Владимир Васильев - Письмо из Шамбалы

Вот пример из моей антиутопии: воскликнул восходящий на престол российский царь-батюшка Ельцин в хмельном задоре то ли от упоения властью, то ли от упоения напитками: «Да берите себе столько свободы, сколько выдюжите!». Про себя, видать добавил: «Пока не подавитесь!». Видно, уверен был, что без него не справятся. Ан худо, да справились — развалилась Ордусь наша антиутопическая. И давиться стали разбойнички да могильщики, растаскивающие ее по своим национальным «схронам» человечиной-мертвечиной, да кровью людской захлебываться с гноем горя пополам. И не метафорически, а в самом исконном смысле. У бандитов и философов, у Цинь Ши-хуана и Кун-цзы разная свобода. У Ельцина была своя свобода, у А. Д. Сахарова — своя, но слово с одной и той же трибуны произносили одно… Восхищались свободой Сахарова, а получили свободу Ельцина. Хотели ту самую демократию, которой восхищалась Магда, а получили «бандитский Петербург», то бишь криминальную олигархию. И дело тут не в воспитании, а в экономических интересах режиссеров революции. А стало быть в глубинных инстинктах человеческих. Свобода должна быть с тормозами!

Итак, столкнулись два воспитания… И не «светлое» с «темным», а просто два разных воспитания. Два болезненно обостренных обстоятельствами воспитания. Потому без необходимого такта и спасительного чувства юмора. Правда, чувствуется авторская неприязнь Зайчика-цзы к неконфуцианскому воспитанию Магды — хамовато она себя ведет: то подшучивает над соблюдением ютайских ритуалов сыном Сони — космонавтом, находящимся на орбите, мол, что он, и там скафандр с цицитом (то есть с кистями) носит и галахические предписания блюдет? То закурить рвется до окончания ритуала, то по-медвежьи утешает подругу, только что похоронившую мужа: «Может, ты тоже скоро замуж выйдешь»… И мысли у нее грубые, атеистические: «Как им не надоест каждую седьмицу бубнить одно и то же?» Могла бы понять, что молитва для верующего — то же, что наркотик для наркомана. Тем более, что у нее теперь свой бог появился: «Вот он, муж, спасенный мною спаситель мой… Спокойна я и не страшусь, ибо счастливы мы, уверовавшие в себя и друг в друга…» Зайчик-цзы уверен, что этот эгоистический бог-для-себя идол, кумир, который до добра не доведет, особенно, когда попытается стать богом для всех. Оно и верно: все боги, порожденные человеческой жаждой счастья для себя и потомков своих — идолы, хоть им и поклоняются миллионы. Бог Магды не лучше и не хуже, он, просто, слишком молод как бог и еще неразумен и ревнив. Он возник, и Магду вдруг резануло то, что она слышала уже десятилетиями: «Благословен Ты, Господь, Бог наш, Который отделяет… свет от тьмы, Израиль от других народов…» В то время, когда ее бог требует покаяния всех народов друг перед другом, этот ютайский бог уподобляет все народы тьме, а ютайский народ свету! В принципе, безобидная констатация отношений любви между богом и народом. Да, я для вас Бог, а вы для меня — Свет во тьме тех, кто не любит меня. Мильоны — вас, их — тьмы, и тьмы, и тьмы…

Легко в религиозных текстах найти такое, от чего волосы дыбом встанут и захочется обратиться в международный суд с просьбой о запрещении пропаганды геноцида на религиозной почве. Легко, если захотеть. Только в нормальных условиях это никому не нужно, ибо разумно понимается, что, как Соня объяснила: «Магдонька, но это же молитва… ей тысячи лет…» В том смысле, что кто же нынче в здравом разумении воспримет это как политический лозунг, как руководство для жизни? Это просто свидетельство единства поколений народа во времени, свидетельство, что народ существует в своей неповторимости. Надо обладать мудростью Измаила Кормибарсова и Нила (Моше) Рабиновича, чтобы с улыбкой на устах, с пониманием, а не с возрастающим раздражением перебрасываться весьма «рискованными» цитатами из Торы и Корана. Для патриархов это детское развлечение. Для Магды и Мордехая это, как мулета для быка. Нет мудрости и понимания…

