Книга обид Карак-Азум (СИ) - Ворон Дмитрий

Но в дверном проёме никто не показался. Прогремел лишь старческий, но уверенный голос:

— Клянусь вершинами Караз-Анкора! Здесь есть один гном, который заставит тебя забрать свои слова назад, и волею Грунгни я сделаю это!

Торвальд сощурился. Солнце в этих горах слепило. Несмотря на долгие странствия по поверхности, глаза гнома лучше видели в темноте подземелий.

— Покажись и отомсти! Так требуют традиции нашего народа.

— Традиция должна уважаться, поскольку это — голос наших предков, — прорычал голос. — Не спеши сынок, не спеши, позволь мне натянуть портки!

Последнее слово заглушил взрыв. Искры и пламя с треском ударили из дверного проема, тут же уложив Торвальда на лопатки. Когда чёрный дым рассеялся, показался начищенный до блеска длинноствольный мушкет «Громобой».

— Похоже, живой. — Голос был мягкий и высокий.

Он услышал шарканье множества ног. Торвальд шевельнулся и с трудом приподнял тяжёлые веки.

Рядом стоял старец с плотной серой бородой, облаченный в толстую железную кольчугу обитую громриловой каймой вокруг рукавов и накидку с красным молотом на груди. Он опирался на своё ружье, так как левую ногу ему заменял старый механический протез, а отсутствие правого глаза скрывала чёрная потрёпанная повязка. Старик добродушно улыбался, наблюдая единственным глазом, как поверженного воина окружала удивлённая и теперь уже шумная толпа.

Кто-то из молодняка подступил совсем близко, принялись собирать с земли крупные осколки пули. Всё это время Торвальд приходил в себя, молча наблюдая за происходящим он ощупал на груди уцелевшие кольца кольчуги — даже его тело осталось невредимым.

— Разве это возможно, дядя Хаакам? — обратился один из молодых гномов к старцу. — Почему чужак жив, а твоя пуля раскололась на мелкие части?

Толстые губы Хаакама растянулись в улыбке, обнажив ряд белых и всё ещё крепких зубов.

— Доверяй камню и железу - камень и железо всегда были истинными друзьями гномов, — сказал старик исполнившимся благоговения наблюдателям и протянул руку Торвальду. — Смотрите и учитесь доверять железу, что ковали в кузницах Восьми-Пиков-Карака, а не в адских горнах хаоса или пустошах ненавистных зеленокожих. Смотрите и знайте, что не в силах дави причинить вреда своему брату. Это знак! Валайя не оставила нас!

Они посмотрели на него, и сердце подпрыгнуло в груди Торвальда. В обращённых к нему лицах он заметил слабые, нерешительные проблески надежды.

***

Хаакам позволил Торвальду прийти в себя. Через час, когда они уселись поговорить в доме долгоборода за большим столом, ночь опустила на деревню своё чёрное покрывало.

Сперва они говорили на чистом Кхазалиде, но слов прощения нет на древнем гномьем языке, поэтому Торвальд перешёл на наречие людишек:

— Благороднейший Хаакам, прошу прости меня за мою дерзость. Я не собирался ни кого здесь убивать. Лишь хотел убедиться в слухах... — Торвальд бросил мрачный взгляд на ногу старика. — Никто из твоих гномов не откликнулся на обиду.

— Нет лучшего встряски для гнома чем обида и нет лучшего знака от предков, чем уцелевший от выстрела гном! — Ответил Хаакам посмеиваясь. — Твои знания были верны о горах Карак-Азума и действия, я верю, не напрасны. Ты своими глазами увидел как у нас тут обстоят дела…

Хаакам улыбнулся — как надеялся, ободряюще.

— Сядь подле меня, Торвальд Молотобоец, страж Королевских палат Восьми-Пиков-Карака, — сказал он. — Да! я узнал тебя, а как не признать столь великого воина?

Торвальд нахмурился. Стыдливо прятал глаза от удивлённых взглядов.

— Ты наверное меня с кем-то перепутал, почтенный, — сказал он не настолько уверенно, насколько хотелось бы.

Старик кивнул понимающе.

— Все мы уже не те, кем были прежде. Вот ты, к примеру, ещё недавно был наглецом!

Он снова громко расхохотался, как будто с ним уже много лет не случалось ничего более забавного.

