Евгений Войскунский - Кронштадский лёд

На эти угрозы Кронштадтский ревком ответил в своих «Известиях» статьей «Злоба бессильных». В ней сказано так:

«Три дня, как граждане Кронштадта свободно вздохнули от диктатуры партии.

«Вожди» кронштадтских коммунистов позорно, как провинившиеся мальчишки, бежали, спасая свою собственную шкуру, из опасения, что Временный Революционный Комитет прибегнет к излюбленному методу чрезвычаек – расстрелу.

Напрасные страхи.

Временный Революционный Комитет не мстит, никому не угрожает. Все кронштадтские коммунисты на свободе, и им не угрожает никакая опасность. Задержаны только те, кто пытался бежать и был перехвачен патрулями. Но и они находятся в полной безопасности…»

Так оно и было. Многие коммунисты бежали.

Нет, Кузьмин и Васильев не покинули Кронштадт – были арестованы на делегатском собрании. Вместе с комиссаром бригады линкоров Зосимовым и еще несколькими комиссарами они сидели в следственной тюрьме, не потеряв ни одного волоса с головы.

*  *  *

Дел на ревком навалилось – выше головы. Ну да, одно дело – кричать на собраниях, а совсем другое – когда взял власть. Главные заботы были – продовольствие, топливо и оборона.

Уточнили, что имеется на складах. Муки и мяса было на несколько дней, сахару – на десять, лучше обстояло с консервами и галетами. Посчитали: если суточную норму снизить до банки консервов и до фунта овса, то на полмесяца хватит. А потом? Зиновьев из Петрограда не пришлет. Обратиться за продовольственной помощью к Финляндии? Большинством голосов ревком эту неприятную мысль отверг. Вопрос остался открытым.

С топливом дело обстояло не лучше. Чтобы кронштадтцы не замерзли, ревком распорядился: пустить на слом старые деревянные дома в северной части города. Топить печки дров хватит, а там уж и весна не за горами. Хуже обстояло с углем для корабельных котлов. На линкорах уголь был на исходе. Где его взять? С фортов вывезти? Заменить жидким топливом? Обратиться – опять-таки раздавались голоса – за помощью в Финляндию?

И, конечно, самое главное – оборона.

Без военспецов тут было не обойтись. Оперативная тройка ревкома заявилась в штаб крепости. Неизвестно (но можно себе представить), чтó подумал начальник штаба Соловьянов, бывший подполковник, увидев в своем кабинете трех матросов – писаря Петриченко, машиниста Ососова и телефониста Яковенко. Однако прекрасно понимал, что они – реальная власть в Кронштадте, восставшем против большевицкой диктатуры. Соловьянов вызвал начальника оперативного отдела штаба Арканникова, тоже бывшего подполковника, и начальника артиллерии крепости, бывшего генерал-майора Козловского. Совещание было недолгим. Штабные приняли предложение ревкома организовать оборону.

Этот штаб привыкли видеть сонливым, вялым. А тут его будто подменили – на корабли и в сухопутные части посыпались его строгие распоряжения. Да что ж, угроза Кронштадту нарастала с каждым днем, разведка докладывала о прибытии на северный и южный берега войсковых частей, шло явное сосредоточение сил для штурма, и лед был еще крепок. Нельзя было медлить. Штаб разработал план обороны, предписывающий расположить по всей береговой линии острова Котлин пехотные и морские части – за исключением команд обоих линкоров, им надлежало остаться на кораблях и готовиться к артиллерийскому отражению атак. Особой заботой штаба была организация стрельб с фортов, линкоров и береговых батарей, связь артогня с действиями пехоты и тому подобные специальные вопросы.

А еще штаб крепости вот что предложил: не дожидаясь штурма, перейти в наступление – занять Сестрорецк и Лисий Нос на северном берегу, расширить таким образом базу восстания; этот захват мог бы осуществить 560-й полк, расквартированный в Кронштадте. Однако ревком ответил штабу решительным отказом: первыми начать военные действия не хотел ни в коем случае. Вообще все действия штаба ревком держал под контролем.

Начальником обороны был назначен Соловьянов. Но власти в Питере и Москве, узнав, что среди военспецов, примкнувших к мятежу, есть бывший генерал, сразу прицепились к Козловскому.

