разные - Судьбы великих

За дураками, конечно, дело не стало. Я их знавала в большом количестве. Но уж если выбирать, то что-нибудь отменное. И тут вспомнился мне один дурак, действительно отменный, и вдобавок такой, которому везло. Звали его Степан, а домашние называли его Стеффи. Отбросив из деликатности первую букву (чтобы дурак не зазнавался), я решила подписать пьеску свою «Тэффи» и послала ее прямо в дирекцию Суворинского театра»…

И вскоре имя Тэффи становится одним из самых популярных в России. Ее рассказами, пьесами, фельетонами зачитывается, без преувеличения, вся страна. Поклонником молодой и талантливой писательницы становится даже русский император.

Когда к 300-летию дома Романовых составляли юбилейный сборник, Николая II спросили, кого бы из русских писателей он хотел в нем увидеть, то он решительно ответил: «Тэффи! Только ее. Никого, кроме нее, не надо. Одну Тэффи!»

Интересно, что даже при наличии столь могущественного поклонника Тэффи совершенно не страдала «звездной болезнью», была ироничной не только по отношению к своим персонажам, но и к себе. По этому поводу, Тэффи, в свойственной ей шутливой манере, рассказывала: «Я почувствовала себя всероссийской знаменитостью в тот день, когда посыльный принес мне большую коробку, перевязанную красной шелковой лентой. Я развязала ленту и ахнула. Она была полна конфетами, завернутыми в пестрые бумажки. И на этих бумажках был мой портрет в красках и подпись: «Тэффи»!

Я тут же бросилась к телефону и хвастаться своим друзьям, приглашая их попробовать конфеты «Тэффи». Я звонила и звонила по телефону, созывая гостей, в порыве гордости уписывая конфеты. Я опомнилась, только когда опустошила почти всю трехфунтовую коробку. И тут меня замутило. Я объелась своей славой до тошноты и сразу узнала обратную сторону ее медали».

Тэффи вообще, в отличие от многих юмористов, и в жизни была веселым, открытым, неунывающим человеком. Так же, как и Аркадий Аверченко — остроумнейший человек как в жизни, так и в своих произведениях. Естественно, что вскоре у Аверченко и Тэффи начинаются тесная дружба и плодотворное сотрудничество.

Аверченко был главным редактором и создателем знаменитейшего «Сатирикона», с которым имели дело самые известные люди того времени. Иллюстрации рисовали художники Ре-ми, Радаков, Юнгер, Бенуа, своими стихами радовали Саша Черный, С. Городецкий, О. Мандельштам и Маяковский, помещали свои произведения А. Куприн, Л. Андреев, А. Толстой, А. Грин. Тэффи в окружении таких блестящих имен остается звездой — ее рассказы, очень веселые, но с оттенком грусти, всегда находят горячий отклик у читателей.

Тэффи, Аверченко и Осип Дымов написали замечательную, удивительно смешную книгу «Всемирная история, обработанная «Сатириконом», проиллюстрированную Реми и Радаковым. Написана она была как пародия на учебники, и все исторические события переворачивались в ней с ног на голову. Вот отрывок из главы про Древнюю Грецию, написанной Тэффи: «Лакония составляла юго-восточную часть Пелопоннеса и получила свое название от манеры тамошних жителей выражаться лаконически». Современных читателей поражают в этой книге даже не столь сам юмор, а уровень образования и обширные знания авторов — так можно шутить только над тем, что очень хорошо знаешь…

Про события, связанные с революцией, Тэффи рассказала в своей книге «Воспоминания». Это очень страшное произведение, несмотря на то, что Тэффи старается держаться и смотреть на самые чудовищные вещи с юмором. Невозможно читать эту книгу без содрогания…

Вот, например, эпизод встречи с комиссаршей про кличке Зверь, которая прославилась своей жестокостью при расправах с «чуждыми элементами». При взгляде на нее Тэффи с ужасом узнает бабу-посудомойку из деревни, где Тэффи снимала дачу.

