Dmitrii Kazakov - Черное знамя

- Вряд ли, - бросил Олег, морщась от запаха табака, и чувствуя, что ему физически неприятен этот человек.

Вернуться в логово Штилера после всего, что произошло?

Вновь стать одним из паучат?

- Это как же? – удивился Кирпичников. – Неужели откажешься?

Да, отказаться, когда тебя приглашает сам министр мировоззрения, нельзя, но есть выход, выход есть всегда, правда думать о нем не очень хочется, слишком это неприятно, но здесь и не надо думать, надо действовать.

- Посмотрим, - сказал Олег. - Ты не беспокойся… все будет нормально, надо бы встретиться как-нибудь, обязательно, вот только в делах просвет наступит, а то в «Наследии»… Ладно, я побежал.

Он еще раз потряс руку Кирпичникова, и заторопился прочь.

О том, что ему в лицо бросили цитату из него же самого, начальник отдела общей пропаганды вряд ли догадался.

- Э… ну ладно, - растерянно произнес он.

Оставив позади площадь Евразии, Олег замедлил шаг.

Торопиться некуда, можно неспешно пройтись по городу, ставшему новой столицей, символом синтеза Востока и Запада, осуществленного здесь, на древней волжской земле, некогда бывшей вотчиной ханов Золотой Орды, а затем русских царей еще до времен их обольщения европейской культурой…

Проклятый Петр!

Олег вздрогнул, поняв, что думает, как положено правоверному евразийцу.

Ну да, сначала ты веришь в некие идеалы осознанно, а потом они становятся частью тебя, влияют изнутри на поступки, слова и даже мысли, причем так, что воздействие это невозможно заметить.

- «Империя»! «Империя»! Свежий выпуск «Империи»! – прокричал мальчишка-разносчик, пробегая мимо. – Победоносное наступление на Балканах! Фронт прорван в трех местах! Наступление! Наступление!

Олег поморщился – слышать о победах страны, служению которой он отдал много лет, было неприятно. Народ от этих побед не получит ничего, а государство… слепой идол, грандиозная пирамида, возводимая людьми в безумном ослеплении, паутина, уродливый организм…

Пусть он станет больше и сильнее, что с того?

Свернул с улицы Единства, в глаза бросилась все та же афиша на стене – «Варшавский гамбит» с Черкасовым и Крючковым, военная сага, повесть о победе над подлыми и лживыми германцами.

Олег мог пересказать содержание, не заглядывая в кинотеатр.

Определяемые идеологией шаблоны, всюду они…

Он поднялся на крыльцо, прошел под табличкой «Институт изучения евразийской истории «Наследие», внутри предъявил вахтеру пропуск, и вскоре оказался в пределах специального сектора. Перед дверью, за которой стоял его рабочий стол, на мгновение задержался, и лишь после паузы секунд в тридцать потянул за ручку.

- О, Олег Николаевич! Какая радость, да-с! - Николай Филиппович Степанов, заведующий, был на месте. – Видит Господь, я каждый день молился, чтобы с вами все обошлось благополучно. Сказывали, что вы там попали в переплет.

- Всякое было, - неохотно отозвался Одинцов.

- Но ничего, главное, что вы вернулись, что вы с нами. Может быть, чаю изволите? – Степанов хлопотал, точно большая наседка. – Нет? Ну ладно, как хотите… Располагайтесь. Должен сообщить, что сейчас отбываю, и сегодня уже не появлюсь… Петр Петрович ныне в Киеве, там обнаружились интереснейшие документы, относящиеся к ложе «Великий Восток народов России», так что сегодня вы тут за хозяина.

Вечно отсутствующий заместитель, как ему и положено, отсутствовал.

Заведующий сектором тоже внушал Олегу отвращение, хотя и не такое сильное, как Кирпичников – не позыв к рвоте, при котором остается лишь бежать в туалет, а легкую тошноту. Но сидеть с ним в одном помещении, делить этот кабинет изо дня в день, пусть даже в течение всего нескольких месяцев?

- Счастливо оставаться, да-с, - Степанов накинул черное, похожее на рясу пальто и, перекрестившись, вышел.

Олег же уселся за свой стол.

Надо решить, что делать дальше… даже не решить, а решиться.

Осознание того, что этот шаг неизбежен, пришло к нему несколько дней назад, когда он сидел в нижегородском охранном отделении, боясь высунуть нос за его пределы и дурея от скуки. Поначалу он испугался, но потом как-то привык к этой мысли, даже нашел утешение в том, что скоро все закончится.

Осталось сделать несколько простых движений, и тогда…

Или нет, отступить, поддаться страху, что легкой дрожью гуляет сейчас по внутренностям?

