Rebecca - Квиддичная Трилогия - 2

- Стой, Пэнси, сдаюсь! - рявкнул Поттер. - Сдаюсь, смотри, - он уронил к ногам палочку и вытянул вперед руки с пустыми ладонями. - Видишь? Отпусти его. Тише, тише...

- Отлично. Прощай, шрамоголовый, - Паркинсон вскинула палочку вверх, отталкивая Драко в сторону. Удавка на горле лопнула; в легкие, словно разрывая их на части, ударила струя свежего воздуха. Малфой упал, захлебываясь кашлем и отчаянием, пытаясь сквозь кляп заклинания прокричать-прошептать: «Не смей...», - и в этот момент откуда-то из-под поттеровского локтя стремительно и беззвучно вылетела длинная серая тень.

Пэнси дико закричала. Огромный волк преодолел кухню одним прыжком, сшиб ее на пол и сомкнул челюсти на тонком предплечье. Раздался влажный хруст, второй вопль - палочка выпала из пальцев Паркинсон и, повинуясь резкому поттеровскому «Экспеллиармус!», влетела прямо в ладонь аврора.

- Ступефай! - почти без паузы. Пэнси застыла.

Волк медленно выпустил руку женщины, из которой широкой лентой стекала кровь. Теперь он стоял над закаменевшим телом, шкура на его загривке нервно подергивалась, а в шафрановых глазах отражалось почти человеческое торжество.

«Оборотень… - вяло подумал Драко. - Да нет, быть не может… до полнолуния еще недели две. Что ж это за тварь?»

Словно отвечая на незаданный вопрос, волк встрепенулся, по встопорщенной шерсти прошла мутная рябь, и на месте животного появился высокий кареглазый парень в аврорской форме.

- Молодец, - негромко сказал Поттер, не отводя тяжелого взгляда от неподвижно лежащей Пэнси. - Можно было, конечно, и секунд на тридцать пораньше... но все равно молодец. Получишь благодарность… с занесением.

- Рад стараться, крестный, - ответил парень, сверкнув в довольной улыбке волчьими клыками.

Его растрепанные волосы медленно меняли свой грязно-серый цвет, наливаясь густой ядовитой розовостью.

Поттер призвал с пола палочку и быстро обернулся к Драко.

- Фините Инкантатем!

Горло взорвалось режущей болью, и одновременно с этим все тело закололо множеством крошечных иголочек: веревки, скручивавшие Драко, медленно сползли на пол. Он судорожно закашлялся, пытаясь трясущейся рукой опереться о пол. Поттер быстрыми шагами подошел к нему, подхватил и усадил на стул. Зеленые глаза, тонущие в лиловатых тенях, смотрели в лицо Драко напряженно и внимательно.

- Как ты?

- Нормально... - прохрипел Малфой и, завидев, что Поттер направляет палочку ему в ухо, торопливо оттолкнул его руку. - Нет! Я сам.

- Уверен, что получится?

- Уверен, - он вытащил из кармана палочку, с трудом поднес ее к голове и наложил исцеляющие чары. Острая боль в ухе унялась почти сразу же, Малфой выпрямился на стуле и вновь закашлялся, но уже не так резко. Скованные заклинанием связки медленно расправлялись, и в горле першило заметно слабее.

- Тед, воды! - резко приказал Поттер, не спуская с Драко внимательного взгляда.

Его крестник поднялся, прохрустел ботинками по устилающему пол стеклянному крошеву и заглянул в буфет. Покопавшись там и не найдя ничего подходящего, он наклонился, выбрал из разбитой посуды треснувший стакан, восстановил его Репаро и отошел к раковине. Струя воды зашелестела по мрамору мойки, а Тед Люпин обернулся к Поттеру и вновь улыбнулся - теперь уже сочувственно.

- Надо же, как эта стерва разошлась... Жалко - тут, наверное, было очень уютно. А теперь Репаро не оберешься…

- Нет, Тедди, - спокойно ответил Поттер, - я не собираюсь склеивать разбитое.

Крупный осколок чашки с уцелевшей зеленой змеиной мордочкой жалобно хрупнул под его тяжелым сапогом и рассыпался в пыль.

Эпилог.

С самого первого дня работы Малфой терпеть не мог пятый этаж госпиталя: отделение порчетерапии с его ветхими лестницами, старыми, на редкость приставучими портретами и мрачными интерьерами нагоняло на него тоску. Без особой нужды он старался здесь не появляться. И сейчас, стоя в длинной кишкообразной палате для безнадежных больных, Драко думал только о том, как бы побыстрее закончить здесь и вернуться к себе.

Пожилая медиведьма, левитирующая перед собой поднос с чьим-то обедом, приветственно кивнула ему и прошла мимо. Драко машинально кивнул в ответ и переступил с ноги на ногу.

- Пойдем. Тебе пора домой.

- А?

Сидящий на табурете у узкой больничной койки Грег рассеянно глянул на него и вновь перевел глаза на отечное лицо, выделявшееся бледным пятном на яркой цветастой наволочке. Гойл принес постельное белье из дому - вместе с посудой и книгами. Как будто это могло понадобиться...

