Романтические приключения Джона Кемпа - Джозеф Конрад

И я все это втиснул в повесть о моей жизни, которую я рассказывал той молодой девушке. Я чувствовал, что аудитория слушает меня, затаив дыхание. Я сумел увлечь ее. Это было у меня в крови. Мой старый бледный отец, мигающий узкими веками из-за чужой спины, был в юности одним из лучших рассказчиков Англии. Я знал, что меня слушают. Я видел полуоткрытые губы синеглазой девушки, наклонившейся вперед, не спускающей с меня глаз. Я знал это, потому что кто-то сердито зашипел "тс-с!", когда один из адвокатов повысил голос. Меня слушали…

И вдруг я подумал: даже если спасу себе жизнь своим рассказом — зачем мне она? Я никогда не вернусь назад, никогда больше не буду мальчиком, никогда не услышу голосов таинственного острова. А если даже я смогу вернуться туда — что мне с того? Море и небо и молчаливые холмы и неумолчный прибой — все те же. Но я уже не тот… Никогда больше не встречать мне рассвет в Гаванском порту с Серафиной, тесно прижавшейся ко мне на скамье маленького баркаса… Мне оставалось сейчас только выиграть борьбу за мою жизнь — а потом навсегда отказаться от борьбы. Помню нестерпимую горечь, охватившую меня, какое-то странное раздвоение моего "я", с одной стороны чувствовавшего всю бесцельность моей жизни, а с другой стороны — заставлявшего меня бесноваться перед кучей пучеглазых идиотов, тремя старыми судьями и молоденькой девушкой. И мысли первого "я" вдруг пронзили слова второго.

— Взгляните на меня… взгляните, что сделали они со мной. Я был наивным мальчуганом. Что я теперь такое?

У меня отняли жизнь — пусть теперь с ней делают, что хотят — не все ли мне равно?

В зале суда задвигались. На судне адмирала Роулея тяжелые кандалы натерли мне глубокие, до костей, раны. В Ньюгете я не был закован, но раны не заживали. Я случайно взглянул на мои руки — нет, не руки — звериные лапы, залитые свежей кровью из разорванной гвоздем раны.

— Какую награду вы можете дать человеку, который пойдет по верному пути? Что мне до вашей смерти! На что мне жизнь? Готовьте виселицу! Я слишком много страдал — смерть прекратит мои муки. Бог мой! Я ли не знаю, что значит страдать! Посмотрите на мои руки и скажите — нужна ли мне еще жизнь? — И я поднял свои жуткие руки высоко, и желтый свет свечей осветил их.

Послышались дикие вскрики женщин и проклятия. Я увидел, как моя девушка закрыла лицо руками и медленно стала сползать со стула. Люди толкали друг друга, а я уже больше ничего не говорил. Вдруг мой тюремщик потащил меня за рукав.

— Послушай, да это же не может быть, ей-богу, не м-м-о-ж-е-т быть! — дрожащим голосом проговорил он.

На минуту во мне вспыхнула бесконечная гордость. Я заставил их всех поглядеть правде в глаза! Но в следующий миг я понял, что все мои усилия были тщетны. Я достаточно хорошо сообразил, даже в том полубезумном состоянии, в котором находился тогда. Я снова очутился в зале суда, и сознание реальности всего окружающего вернулось ко мне. Я видел, как прокурор шептался с секретарем суда и показал рукой сначала на меня, потом на присяжных; они оба засмеялись и закивали головами. Они были слишком уверены в веревке, ждущей меня, а семь вест-индских купцов среди присяжных не преминут немедленно вспомнить о своих карманах. Но мне было все равно. Я заставил их взглянуть правде в глаза.

Я выпустил свой последний заряд и должен был умереть. Я видел это по тому, как прокурор откинул голову, потер руки, победоносно взглянул на присяжных и заиграл печатями своей папки. В зале снова наступила тишина. Человек в ливрее передал какую-то бумагу секретарю, а тот лорду Стоуэллу. Он развернул ее старомодным тщательным жестом, и тени на его старческом лице переместились, когда он поднял брови и поджал губы. Он протянул бумагу барону Гэрроу и поманил крючковатым сухим пальцем прокурора. Третий судья все время спал.

— Что за черт? — спросил мой тюремщик у своего соседа.

Мне было очень нехорошо. Раненая рука ныла и каждый удар пульса больно отдавался в ней. Второй тюремщик сердито сплюнул.

— Черт его знает, что там такое. Эта окаянная канитель должна была уже с час тому назад кончиться. Я велел к половине шестого принести мне обед в сторожку, а сейчас уж шесть.

Я смутно видел, как прокурор пробирался назад к своим адвокатам и помощникам, и как их парики разом сдвинулись вместе. Кто-то пошел к дверям, другой крикнул ему вслед что-то насчет посланника. Тот вернулся и снова разложил свой портфель. Я слышал как сэр Роберт сердито пробасил:

— Что?.. Никогда… Безобразие!..

— Но для меня уже все сплывалось в одну неразборчивую массу. Какие-то голоса, хриплые, как будто пропыленные и проржавленные, что-то кричали друг другу. Один громче всех проревел:

— Вы не имеете права слышать его, милорды. В своде законов…

Несколько голосов сразу заговорили: "О нет, господин адвокат, речь идет об установлении факта… Если он докажет… Если сможет…" Пламя свечей колыхалось, как верхушки тополей в сильном ветре.

Голоса перебивали друг друга: "Клерк, принесите мне том XIII… Да, там, пожалуй, найдете… Помните процесс Хильдешейна против Роо… Нет, милорд, это было в другом процессе… Что вы, я сам…"

Мне хотелось крикнуть, что им не стоит больше напрягать пересохшие глотки, что я уже и так готов сдаться, что моя последняя карта бита. Но я не мог придумать ни слова: я так смертельно устал. "Ведь я всю ночь не спал", — жалобно проговорил я про себя.

Спавший судья вдруг проснулся и захрипел: "Отчего мы медлим? Мы так всю ночь просидим. Вызовите этого, второго. Мы можем выслушать потом и испанского посланника. Я за то, чтобы дать им высказаться".

Лорд Стоуэлл вдруг проговорил: "Подсудимый, несколько джентльменов желают дать показания в вашу защиту. Если хотите, мы их вызовем". Я не ответил. Я ничего не понимал. Я хотел сказать, что мне все безразлично, раз "Лион" не вернулся и Серафина утонула. Зала суда вдруг закачалась перед моими глазами, как корабельная палуба. Мне показалось, что я лежу связанный в каюте шхуны. Кто-то звал: "Подсудимый, подсудимый! Эй, держите его, вы там… Дайте воды… Дайте стул!.." Чьи-то руки подхватили меня, усадили… Вот сейчас меня осветят фонарем… сейчас я вытру муку, засыпавшую мне глаза… и увижу красный бархат каютной обивки. Сейчас войдут Карлос и Кастро… или