Но что тогда?

Отказать Штилеру и остаться здесь, в «Наследии» на долгие годы, не имея возможности вырваться, ведь об этом министр позаботится в первую очередь, а то еще и найдет какой другой способ унизить строптивца. Или согласиться, и вернуться к работе, столь долго казавшейся интересной и полезной, но исполнять свой долг без прежней веры, а с отвращением и осознанием того, что именно он творит.

Хрен редьки не слаще.

И в том, и в другом случае он увидит, что дальше произойдет с Россией, а ведь родину скорее ждут тяжкие испытания, чем победы. Если даже уйдут приступы головной боли и сгинут остальные последствия контузии, то из его идеальной памяти никуда не денутся воспоминания, все, вплоть до самых давних, и они-то будут терзать не хуже, чем орел, прилетавший клевать печень Прометея.

- Проклятье… - пробормотал Олег, собираясь с духом.

Нет уж, лучше покончить со всем сразу.

Он встал, и медленно, точно борясь со встречным ветром, преодолел два метра до стола заведующего сектором. Выдвинул главный ящик, поворошил лежавшие в нем бумаги, а затем аккуратно и методично начал осматривать меньшие.

То, что искал, по закону подлости нашел в самом последнем, правом нижнем.

Пистолет Степанова был больше, чем тот, из которого не так давно стрелял сам Олег, и чем наградная игрушка, хранившаяся в шкафу у Шульгина – настоящее боевое оружие, накладки на рукояти, удлиненный ствол, но в принципе то же самое, предохранитель и спусковой крючок на тех же местах.

Благодаря капитану из нижегородского охранного отделения он теперь умел этим пользоваться.

Умел пользоваться и мог воспользоваться… если хватит духу.

Олег вернулся на свое место, пистолет положил на стол перед собой.

Так просто… нажать два рычажка, и все останется позади, боль уйдет, растворится в холодном небытии. Совершивший подобное в райские кущи не попадет никогда, даже если они существуют, а адские муки после того, что пережил здесь, покажутся оздоровительными процедурами…

- Прошу прощения… Николай Филиппович? – спросил заглянувший в кабинет широкоплечий юноша, тот самый Борис Юркевич, «молодой и талантливый писатель», и Олег торопливо прикрыл оружие листком бумаги.

Сердце заколотилось часто-часто – не хватало еще, чтобы его остановили в последний момент.

- Уже уехал, - сказал Олег, сердясь на себя за этот испуг, и за то, что не догадался запереть дверь.

- А… ну жаль, жаль, - и Юркевич исчез в коридоре.

Так, надо достать ключ, полученный в первый день работы в «Наследии», вставить в замок и повернуть, чтобы никто более не помешал. Затем взять пистолет, снять с предохранителя и поднести к виску, чтобы ощутить холод металла собственной кожей… нажать спусковой крючок, какой же он тугой.

Нет, не так…

Подобное он мог совершить еще двадцать седьмого, едва узнав, что у Степанова есть оружие… Тогда бы не узнал о замысле Голубова и Хаджиева, не разрушил бы его, но и не предал бы Володьку Бера…

Но теперь все несколько сложнее, он бежит не столько от телесных мук, сколько от укусов совести, от отчаяния и бессмысленности, от стыда за содеянное и злости, от гнева и презрения к самому себе, от того, что отравляет душу, разрушает ее.

И поэтому он не может завершить все вот так просто.

Не очень хорошо соображая, что именно делает, Олег прошел к одному из шкафов, принялся вытаскивать тяжелые, набитые бумагами папки... ага, вот оно, то, что нужно, аккуратно сложен, но нужно встряхнуть, чтобы избавить от измаравшей черное полотнище канцелярской пыли.

Флаг Вечной Империи лег на стол легко и мягко, сверкнул белый трезубец.

Да, так будет правильно… он отдал этому знамени много лет жизни, всю жизнь, а теперь посвятит ему свою смерть.

В запертую дверь кабинета постучали, затем кто-то принялся дергать ручку, послышались возбужденные голоса, но Олег не обратил на это внимания. Даже если Юркевич оказался глазастым, заметил лежащее на столе оружие, то это ничего не изменит… слишком поздно, все уже решено, окончательно и бесповоротно.

Может быть, там, по другую сторону, он встретится с Анной и с сыном?

Или ни с кем не встретится…

Олег сел, наклонившись над столом, и пистолет приставил к груди – он выстрелит, и горячая кровь из пробитого сердца зальет черный флаг, а затем уже мертвое тело рухнет на него, закроет этот проклятый символ, что некогда мыслился благословением и для него самого, и для всей страны!