Легенды Армении - Ованесян Роберт

– Так говорил мне дядя, – обиженно возразил мальчик. – Но я не думаю, что так же считают персы. Они знают, что из мальчиков вырастают мужчины и мстят.

– Если крепость падет, тебя здесь не будет. Помнишь ход, которым мы пользуемся, чтобы брать воду? Если штурм нельзя будет остановить, бдешх прикажет увести женщин с детьми этим ходом. Чтобы мальчики смогли вырасти мужчинами и мстить.

– Давид, но почему нельзя всем уйти этим ходом, если персы ворвутся в крепость?

– Сложный вопрос. – Давид в задумчивости помолчал. – Слышал ли ты когда-нибудь про ачуч-пачуч?

– Нет. Кто это такие?

– Сейчас расскажу. Если мы, взрослые мужчины, падем вместе со стенами, которые нам доверены, в том не будет позора. Мы исполним до конца свой долг. Смерть же в бою славна. В старину верили, что аралезы, духи-собаки, спускаются с неба, чтобы зализывать раны павших воинов. И раны заживают в ином мире, в раю. Но бросить падшую крепость нельзя, надо только умереть вместе с ней. Ничего не изменится, если мы спасемся, как женщины и дети. Но знаешь, что случится тогда? Дети вырастут немного меньше ростом, чем мы. На самую незаметную капельку ты будешь ниже меня. Но если и ты однажды не поступишь как положено мужчине, то и твои дети выйдут ростом чуть меньше, чем ты. И так каждый жалкий поступок отцов будет отнимать немного роста у детей. И в конце концов однажды вместо людей появятся ачуч-пачуч – карлики, слабосильные и жалкие. И они будут последними на земле. Так придет конец человеческому роду. Каждый трусливый мужчина, каждая недобрая женщина, приближают превращение людей в безобразных ачуч-пачуч.

– А доблестные дела прибавляют роста детям?

– Конечно, прибавляют.

Однажды княгиня застала в доме Манушак – девочка забежала за какой-то из своих вещичек.

– Это ты, Малушак? Зайди ко мне! – ласково сказала Джангюлюм. – Я дам тебе сладкого изюма.

Девочка вошла, удивляясь про себя. Не часто княгиня была с нею так добра. Откуда было знать Малушак, что уже несколько дней дожидается жена бдешха этой встречи?

Княгиня усадила девочку на ковер и угостила изюмом.

– Да ты выросла за эти дни! – сказала она. – Скоро станешь большой и красивой. Расскажи, не скучно ли тебе у вдовы в ее бедном доме?

– О, нет, госпожа! – воскликнула девочка. – Совсем не скучно. Я уже научилась делать мази для старых ран и мази для свежих ран, и питье, что гонит лихорадку, и сонное зелье, которое так нужно при тяжелой болезни!

– Удивительные вещи ты говоришь, – воскликнула княгиня. – Я могу еще поверить, что ты сваришь питье от лихорадки, но чтобы такая маленькая девочка смогла приготовить сонное зелье! Нет, я тебе не верю.

– Мне не пристало спорить с госпожой, – ответила Манушак. – Но это не пустая похвальба.

– Ну-ка я проверю тебя, – сказала княгиня. – Расскажи мне с самого начала, ничего не пропуская, тогда я буду знать, что ты не лгунья. Мне легко тебя проверить, я сама умею варить это зелье.

– Изволь, госпожа, – ответила девочка. И начала рассказывать княгине, как варится сонное зелье. А княгиня кивала головой с таким видом, словно сама это хорошо знала. А сама запоминала каждое слово. Умна была красивая жена бдешха – она давно заметила, что старуха-гадалка провожает ее неприветливым взглядом. Ничего не стала бы старая Мариам открывать княгине. Проще показалось ей вытянуть нужный секрет у доверчивой девочки. И расчет ее оказался верен.

Медленной чередой тянулись дни в крепости. Где-то в глубине страны кипела жизнь: собирались войска, ковалось оружие, совещались царь и мелики. А жизнь в крепости словно застыла на месте. Казалось, что уже сто лет стоит враг под самыми стенами, то идет на приступ, то отступает. Пение стрел стало привычней птичьего, стоны раненых – обычны, как детский плач.

Одно изменилось – с каждым днем уменьшалась доля еды. Лежали еще запасы в кладовых бдешха, но неоткуда им было пополняться. И хотя настоящий голод еще не подступил, тень его легла на крепость.