И Магда устремляется в праведный бой: «Пора бы уже образумиться, времени на это было отпущено достаточно!». То есть, исходя из рецепта Мордехая, надо покаяться, попросить извинения за свою несовременную религию и в корне пересмотреть ее догматы. А то и вовсе отменить. Живут же они с Магдой атеистами! И не монстры же, вполне порядочные люди, уже совершавшие подвиг ради справедливости и любви: Магда спасла Соню и бросила неправедную родину, а Мордехай почти в одиночку добился запрещения атомного оружия. Где во время их борьбы были религии и церкви?.. Однако мне начинает казаться, что Зайчик-цзы пытается намекнуть на то, что праведники вне бога именно монстры. Не буду спорить, но Боги у него и у человечества разные… По мне, так лучше быть атеистом, чем поклоняться «богам», намалеванным дикарской рукой в «святых писаниях». Я прекрасно могу понять оторопь Магды от вдруг услышанной молитвы и оторопь и негодование Мордехая, занявшегося научным изучением религиозных текстов. Но не оправдать, ибо им не хватает главного в строительстве человеческих отношений — терпения как сознательного планомерного понимания происходящего. Они не в состоянии понять, как догмы и ритуалы, сложившиеся тысячелетия назад, могут быть актуальны сейчас, а конфуцианская утопия на этом и стоит. Тут в очередной раз сталкиваются две парадигмы бытия: руководствоваться в жизни текущей информацией или информацией, накопленной за миллионы лет… Зайчик-цзы явно склоняется ко второму варианту, но у него иные информационные и интеллектуальные возможности, чем у простого смертного…

Отсутствие терпения как неисчерпаемого стремления понять другого приводит к конфликту. Соня обзывает родину Магды «адской Германией», Магда, естественно, оскорбляется за свою родину и обзывает «нацизмом» иудаизм, Соня вспоминает, что отец Магды был нацистом, и лавина взаимных обвинений погребает под собой десятилетия дружбы. Вполне реальная ситуация, когда вместо терпеливого снисхождения дружества разум охвачен пожаром личных, национальных, религиозных амбиций. Бог есть Любовь. Дружба — одна из форм существования любви. Все, что разрушает любовь — от лукавого. Неважно тысячелетняя религия это или свежий политический лозунг. Но полыхают пожары в душах наших, потому что родовые, национальные, религиозные чувства — от инстинктов, а Любовь и Дружба — от Бога и проводника его Разума. Горе тому, кто посягнет на инстинкт! А Соня с Магдой именно этим и занялись, схлестнувшись инстинктами. И самое страшное — Магда вспомнила, что и Мордехай ее — ютай! «Ты тоже? — испугалась она. — В тебе это тоже сидит?»… Быть для любимого существом второго сорта — это страшно. Но если ИХ так воспитывали тысячелетиями?!.. И невдомек, что Кун-цзы своих китайцев тоже тысячелетиями воспитывал, а воз и ныне там. Хотя у них в утопии Зайчика-цзы ему-таки удалось их воспитать, а заодно и примкнувших ордусян. Посему, возможно, Магда и верит во всесилие воспитания, и Мордехай его опасается.

Мордехай Ванюшин — гений с комплексом вины: «Теперь совесть ему жгло сразу в двух местах». И если одна вина имела под собой основание — именно его гений участвовал в создании водородной бомбы, то вторая, неожиданно свалившаяся, была чисто виртуальна: с одной стороны испуганное сомнение Магды ее породило, с другой — идея покаяния, жаждавшая практической реализации, требовала жертвы. И он в качестве этой жертвы выбрал себя, что естественно для такого трепетного интеллигента.

«Надо начать с себя, — просто сказал Мордехай. — Иначе ничего не получится. Я покажу пример… Каяться в чужих грехах — просто… безнравственно… Надо начинать с себя, а значит, с собственного народа. Ютаи… им есть в чем каяться. КАК, СОБСТВЕННО, И ВСЕМ. Вот. Я начну… Сейчас он даже не помнил, что отец его — из Рязани… Если бы они с женой жили не в Яффо, а … в Рязани, и каждый вечер обсуждали не ютаев, а русских — он решил бы каяться за всех русских…» По своей гениальной простоте он не видел границы между собой и народом. Может, он, по-своему, прав: народ таков, каковы его гении?

В перестройку в альтернативном мире больше всего призывали каяться русских. И коммунистов. Ставя между ними знак равенства, совершенно неуместный. Они и рады стараться — в порыве покаяния позволили растащить не русские, но общегосударственные богатства сначала по национальным общакам, а потом и по частным с национальным уклоном. Но не все готовы так мазохистски рвать на себе рубахи, тем более, что ни к чему хорошему для народов это не приводит. С коммунистами-то ясно — их просто отталкивали от власти, дабы завладеть оной. А национальные карты разыгрывали национальные бюрократы. Причем национальные интересы народов в той игре даже в колоде отсутствовали. Когда обнаруживается ярый радетель национальной независимости, прежде всего, надо внимательно посмотреть, кому он ее собирается перепродать. Ибо независимость в современном экономически интегрированном и разделенном мире — идеологическая фикция. Это четко видно по поведению осколков СССР, так рвавшихся к национальному самоопределению, а теперь просящихся под другой сапог, надеясь, что он окажется заботливым крылышком. Но и это — иллюзия для обывателя.