кожи, не считая тыльной стороны, соприкасавшейся с полом, который и защитил ее от порезов. Лев взял нож, просунул его под шею убитого и приподнял лезвие, обнажая небольшой участок неповрежденной кожи. Она оказалась покрытой синяками. Убрав нож, он уже хотел подняться на ноги, когда его внимание привлек карман пиджака мужчины. Он сунул в него руку и извлек оттуда тонкую брошюру — «Государство и революция» Ленина. Еще не успев открыть книжку, он заметил в переплете некую странность — в него была вклеен целый лист. Открыв книгу на нужной странице, он увидел фотографию растрепанного мужчины. Хотя тот был Льву не знаком, он сразу понял, что это за снимок: на фоне голой белой стены растерянное выражение лица человека бросалось в глаза. Это была фотография, сделанная при аресте.