Мы в город Изумрудный... (СИ) - Лукин Андрей Юрьевич

На этих камнях столько монеток было примагничено, что просто жуть. И Никита сказал, что приедет сюда ночью и все эти деньги соберёт. Понятно, что никуда он не приедет, потому что он трус и темноты боится.

Если бы они были родом из России.

— Перед вами, дети, фургончик, в котором в Волшебную страну (да, да, тогда она ещё была по-настоящему волшебной) прилетела девочка Элли. Что вы говорите? Ну, конечно же, это всего лишь очень точная копия. Какие начитанные дети пошли, просто не знаешь, как себя с вами вести. Настоящий фургончик остался где-то в Кругосветных горах. Во время сражения с великаншей Арахной он был повреждён, и его решили бросить в ущелье. А теперь мы с вами пойдём в пещеру волшебницы Гингемы. Предупреждаю сразу: там очень слабое освещение, поэтому внимательно смотрите под ноги и по сторонам. Все готовы? Ну, пошли…

Через полчаса шумная стайка ребятишек, прокричав по команде учителя: «Спасибо, Евгения Григорьевна»! удалилась по дороге из жёлтого кирпича в сторону Изумрудного города. Старушка-экскурсовод тяжело вздохнула, постояла, потёрла поясницу и тихонько пошла к себе домой.

— Ну и где ты шляешься? — это было первое, что она услышала, когда вошла в пещеру (в настоящую, а не в ту, которую показывали посетителям). — Я тебя здесь уже больше часа жду. Договаривались же.

— Ребятишек водила. У них автобус дорогой сломался, вот они и задержались.

— Ну и сказала бы, что «приходите завтра». За переработку тебе, чай, не платят.

— Так русские же ребятишечки были. Из родных краёв. Разве ж могла я их не приветить.

— Ох, добрая ты, Женечка, ох и добрая. А давно ли тебя злой колдуньей величали?

— Что было то сплыло, — отмахнулась старушка. — И вспоминать ни к чему. Ты, Василиска, лучше бы не гундела, а делом занялась. Цельный час тут проторчала впустую, а на столе хоть шаром покати.

Василиса поджала губы:

— Вот ты всегда так. Всех вокруг обвиноватишь, а сама вроде как и ни при чём. Зачиталась я, книжка вон у тебя больно интересная. Про Гарри Поттера называется. Где взяла?

— Школьники англицкие давеча потеряли. Ты смотри, не порви. Вдруг хозяин объявится. Неудобно будет порватую отдавать.

— Неудобно ей, — ворчала Василиса, споро расставляя на столе тарелки. — В ранишние-то годы рявкнула бы на школьников энтих, да и вся недолга. Только бы их здеся и видали…  — она оглянулась на хозяйку. — А Степанида-то что же?.. Неужто не придёт?

— Да куды она денется! Придёт, не запылится. Валюху по дороге дождётся и припожалует…  Да вот уже и они!

— Ну что, бабоньки! — говорила спустя некоторое время сухонькая, но боевая Валентина, с удовольствием оглядывая заставленный салатами, закусками и наливочками стол. — Тряхнём стариной. Мужиков сегодня не будет, получаются у нас потому чисто ведьмовы посиделки. Ох, и давно же я душой не расслаблялась! Наливай, Василиска, до краёв!

— А что это с мужчинами нашими случилось? — спросила Степанида. По её лицу видно было, что отсутствие сильной половины её несколько огорчает. — Когда это они в хорошей компании выпить отказывались?

— Заняты они, — пояснила хозяйка, раскладывая по тарелкам салат. — Тёзка мой в Канзас опять потащился, воздушный шар ему там новый смастрячили. Всё не налетается никак, волшебник липовый. Устин в лес ещё на той неделе уехал, брёвна для дуболомов заготавливает. Ну а Гурьян, сами знаете, который год уже не просыхает. Куды ему с нами за один стол. Он свою норму ещё в запрошлом веке вылакал. Да ты, Стеша, не убивайся, нам и без них весело будет.

— А молодых почему не позвала? — не унималась Степанида.

— Так они же у нас непьюшшие, — хохотнула Василиса. — На кой они нам тут такие сдалися? Один соломой шуршит, другой железками бренчит — тоска смертная. Без них сегодня обойдёмся.

— Ну что, бабоньки, по первой? — поднялась Валентина с рюмкой в руке. — Давайте за нас!

— Точно, Валюха, за нас! Сами за себя не выпьем, никто больше не выпьет!

