Эдуард Глиссан - Мемуары мессира Дартаньяна. Том II

Разгром Тюренна.

Едва Виконт де Тюренн узнал о прибытии этого Министра и с каким намерением он явился, как счел, что не должен отказываться от битвы. Он льстил себя надеждой, что достоинства его Кавалерии заменят ему недостаток в батальонах; итак, вместо того, чтобы выстроиться для баталии, как обычно практикуется при подобных обстоятельствах, он удовольствовался тем, что раскидал отряды Пехоты между эскадронами. В таком порядке он пошел на противника, ожидая пробить себе проход, но Маршал расставил своих пеших людей в выгодных местах, повелев им ни в коем случае не стрелять без приказа, и скомандовал залп, так сказать, в упор; какими бы достоинствами ни обладала эта Кавалерия, она пала в таком большом количестве, что остальные оказались совершенно сбитыми с толку. Маршал воспользовался этим беспорядком. Он бросил на них в то же время свои эскадроны, что не особенно утомились при осаде и были свежи и мощны. Эта атака окончательно их сразила, и когда они отступили в полном смятении, Виконт де Тюренн напрасно призывал их вернуться к нападению. Он так и не смог их собрать; таким образом, каждый [32] побежал в свою сторону, и он сам был вынужден сделать то же самое. Маршал отрядил несколько эскадронов для преследования беглецов. Большое количество было взято в плен, и Виконт де Тюренн сам подвергся бы той же участи, если бы не его добрый конь и знание дорог. Он удалился в Стенэ. Это Место, принадлежавшее Месье Принцу, встало за него и приняло Испанский Гарнизон, чтобы быть более в состоянии защищаться.

Кардинал, вернувшись в Париж после этой победы, счел, что он должен заставить трепетать Парламент. Итак, не веря, что этот Корпус всегда будет в состоянии навязывать ему закон, он весьма гордо разговаривал с несколькими из его членов, кого Королева вызвала в Пале Рояль, чтобы сделать им выговор за те предприятия, что они устраивали во всякий день. Этот Корпус действительно был совершенно изумлен тем преимуществом, что ставило Двор превыше его противников; но, наконец, поразмыслив над тем, что если он потерпит, чтобы этот Министр окончательно одолел Месье Принца, ему, может быть, станет совсем невозможно сопротивляться Его Преосвященству, он принял к рассмотрению ходатайство от Мадам Принцессы с просьбой об освобождении ее мужа. Мать этого узника уже подавала ему одно в начале его заточения; оно содержало то же, что и это; но Парламент тогда его отверг, поскольку Коадъютор, направлявший его действия, был тогда в добром сговоре с Министром. Так как он еще надеялся, что тот добудет ему Шапку Кардинала, обещанную по их договору, он поостерегся допустить, чтобы это ходатайство было выслушано; но, наконец, когда Его Преосвященство сыграл с ним такую же распрекрасную шутку, как некогда с Епископом Лангром, ничто не мешало ему больше открыто выступить за Месье Принца, разве что страх, как бы у того не сохранилось желания отомстить за свое так называемое покушение.

Друзья Месье Принца, всегда действовавшие за него со времени его заключения, видя, что, несмотря [33] на добрую волю Парламента, ему трудно будет выбраться оттуда, где он находился, если Коадъютор не расстарается для него, держали совместный совет, как им поступить в столь деликатном деле. Этот Прелат хотел, чтобы ему дали гарантии против страха, каким он был скован. Это показалось им справедливым настолько, что они предложили себя ему в заложники того, что не только Принц никогда не подумает об этом в своей жизни, но еще и будет ему другом. Они ему сказали, дабы он удовлетворился их словом, что все люди, сколько бы их ни было в Париже, а также и они сами, не верили больше, будто бы он был замешан в том, что произошло на Новом Мосту. Действительно, вот уже некоторое время каждый начинал признавать, что все это исходило лишь от Кардинала. Его даже еще больше возненавидели за такое надувательство, тогда как он продолжал себе аплодировать втихомолку за то, что его уловка так славно ему удалась.