Полузакрытые глаза Пэнси бессмысленно смотрели в стену. Малфой устало вздохнул и положил руку Грегори на плечо.

- Грег, пожалуйста. Иди домой. Тебя дочь ждет.

- Ага. Сейчас. Просто понимаешь, Драко, я тут подумал... вдруг она очнется, а рядом - никого. Она же испугается...

- Грег, - это было тяжело, тяжелее, чем все остальное, - мне очень жаль. Но повторяю еще раз: она не очнется. Мерлин, ведь целитель Тики все тебе объяснил: повреждения такого рода... необратимы. Пожалуйста, возвращайся к себе. Ты сможешь зайти завтра - я тебе сделаю постоянный пропуск.

- Ага... конечно. Я, знаешь, только еще немного тут посижу, ладно? Вдруг она…

Малфой развернулся и пошел по узкому проходу между кроватями, всем существом желая вырваться из этого тусклого, насквозь пропахшего зельями и безнадежностью мирка, который стал теперь последним пристанищем его бывшей подруги. В тот вечер на Спиннерс-энд, когда он привел себя в порядок, Поттер сказал ему, чтобы он отправлялся домой. С «этой» они разберутся. Больше он не произнес ни слова, а вопросов Драко задавать не стал: мальчишка Люпин так напряженно прислушивался к их словам, что казалось, его оттопыренные уши встают торчком, как у зверя. Малфой кивнул и, сжимая в кармане нагревшуюся, скользкую от пота опаловую сферу портключа, вышел в гостиную. Ему даже удалось скрыть все произошедшее от Астории - он сказал ей, что в отделение поступил тяжелый пациент, и у него не было возможности вернуться раньше. Поверила жена или нет - но промолчала, только взглянула из-под опущенных ресниц напряженно и встревожено. Драко сделал вид, что не заметил этого взгляда.

Паркинсон нашли утром на окраине Хогсмида и госпитализировали в Мунго. Она никого не узнавала, не разговаривала, не реагировала на внешние раздражители. Тотальный Обливиэйт. Отныне ей предстояло долгие годы - пока работает сердце - находиться в отделении для безнадежных. В Аврорате даже завели дело, которое будут вяло расследовать и в конце концов закроют по истечении срока давности. Грегори, скорее всего, будет исправно посещать жену... года два. А потом найдет себе какую-нибудь чистокровную бесприданницу, разведется и ограничится ежемесячным внесением платы за постоянную сиделку и десятиминутными визитами раз в год.

Время слилось в длинную, унылую, тускло-серую полосу. Малфой ел, спал, работал, разговаривал с коллегами и домашними, по привычке рявкал на эльфов и все не мог избавиться от ощущения глухой тоски, сосущей его изнутри. От Поттера не было ни слуху ни духу. Драко много думал о произошедшем и пришел к выводу, что, допросив Шанпайка, Гарри убедился в его непричастности к вопиллерам и колдографии, а письмо Малфоя, скорее всего, проверил чарами и, отправляясь на Спиннерс-энд, взял с собой для подстраховки коллегу... На второй день Драко получил сову с повесткой и явился в кабинет Джонс. Аврорша сообщила ему, что Шанпайк сделал чистосердечное признание и теперь ждет суда. Памятуя слова Поттера, Малфой заявил, что даст письменные показания, в тот же вечер связался с Забини и попросил его быть своим представителем на заседании. Блейз согласился без возражений. О произошедшем между ними ранее не было сказано ни слова - все-таки Забини никогда не был дураком.

Заходила Флер. Она вернула ему книгу и, рассыпаясь в благодарностях, сообщила, что Виктуар, кажется, впечатлена. Во всяком случае, дело кончилось тем, что детей будущие супруги решили не заводить. Флер твердила что-то о возможном усыновлении какого-нибудь горемычного сиротки. Драко хотел порекомендовать молодой паре завести щенка ирландского волкодава, но взглянул в большие сияющие глаза, которые впервые на его памяти были относительно спокойны - и передумал.

Малфой честно пытался взять себя в руки. Твердил несложную мантру: он взрослый мужчина, самодостаточный человек, и нет ничего такого, с чем нельзя было бы справиться. Он повторял ее часами - осматривая больных, беседуя с коллегами, давая указания Грамблеру, обсуждая с матерью хозяйственные дела... и понимал, что безбожно врет самому себе. Он разрывался от желания и невозможности просто поговорить с Гарри. Несколько раз принимался за письмо, но безжалостно рвал пергаменты, на которых было написано только одно единственное имя.

...Вечером третьего дня он вернулся с работы, привычно поцеловал Асторию, пообедал, механически поддерживая беседу с женой и матерью, и ушел к себе в кабинет. Сел к столу, призвал пачку захваченных из Мунго историй, которые требовалось проверить перед отправкой в архив, и углубился в работу. Тори бесшумно заглянула в кабинет, покачала головой и так же бесшумно удалилась.