— Ох, и хорошо пошла! Ох, и сладенько! Из чего ты, Евгения свет Григорьевна, наливочку такую забористую колдуешь?

— Тебе скажи, ты и пить не будешь. Там рецепт такой, что постороннешнему человеку лучше и не рассказывать.

— На пиявках она её настаивает, Василиса, на пиявках. А то ты не знала!

— Тьфу! Ну и гадость же, ну и гадость. Наливай по второй!

— Стеша, ты закусывай, закусывай…  Салатику вот возьми.

— Нет, Женечка, я лучше огурчиком. У моих-то огурчики не растут. Одни только розы. До чего надоело — не поверишь! Чай розовый, варенье из розовый лепестков, масло розовое…  Иной раз ка-ак бы сотворила чего…  А потом подумаешь, подумаешь, да и промолчишь.

— Терпеливая ты больно, — сказала Василиса. — Вот они на тебе и ездют со своими розами. От тебя от самой уже розовым маслом за версту разит.

— За милю, Василиса, за милю.

— Не понимаю я энтих ваших милев, — отмахнулась Василиса. — А розами разит!

— Зато Стеша у нас лучше всех сохранилась. Ты глянь, какая у ней кожа нежная, ровно у молодки.

— Коли бы меня таким маслом кажный день мазали, так и я бы за девочку сошла.

— Ой, бабоньки, держите меня! — захохотала Валентина. — Мало Василисе, что её облили, так её теперь ещё и обмазать надо! От такой девочки все мальчики разбегутся!

— Ты, Валентина, чем старее, тем дурнее, — засмеялась и Василиса. — У тебя не язык, а помело. Тебя саму бы обмазать с ног до головы, а то скоро совсем завялишься.

— А чёй-то мы всухомятку сидим? — сама у себя спросила Евгения и сама же себе приказала. — Наливай по третьей, — и сама же всем налила.

— За что пить будем? — вздохнула Степанида.

— За родину давайте выпьем, — предложила Валентина. — За землю отчую. Принесла же нас всех нелёгкая в энту распроклятую Америку. И чего дома не сиделось, дурищам!

— Ну, заладила. Как лишку выпьет, так сразу про Рязань свою вспоминает. Кто тебя оттудова гнал?

— Правильно она говорит. За родину грех не выпить, — поддержала Степанида. — Может, и мы когда вернёмся.

— Кому мы там нынче нужны!

Бабки пригорюнились. Хозяйка, окинув взглядом стол, метнулась на кухню, приволокла чугунок с голубцами:

— А вот и горяченькое подоспело! Угощайтесь, не стесняйтесь, по Арахниному рецепту сготовлено.

— То-то они у тебя такие агромадные. Один съешь — всю неделю сыт будешь.

Тем временем свечерело. Утомившийся от гомона и смеха филин неслышно улетел в лес на охоту. В камине уютно потрескивали дрова.

— Тебе, Васька, хорошо. — сказала хозяйка, подперев щёку рукой. — Ты у нас самая хитрая. Вышла на пенсию заслуженную посредством утонутия, и забот не знаешь. Прыгашь по жизни ровно стрекоза, ни тебе туристов, ни экскурсий, ни отчётов, ни комиссий. Не жизнь, а сказка.

— А тебя кто заставлял оживать? — отвлеклась от холодца Василиска. — Шмякнуло тебя по башке фургончиком — вот и радовалась бы жизни. Так нет же — в экскурсоводы её понесло. Про свою героическую гибель правильными словами кажный день кому ни попадя рассказывает. Да так, что у самой чуть слёзы из глаз не брыжжут. Мазохистка ты, Женечка, вот что я тебе скажу.

— Так скушно прибитой всю жизнь притворяться. Не привыкшая я без дела сидеть.

— Ну, тогда и неча тебе жалиться.

— Эх, девки, хорошо-то как! — поднялась из-за стола Валентина. — Надоело сиднем сидеть. Сейчас плясать буду!

— Глянь, Стеша, глянь! Кочергу-то нашу опять на пляски потянуло. Больше ей не наливайте, она мне опять всю пещеру перевернёт…  Ты с кем плясать-то надумала, старая? Нету нынче здеся мужиков, нету!

— Есть! — заявила Валентина, уперев руки в боки и постукивая каблучками по полу. — Есть один!

— Да где же он? Да кто ж это таковский?

— Крокодилус твой сушёный, — Валентина подхватила чучело крокодила и закружилась с ним по пещере. — Ну чем не мужик!