«Теперь всякому ясно, что готовили Красному Питеру его враги, – писали петроградские газеты. – Эс-эры и меньшевики должны были открыть дорогу мятежному белому генералу… Теперь новый козырь в руках Антанты – бывший генерал Козловский… Но тщетны все усилия белогвардейщины. Мощь рабочего красного города дала отпор Краснову, смяла Юденича, она сметет со своей дороги и нового монархического последыша Козловского… Карающий меч пролетариата отрубит последнюю голову ядовитой монархической гидре…»

Алексей Николаевич Козловский, бывший генерал-майор, с восемнадцатого года служил в Красной армии. «Ядовитая гидра…» Нет, к этой риторике Козловский, суховатый 60-летний офицер с короткой седой бородкой, отнесся с презрительным прищуром. Но вот аресты…

В Петрограде губчека арестовала всю семью Козловского – жену Наталью Константиновну с дочерью-школьницей и четырех сыновей: 22-летнего Николая, коммуниста, слушателя артиллерийской академии, 19-летнего Константина и 18-летнего Дмитрия – курсантов училища комсостава флота, и 16-летнего Павла, школьника. Все они были объявлены заложниками. Арестовали и сослали в Архангельскую губернию и всех питерских родственников Козловских. А в Гомельской губернии нашли 60-летнего крестьянина Петриченко – его с двумя сыновьями привезли в Москву, на Лубянку, усердно допрашивали, но – выяснили, что никакого отношения к вожаку кронштадтского мятежа гомельские Петриченки не имели.

На весь мир прокричало московское радио и разнесли центральные газеты: в Кронштадте белогвардейский антисоветский мятеж! Во главе мятежных матросов бывший генерал Козловский – «монархический последыш», «ядовитая гидра»…

Замкнутый, немногословный начальник артиллерии Кронштадтской крепости Козловский не выказывал недоумения по поводу шума, поднятого вокруг его личности. Разве что в разговоре с Соловьяновым.

– Присаживайтесь, Александр Николаевич. – Соловьянов придвинул к Козловскому пепельницу, предложил папиросы. – Последние сведения: к Ораниенбауму гонят бронепоезда, не менее двух. На подходе к станции Лигово – эшелоны с частями 27-й дивизии, ну вы знаете, их перебрасывают с западного фронта.

– Да, – кивнул Козловский, закурив. – Западный фронт отброшен от Варшавы, Тухачевский побит, теперь он, по-видимому, жаждет отыграться на Кронштадте.

– Да уж, Троцкий не даст ему передышки. Меня, Александр Николаевич, тревожит Красная Горка. Единственный форт, неподконтрольный ревкому, с тяжелой артиллерией.

– Красная Горка подавить огонь Кронштадта не сумеет. У них восемь двенадцатидюймовых орудий, четыре восьмидюймовых. А у нас на линкорах, вы же знаете, двадцать четыре двенадцатидюймовых и…

– И тяжелые орудия на Тотлебене и других фортах. Конечно. Но обстрел Кронштадта может вызвать панику. В городе довольно много коммунистов, которые, вопреки нашим строгим приказам, не сдали оружие. Начнут стрелять в спину.

– Значит, надо усилить патрули. Главную опасность, Евгений Николаевич, я вижу в том, что власти готовят штурм.

– Да, штурм. Трудно представить, что выведут массу людей на лед… на открытое ледовое поле… под сильнейший артогонь… Но ведь они не считаются ни с какими потерями… Каковы ваши прогнозы, Александр Николаевич?

Козловский встал, подошел к окну. Там сыпался с серого неба негустой и как бы ленивый снег. Вернулся к столу, на котором была расстелена оперативная карта. Сухо сказал:

– Вы сами, Евгений Николаевич, ответили на свой вопрос. Большевики с потерями в живой силе не считаются. Мы, конечно, отобьем атаки. Первую, вторую… десятую… Но, как бы ни был силен наш огонь, проломить весь лед вокруг Котлина, – Козловский обвел рукой очертание острова на карте, – мы не сможем. А они не остановятся, будут бросать на лед цепь за цепью. – Помолчал, постучал пальцем по карте. – У нас мало активных штыков. Не безграничен запас снарядов. А что будем, извините, жрать? Вы ежедневно совещаетесь с Петриченко – потребуйте немедленного обращения к Финляндии за продовольственной помощью.

– У нас был разговор об этом. В ревкоме нет согласия. Там не одни только умники.

– Да-да. Умников вообще на свете немного. Евгений Николаевич, а что в Европе? Понимают они смысл нашего восстания?

– Думаю, что понимают, – сказал Соловьянов. Невысокий, рано лысеющий в свои сорок лет, он тоже поднялся, расправил под ремнем гимнастерку. – Сведений немного. Радиопередачи из Парижа наши радисты не понимают, не знают языка. Но я дважды слушал, сидел с наушниками. Слышимость плохая, трески, затухания, но вот что я все же ухватил. Большую активность проявляет Врангель. Предлагает перебросить в Кронштадт свою армию – ну, части, находящиеся в Галиполи и…