Торвальд почувствовал облегчение. Отсмеявшись, Хаакам дружески положил руку на плечо молодого — по меркам долгоборода —гнома.

— Мы закончим ужин, и ты поведаешь мне свою историю, а я расскажу тебе о своих гномах то, чего больше никто не расскажет...

Теперь, когда все узнали, кем на самом деле был таинственный незнакомец — жители Кил-Азара, наконец, могли проявить все надлежащее уважение почётному гостю. Принесли нескольких зайцев, чьё мясо рассчитывали засушить про запас и повесили жариться над огнём. Открыли никудышное людское пиво, что при гномах зовётся "Грог". И всё-таки, хоть Порубежные королевства людишек знают в нём какой-то толк.

Дверь в хижине Хаакама была открыта, Торвальд видел как другие гномы сгрудились у костра, протягивая к танцующим языкам пламени израненные крепкие ладони. Ночь была безлунной, лишь огоньки звёзд тускло мерцали в небе. Хороший день он выбрал для возвращения к своему роду, хорошая ночь чтобы вновь оказаться со своими братьями.

Поначалу Хаакаму было неловко, и он говорил без особой охоты, но Торвальд внимательно слушал его, задавал наводящие вопросы, пока не вытянул из него всё. Лицо старика потемнело, в глазах мерцала злость. На мгновение, будто вспыхнули огоньки минувших сражений, резни, произошедшей сотни лет назад. Единственный глаз старика все ярче наливался кровью, а кулаки сжались и трещали от могучей силы, не смотря на века долгой и воинственный жизни. Пока его горькая история бурлила словно кипящая река злобы.

Он говорил о крепости Караз-Ханора, что казалось бы совсем недавно ещё была его домом. Стиснув зубы процедил о том, как подло и хитро проникли мерзкие гроби через природные пещеры, в шахты, ударив в спину там, где ни один дави их не ждал. Эту историю знал каждый гном. Ведь не было места в Вечном Царстве, что не пострадало от землетрясений и коварства зеленокожих в те дни. Лишь самые сильные, не без огромных потерь сумели предотвратить казалось бы неминуемую гибель всей Империи гномов. Вооружаясь на ходу, крепость Караз-Ханор погибала под хохот гроби, а рубленые останки лежат и по сей день среди испорожнений и нечистот зеленокожих.

— ...мы немало постранствовали, прежде чем найти эту землю. И вот мы здесь, и теперь это наш дом.

Когда Хаакам закончил Торвальд заговорил не сразу.

— Караз-Ханор — произнёс он, наконец, — он похож на Восемь Пиков, хоть я там и не бывал. Придет час и мы отомстим за дом твоих предков, вычеркнем обиду кровавой местью!

Хаакам кивнул:

— Наш народ отплатит за каждую обиду. Я уверен, настанет тот час, о котором ты говоришь и буду сражаться одними зубами, если эти твари лишат меня второй ноги и рук! Но эти гномы… Я вывел их из крепости совсем юнцами, детьми, а другие и вовсе лишились камня в сердце. В других деревнях Карак-Азума дела обстоят не лучше нашего. У меня нет сил обучить их, нет умения и укрепить дух отомщения. Поэтому ты здесь, волею Грунгни.

Торвальд снова помолчал. Наконец он проговорил:

— Мне нужно было побыть одному, поразмыслить над тем, что произошло. Подумать. Вспомнить о том, кто я есть, кто есть все мы как единый народ. Так же, как и гномы Карак-Азума, я не понаслышке знаю, что такое лишиться камня в сердце.

Пока Торвальд говорил, он неотрывно смотрел в костёр, теперь он повернулся к Хаакаму. И хотя его серые глаза были ясными, отсветы огня вдруг заплясали в них подобно пламени преисподней, пылавшему во взгляде гномов Хаоса.

— Я бежал, как и ты. И так же, как тебе, мне удалось окрепнуть духом. И всё же для тех, кто сбившись в кучу сидит в грязных лачугах, это по-прежнему невыполнимо. Шахтные подпорки от беды в пещере, нужны, когда нет золота, как нужен щит от злых стрел. Нужно, чтобы они сами хотели выйти в дверь, когда мы откроем её для них.

Хаакам начал понимать, куда клонит Торвальд.