Как-то раз воин Давид, проходя вечером мимо одного маленького дворика, увидел молодую женщину, помешивавшую какое-то варево в горшке над очагом.

– Мама, мама, дай поесть бобов, – тянули детские голоса. Детей было не меньше четырех-пяти.

– Еще не сварились, – отвечала женщина.

«И как это она умудрилась при стольких ртах сохранить что-то на ужин?» – подумал Давид и прошел мимо.

Возвращаясь обратно, Давид вновь поравнялся с тем же домиком. Было уже темно, но женщина продолжала помешивать ложкой в горшке, склоняясь над очагом.

– Мама, мама, дай поесть бобов, вон они уже кипят и стучат в горшке! – снова завели тоненькие голоса. Но на сей раз голосов было только два, и те звучали сонно.

– Стучат, значит еще жесткие, – отвечала женщина. – Спите, я разбужу вас, как сварятся.

«Что же это за бобы, которые варятся так долго?» – подумал Давид. – «И что это за странная мать, которая не торопится накормить своих голодных малышей?»

И он остался слушать, стоя за изгородью. А женщина мешала и мешала в горшке – до тех пор, пока детские голоса не умолкли. Только тогда она распрямилась и сняла горшок с огня. Некоторое время женщина прислушивалась крепко ли спят дети, а потом сказала:

– Злой голод, лети прочь от детской постели!

Пускай вам приснится, что ужин вы съели!

С этими словами она распахнула калитку и в сердцах выплеснула содержимое своего горшка наружу. Мокрые черные камешки зазвенели по белой мостовой. Давид понял, что они-то и кипели в горшке.

И он ушел прочь, низко склонив голову.

– Какие мысли омрачают твою душу? – спросил на другой день бдешх, увидя Давида. – Едва ли ты страшишся штурма.

– О, князь! – воскликнул воин. – Как прекрасна была бы жизнь, если бы средь многих стран, что раскинулись по свету, существовала бы где-нибудь Страна Войны!

– Страна Войны? – рассмеялся бдешх. – Что за народ по-твоему жил бы в этой стране?

– В ней никто не жил бы, – ответил Давид. – Пусть бы в ней были быстрые реки и крутые горы, густые леса и просторные невозделанные поля. Там никто не выращивал бы плодов земных и не пас скота. Ни одного человеческого жилища, где звучат женский голос и детский плач там не было бы. Мужчины шли бы туда, чтобы с оружием в руках решать, какому народу быть господином, какому – слугой, кому владеть обильными землями, кому – уходить. Веселой для храброго сердца была бы такая война!

– Тебе бы быть поэтом, а ты сделался воином! – улыбнулся бдешх. – Но что навело тебя на такие мысли?

И Давид рассказал князю о женщине, которая варила камни.

– Скоро уже придет пора навек проститься со своими семьями, – Мысли о голодных детях мешают воину сражаться. Но все же этот день еще не настал. Но прежде, чем он настанет, я прикажу поделить все запасы поровну и одну половину сохранить. А из того, что останется, я велю устроить пир. Какая война ни есть, а на ней должно иногда веселиться сердце.

И бдешх приказал готовиться к пиру.

Повеселели воины, зазвучали шутки и смех на улочках крепости. Обрадованно захлопотали женщины. А уж хлопот было много. Удивило всех, что с другими женщинами взялась за дело и жена бдешха. Сама вызвалась она проследить, какое вино будет поставлено на столы.

А чтоб дети не мешались под ногами, пока готовится угощенье, старуха-гадалка собрала их в своем дворике. И вновь пошли рассказы о давших чудесах, сказки и загадки. Обо всем знает старуха – о братьях Ерванде и Ервазе, детях быка, о великом лучнике Хайке, не покорившемся Вавилонскому царю Бэлу, о ссоре воды и огня, что доводятся друг другу сестрой и братом.

– Тетушка Мариам, а получается, что сестрица-вода сильнее своего братца огня? Ведь она гасит его, а он ничего не может с ней поделать!

– Огонь огню рознь, детки! Перед негасимым огнем вода бессильна.

– Тетушка, а что такое негасимый огонь?

– Огонь, что горит не сгорая. Неведом негасимому огню голод – не нужно кормить его древесиной. Может пылать он и на камне и на воде. Большое волшебство таится в нем.