Варвара Мадоши - Вся правда за правдой

Мальчишки мотают головами.

— Вот поэтому человеческая трансмутация под запретом — как любые уголовные преступления, — подводит черту Эдвард. — А теперь почему бы…

— Но ведь есть же другие способы! — не унимается Барни. — Есть же… ну, когда пытаются оживить мертвеца… я читал, проводились опыты по переселению душ даже в неживые объекты! За это тоже нужна плата, но ведь так бывает, когда кто-то хочет отдать свою жизнь — добровольно! Например, за… — он мнется. — За родственника. Или вот если собака за хозяина…

Эдвард внимательно слушает.

— А вот про опыты про переселение душ… где ты это вычитал? — спрашивает он.

— Ну… — Барни нерешительно произносит. — В «Горячей Столице» писали.

— Выбрось ты эту желтую газетенку от греха подальше, — советует Эдвард. — Там еще не то напишут. Мертвого оживить нельзя, — он обводит ребят взглядом. — Ясно?

Барни стоит, понурив голову — больше он вряд ли что-то спросит.

Но оживляется другой мальчик.

— Но вот про вас… ходят слухи… что вы брата своего оживили, да? Что он вроде как погиб при штурме Столицы войсками Бриггса, а вы его трансмутировали, но что после этого не можете применять алхимию…

Остальные тревожно вздыхают.

Мистер Элрик действительно никогда не применяет алхимию у них на глазах — но они даже не пытались спросить, почему. Это так… само собой разумеющееся, что даже вопроса не возникает. Зачем ему, такому крутому, еще и алхимия?

Эдвард улыбается, но улыбка эта не нравится никому.

— Все верно, — говорит он. — У меня был брат. Да, он совершил одну нестандартную трансмутацию у ворот Генерального штаба. Да, я попытался вернуть его с помощью человеческой трансмутации — это видело слишком много людей, чтобы имело смысл отрицать, да и не хочу я вам врать, ребята. Какое-то время я даже думал, что у меня получилось… — Эдвард вздыхает, чешет шею у затылка. — Но то, что вернулось в облике моего брата, человеком не было.

— А… чем же оно было? — рискует спросить кто-то.

— Тем, кто стережет врата Истины, из которых исходит алхимия. Богом, короче говоря, — как-то скучно и просто отвечает Эдвард.

На пару минут в беседке царит ошеломленная тишина. Потом все говорят хором.

— Стойте, — Эдвард поднимает руку, и мальчишки затихают. — Поверьте, я рассказываю вам это не для того, чтобы вы мне поверили. В конце концов, — он хмыкает, — для вас же безопаснее не верить. Я просто хочу вам сказать: человеческая трансмутация — невозможна, вот и все. Ни под каким видом. Только женщины умеют создавать новую жизнь — не без помощи мужчин, конечно, — тут кое-кто хихикает. — Да, вы давно родителям домой писали? Сейчас вернемся — и немедленно напишите. Завтра проверю и сообщу мистеру Тайлеру.

— Да, сэр, — нестройно отвечают мальчишки.

— А что за Врата Истины, из которых исходит алхимия? — ноющим голосом спрашивает Эдвардс. — Разве такое бывает? В книгах про это ничего нет! Это уже как в сказках получается…

— Я же говорю: хотите верьте, хотите нет, — улыбается Эдвард. — Если у вас все хорошо пойдет, вы этих Врат и не увидите. А увидите — уж точно все поймете. Если они вам голову не оттяпают.

Тон Эдварда намекает на то, что расспросы исчерпаны. Он встает, и начинает хлопать себя по карманам в поисках ключа от комнаты. Мальчишки понимают, что пора расходиться.

Вечером в спальнях мальчишки только и обсуждают, что откровения Элрика: шутил он или не шутил, и насколько шутил… В конце концов решают, что фигня это все, насчет Врат Истины и существа с божественными силами, принявшего человеческий облик — уж больно напоминает детские сказки. Алхимия — это наука, с магией ничего общего не имеет. Скорее всего, знаменитый алхимик изъяснялся метафорами. Да, конечно! Алхимия — это ворота к истине, и те, кто подступает к этим воротам без должных знаний, могут лишиться голов. Все яснее ясного.

Только Барни — а он один из тех, кто влюблен в мистера Элрика без всяких «просто» или «почти» — никак не может забыть, какими серьезными и грустными были глаза эти глаза цвета темного янтаря (и прочих красивых вещей вроде гречишного меда).

На следующий день, рано утром, Барни спускается в сад. Он любит рассвет — это новый день, который только обещает начаться. Сегодня небо не обманывает его ожиданий: оно сиреневое, и розовое, и даже немного зеленое, и всех оттенков сразу. А уж облака-то похожи на стеклянные замки.