Эта особа всегда сама вызывалась помочь повару, когда нужно было резать цыплят: «Скучна безобразной скукой была твоя жизнь. Никуда бы не ушагала ты на своих коротких ногах. И вот какой роскошный пир приготовила тебе судьба! Напилась ты терпкого, теплого, человеческого вина досыта, допьяна. Залила свое сладострастие, больное, черное. И не из-за угла, тайно, похотливо и робко, а во все горло, во все свое безумие. Те, товарищи твои в кожаных куртках, с револьверами, — простые убийцы-грабители, чернь преступления. Ты им презрительно бросила подачки — шубы, кольца, деньги. Они, может быть, и слушаются, и уважают тебя именно за это бескорыстие, за «идейность». Но я-то знаю, что за все сокровища мира не уступишь ты им свою черную, свою «черную» работу. Ее ты оставила себе»…

Бежав в ужасе из Советской России, Тэффи оказывается в Париже. Здесь она быстро становится такой же популярной, как на родине. Ее фразы, шуточки, остроты повторяют все русские эмигранты. Но чувствуется в них тяжелая грусть, ностальгия: «Городок был русский, и протекала через него речка, которая называлась Сеной. Поэтому жители городка так и говорили: «Живем худо, как собаки на Сене»».

Или знаменитая фраза про русского генерала-беженца из рассказа «Ке фер?» (Что делать?). «Выйдя на Плас де ла Конкорд, он посмотрел по сторонам, глянул на небо, на площадь, на дома, на пеструю говорливую толпу, почесал переносицу и сказал с чувством:

— Все это, конечно, хорошо, господа! Очень даже все хорошо. А вот… ке фер? Фер-то ке?» Но перед самой Тэффи извечный русский вопрос: что делать? — не стоял. Она продолжала работать, фельетоны и рассказы Тэффи постоянно печатались в парижских изданиях.

Во время оккупации Парижа гитлеровскими войсками Тэффи не смогла уехать из города из-за болезни. Ей пришлось пережить муки холода, голода, безденежья. Но при этом она всегда старалась сохранить мужество, не отягощая друзей своими проблемами, наоборот, помогая им своим участием, добрым словом.

А друзей вокруг становилось все меньше и меньше — один за другим умирали наши великие соотечественники, вынужденные проводить свои лучшие годы на чужбине. Ходасевич, Мережковский, Бальмонт, Гиппиус…

Тэффи остаются только воспоминания, и она старается поделиться ими с окружающими, успеть донести до читателей уходящую эпоху. Она пишет воспоминания о 3. Гиппиус, А. Куприне, Ф. Сологубе, Вс. Мейерхольде, Г. Чулкове…

В октябре 1952 года Надежда Александровна была похоронена на русском кладбище Сент-Женевьев де Буа под Парижем. Проводить ее в последний путь пришло очень мало народу — почти все ее друзья к тому времени уже скончались…

27 августа 1912 года из Архангельска вышла шхуна «Святой великомученик Фока», на которой к Земле Франца-Иосифа отправилась экспедиция лейтенанта Георгия Седова. Только через два года седовцы вернулись домой, но с ними уже не было их начальника: Георгий Яковлевич умер на пути к Северному полюсу.

В конце 1909 года полосы газет всего мира запестрели сообщениями о необычном скандале: двое американских полярных исследователей — Роберт Пири и Фредерик Кук — затеяли ожесточенный спор о том, кто из них на самом деле достиг Северного полюса.

Русские ученые, убедившись, что спор между Пири и Куком все больше утрачивает научный характер, решили не принимать в нем участия и на заседании Русского географического общества постановили: «…Относительно приветствия Кука или Пири как достигших Северного полюса повременить».

Ходили слухи, что окончательную точку в этом вопросе хочет поставить Амундсен, который 15 декабря 1911 года уже водрузил норвежский флаг в Антарктиде.

А в марте 1912 года появился еще один претендент на покорение Северного полюса. Им был гидрограф Георгий Седов, сын азовского рыбака. Именно Седов подал докладную записку начальнику Гидрографического управления, в которой писал: «Горячие порывы у русских людей к открытию Северного полюса проявлялись еще во времена Ломоносова и не угасли до сих пор. Амундсен желает во что бы то ни стало оставить честь открытия Северного полюса за Норвегией, а мы пойдем в этом году и докажем всему миру, что и русские способны на этот подвиг».

Такая инициатива сначала получила горячую общественную поддержку. Многие газеты восторженно сообщали о первой русской экспедиции к Северному полюсу. Почин Седова одобрили и на самом верху: морской министр Григорович предоставил гидрографу двухлетний отпуск с сохранением содержания, Георгия Яковлевича перевели во флот с чином старшего лейтенанта, и сам царь пожертвовал на экспедицию 10 тысяч рублей.