Коадъютор нашел, что слово стольких честных людей — это уже кое-что, особенно в деле вроде этого, что говорило само за себя. Однако, так как прежде, чем заявить себя окончательно за Месье Принца, он желал бы заключить с ним некоторые условия, он нашел, что никогда бы не чувствовал себя в безопасности, по меньшей мере, пока тот сам их не утвердит. Такое утверждение было как бы и невозможно в том положении, в каком тот находился. Деба, кто последовал за ним в Авр, и кто был совершенно предан Его Преосвященству, по-прежнему продолжал не спускать с него глаз. Он сделался даже настолько мнительным, что еще немного — и он заподозрил бы собственную тень. Но как бы он ни был хитер и опаслив, тем не менее, его обманывали несколько раз, и даже прямо в его присутствии. Один из его Стражников, кого удалось подкупить, передавал Принцу записки в монете достоинством в одно экю, специально сделанной полой изнутри и так ловко закрытой, что, не считая ее необычной легкости, выглядела она в точности, как [34] остальные. Никто бы не устраивал столько тайн, если бы этот стражник мог поговорить с ним по секрету или ловко передать письмо, так, что никто бы не заметил; но Деба никогда не выпускал своего пленника из виду, или же, если он его и покидал, его сын, вылитый он сам, тотчас же заступал на его место. Итак, все было опасно с такой бдительностью, как у них, потому и прибегли к этой уловке, чтобы передать Принцу весточку или получить ее от него. Воспользовались же именно этим инструментом, потому что он часто играл в палет то с Принцем де Конти, то с Герцогом де Лонгвилем, а подчас даже с Деба-сыном. Что до отца, то, далеко не имея с ним ничего общего, он ненавидел его так сильно по поводу его жестких манер, что употреблял невероятные усилия для того, чтобы его стерпеть.

Стражник стал причиной. того, что прибегли к этому изобретению, поскольку, когда его подкупили, у него осведомились, чему этот Принц имел привычку посвящать свое время. Он отрапортовал о том, о чем я только что сказал, и даже что Принц поручал ему подбирать их биты; итак, его научили тому, что ему надо сделать, а именно, когда он отдаст полое экю Принцу де Конде, он пожмет ему руку или как-нибудь подмигнет, чтобы тот догадался об этой тайне. Стражник не подвел, и этот Принц, кто был весьма ловок, быстро поняв по легковесности этого экю, что монета сделана для чего-то другого, а не для игры в палет, сунул ее в карман и взял оттуда другую взамен.

Вот так смогли сообщать ему новости о том, что происходило, но так как договор, который Коадъютор желал получить для своей безопасности, содержал немало статей, и в эту монету его могли поместить лишь в несколько приемов, это заставило бы потерять множество времени, если бы смерть вдовствующей Принцессы де Конде не изгладила этого затруднения. Этим обстоятельством воспользовались, дабы испросить у Двора позволения повидать ее сына по поводу завещания, какое она оставила. [35] Это было так естественно, что не вызвало у Кардинала никакого подозрения. Он, впрочем, и отказал бы, если бы не боялся, что против него поднимутся крики. Он знал, что за его поведением наблюдали, и соверши он малейшую вещь, какой можно найти возражение — никто не будет в настроении ее ему простить. Итак, Перро, о ком я вроде бы уже говорил, арестованный в то же время, что и его мэтр, но позже выпущенный на свободу, получил позволение пойти его повидать. Деба следил за ним во все глаза, дабы он не заговорил с Принцем ни о чем, кроме предмета его вояжа, но так как, каким бы несгибаемым он ни был, совершенно невозможно при такого сорта встречах даже для него не быть обманутым, Президент ухитрился сунуть в руку своего Мэтра бумагу, содержавшую все, о чем он хотел дать ему знать.

Он был столь мало разубежден в том, что Коадъютор намеревался организовать покушение на его персону, что почувствовал совершенно невероятное омерзение при мысли согласиться на то, о чем тот просил для себя. Тем не менее, так как он не видел ничего худшего, чем тюрьма, а это должно было предоставить ему свободу, он решился на этот шаг в конце концов. Однако никто не знал, было ли это по доброй воле, и не задумал ли он с этого времени изменить своему слову. Как бы там ни было, он не только подписал бумагу, но еще и вернул ее Перро в той же манере, в какой она была ему передана; едва Коадъютор увидел ее в той самой форме, какой он и добивался, как отвернулся от Кардинала. Он сохранял по-прежнему отношения с ним до этих пор. Хотя он и признавал его мошенничества, но не осмеливался ничего заявить, пока не был уверен в Месье Принце. Он и без того боялся, как бы Кардинал не договорился с Принцем, чтобы его погубить, и как бы он не остался без поддержки и опоры между двумя столь грозными врагами. Наконец, получив теперь укрытие от этого страха, он сделал все усилия по отношению к Парламенту, чтобы [36] заставить его потребовать ссылки для одного и свободы для другого. Он намеревался возвыситься на руинах этого одного, и так как Месье Принц по одной статье их договора брался предоставить ему свое покровительство, дабы помочь ему преуспеть в этом предприятии, он счел, что удача ему обеспечена.