Он застает мистера Элрика в саду. Алхимик по-простецки сидит на крыльце, рядом с ногой стоит его видавший виды чемоданчик. Барни с ужасом понимает, что Эдвард уже уезжает.

— Вы… до станции? — спрашивает Барни.

— Да, — отвечает Эдвард с грустью. — Пора уже.

— Вы обещали остаться на две недели!

— Вы очень хорошо поработали, — ласково говорит Эдвард и опускает широкую ладонь на голову Барни. Тот еле сдерживает порыв сильнее податься под эту ласку. — Почти всю программу закрыли… Кроме того, дело срочное. Мистер Тайлер в курсе. Мне позвонили вчера.

— А… кто позвонил? — спрашивает Барни.

Он надеется, что Эдвард не рассердится на него за этот вопрос.

— Мой брат, — отвечает бывший государственный алхимик, и лицо у него при этом какое-то странное.

— Вы же правду сказали, да? — спрашивает Барни после паузы. — Вы сказали правду, про Врата, про Истину, про то, что ваш брат — и не человек вовсе… а они вам не поверили!

Эдвард серьезно смотрит на Барни.

— И хорошо, что не поверили. И ты не верь.

— Но ведь… тогда нужно его остановить!

Эдвард молчит. Потом глухо произносит:

— Когда ты только и делаешь, что сидишь перед вратами… многие миллионы лет… перед многими миллионами врат… когда впереди и позади — вечность… Я думаю, что он не в первый раз захотел стать человеком. То, что он выбрал для этого именно нас — случайность. Я не знаю, замышляет ли он что-то дурное. Может быть, и нет. В любом случае, я не свожу с него глаз. И если он что-то… я не хочу повторения.

— Какого повторения? — не понял Барни.

— Да так. Это личное. Грехи отцов, — Эдвард хмыкает. — Неважно, — он серьезно смотрит на Барни. — Главное, я не позволю, чтобы что-то плохое случилось с этой страной из-за моего брата.

В золотых глазах столько серьезности и горечи, что Барни не понимает, как можно не верить ему, как можно не идти за ним и не раскрыть перед ним все секреты мира. Он быстро кивает. А потом робко спрашивает:

— Вам… очень тяжело?

Эдвард широко улыбается. Потом улыбается еще шире.

— Барни… я все-таки неплохой актер.

— Что? — удивленно спрашивает Барни.

— Ну как что… я вас разыграл. Неужели ты думаешь, что я мог бы вот так серьезно открывать перед вами практически государственную тайну? Поэтому я и сказал, что хорошо, что все прочие мне не поверили. Ты извини. Я не хотел тебя вводить в заблуждение.

Барни смотрит на него, но тень сомнения в глазах остается.

— Послушай, — говорит Эд, — прости меня. Кстати… танки в Бриггсовом Форте тоже не на спор придумывали. Я, честно, не знаю, как. Когда мы с Алом там были, танки уже тоже были.

Барни не обижается. Он знает, что ему бы нужно обидеться за то, что Эдвард валял дурака — и еще сильнее за то, что валял дурака сегодня со своим монологом про «миллион врат». Вместо этого он пытается почувствовать облегчение — и не может.

— Но вы в самом деле сомневаетесь? — спрашивает он. — В своем брате?..

Почему-то Барни еще хочется спросить «Вы ведь любите его?», но, разумеется, этот вопрос он давит у себя на языке.

— Нет, — твердо отвечает Эдвард. — В близких сомневаться нельзя, имей в виду. Сомневался бы — я бы так не шутил. Ладно, пока. Остальным можешь сказать, что шутка, можешь не говорить, как хочешь. Но передай привет, и скажи, что мне очень жаль уезжать раньше времени.

Он встает и идет к выходу, куда Доминик уже подвел двуколку. А Барни смотрит на него с острым чувством страха: он не знает, увидит ли когда еще этого смелого, сильного человека с легкой походкой и невозможным огнем в глазах. Ему не верится, что это все была «только шутка». У мальчика еще мало опыта, но он чувствует: больше это походило на попытку выговориться от смертельной усталости нести груз в себе.

Эд вскочил в вагон в последний момент, поезд уже собирался трогаться.

— Что же вы, мистер! — укорил его вагоновожатый.

Эдвард только рукой ему помахал.

— Мне нужно пятнадцатое место, — сказал он. — Билет уже куплен.

— Да, как же, — кивнул проводник. — На имя мистера Эдварда Элрика. Седьмое купе. Проходите, мистер. Чемоданчик ваш…

— Спасибо, я сам.

Эдвард влетел в купе и с размаху плюхнулся на койку. Сидящий напротив человек опустил газету, демонстративно посмотрел на часы и улыбнулся.

— Делаешь успехи, брат. Тебе даже не пришлось бежать за поездом!