Татьяна Мудрая - Фантош

Итак, прямоходящие человеки двигались вслед за разнообразной едой, которая сбивалась в отряды самозащиты, но без большого успеха. Некоторые змейки, правда, отличались крайней ядовитостью, лекарственные червяки пребольно кусали, а мигрирующая смолка и перекати-семечки были практически несъедобны для здешних царей природы.

Впрочем, царей — это слишком сильно сказано. Священных войн азавадцы почти не вели, только затевали по границам кочевий ритуальные схватки, чтобы дать полюбоваться на них своим женщинам. Уйма раненых с обеих сторон, один-два трупа и жирная свадебная обжираловка под конец. Дамы, которые по сути всем заправляли (дополнительный штрих к картине общего варварства), выбирали себе спутников жизни, руководствуясь личным вкусом и не взирая ни на эндогамию с экзогамией, ни на богатство и харизматичность претендента, но лишь на красоту и отвагу. Муж переходил в племя жены, усиливая его; так что народ, выказавший себя наиболее храбрым, был в выигрыше далеко не всегда. Торговать было нечем: съестное в равной мере доступно всем и в той же степени неприглядно, а что до одежды и утвари — каждое племя производило для себя абсолютно всё, что необходимо, украшало мощным этническим орнаментом и чуралось не своего колдовства. Женщины рожали на открытом воздухе и очень легко. Млекопитающие азавадцы на поверку оказались яйцекладущими, скорлупа была не известковой и не кожистой, а из тонкого, крепкого и одновременно дырчатого минерала: вроде кварца-волосатика, скрещённого с вулканической пемзой. И очень крепкой. Высиживать такие плоды было делом какой-нибудь одной старухи, ни на что более не пригодной, однако от рождения имеющей высокий статус. Ходили слухи, что её мудрость могло облегчить крайне трудоёмкий и болезненный процесс взламывания скорлупы, который одолевали лишь самые крепкие и жизнеспособные из детёнышей.

Вот такая простая и незатейливая жизнь…

Оттого здесь уж которое тысячелетие не возникало никаких оград, городищ и, соответственно, городов. Кроме передвижных палаточных каре, что возводились в единый миг и с таким расчетом, чтобы внутри было можно укрыться от палящего ветра не одним женщинам с детишками, но и некоторым воинам из тех, кто постарше. Ну, и загонов для полудикого скота, пока он таковым оставался. Недолго — ибо стратегические залежи урановых руд способствовали разнообразным мутациям, в основном полезным и перспективным.

Заниматься прогрессорством среди здешних неедяк казалось на первый взгляд невозможным. Народ, по виду вполне гуманоидный и даже симпатичный, отличался таким неистовым свободолюбием, что готов был ходить нагишом и подыхать с голоду, лишь бы не потреблять ничего привозного. Не наблюдалось у него и сколько-либо значительной культурной почвы, годной, чтобы возвести на ней фундамент под более или менее пристойную цивилизацию. Племена кочевали по своим многолетним кругам, отграниченным от других территорий умеренно живописными горами, зыбучими солончаками и озёрами крупной гальки. Галька имела скверное обыкновение перемешиваться подспудным течением, при случае затягивая внутрь целые караваны жителей вместе с их верховыми мегари, вьючными дромедас и хрупкими викуне — источником тонкой пряжи.

Только вот не надо думать, что мегари и прочие — это нечто вроде четырехлапых лошадей или безгорбых верблюдов с хвостом вдоль по тыловой части и копытцами на задних ногах. Скорее это рабы гуманоидов, обладающие зачаточным разумом. Одна из экспедиций КОМПОНа доказала это, похитив и допросив парочку скотов. Двуногий оказался настолько разумен, что пошёл на компромисс ради того, чтобы спасти своего четвероногого подчинённого, который от великого в кавычках ума погрыз, заплевал и до смерти залягал уйму народа, пытаясь отбить хозяина. Кажется, он был ещё детёнышем вскормлен матерью нашего теперешнего пленника.

Вот после того инцидента и получения обширной информации решено было наотрез остановить миграцию пищи. По спецзаказу КОМПОНА в ведущих биологических лабораториях Земли геном манны и пальметт был расшифрован, хромосомы — подвергнуты операции. Тамариск хирургически скрестили с саксаулом, а финик — со среднеазиатской дыней-торпедой, добавив к обоим коктейлям ген мишки-коала (чтобы мохнатые плоды не страдали от жажды, в том числе и жажды к перемене мест, и безвылазно сидели на своём личном эвкалипте), а также вытяжку стволовых клеток: для бурного роста и размножения.

Получили гибриды и заронили вожделеющее семя неподалеку от мест, где на тот день и час пребывали непокорные народы. И уселись на родную Землю: ждать взрыва клеточного ядра.

Там все КОМПОНовцы как один изучали язык и менталитет азавадцев. Посылали зонды на орбиту, но не на поверхность. Наблюдали за экспериментом издалека — нас предупредили, что никак нельзя до времени нарушить его девственность.

Так прошло семь земных и семьдесят семь азавадских лет. Пространство, близкое к субсветовым скоростям — штука относительная, однако. И загадочная.

…Уже из космоса мы увидели пёстрое и изумрудное цветение планеты, покров с оттенком жизни, который затянул древние раны. Возвышались новые горные хребты и вершины — здания, дворцы или, возможно, деревья вроде секвой? На том месте, где ночью, притушив забортные дюзы, садились корабли полицейского государства в государстве, чётко вырисовывалось подобие меловой спирали. Это указывало на то, что нас ожидали загодя.

На сей раз мы сели в лужу среди бела дня. Не успело нас притянуть к влажной и травянистой почве, сплошь покрытой мелкими озерцами, как на условно безопасном расстоянии от корабля столпился разношёрстный народ.

В самом деле разношёрстный. И в буквальном смысле.

Всех мыслимых лошадиных, верблюжьих и ламьих мастей. Среди кентавров, чьи рукастые торсы были совершенно голы и очень мускулисты, невзирая на высокую грудь с янтарными, как морошка, сосками, попадались и двуного-двурукие, поросшие редким пушком подростки. Головные волосы и те, и другие забирали в прическу «конский хвост», другой хвост, конский по определению и очень пышный, драпировался вокруг бёдер, боков и ягодиц. Ну и крупа, натурально. На окраине скопления наблюдались четырехконечные и шестиконечные особи чуть помельче размером (впрочем, стоило бы сделать скидку на перспективу), с нежной, слегка курчавой порослью вдоль плоского корпуса, пухлым тёмно-вишнёвым ртом, крупными резцами и узкими, чуткими щелями черничных ноздрей. Сорная шерсть на тазовых мускулах и животе сих прелестных созданий загустилась до такой степени, что определить их пол было не по силам никому из нас. Кое-кто держал на руках или в подобии младенческой сбруи из мягких ремешков зелёнчатых собачек со смышлёными глазами и живым узколистым мехом, которые заливисто хохотали в ответ на реплики матери или отца.

И у всех как на подбор были очень яркие, фосфоресцирующие зрачки цвета весенней травы…

Немного погодя до нас дошло. Высокоумные генетики Земли не учли того, что здешняя жизнь с самого начала смешивала всё со всем, а межвидовые перегородки были куда тоньше и проницаемей, чем у нас, — даже в том, что касалось четырёх древних биологических царств…

Нет, надо было быть полнейшим идиотом, чтобы остаться в привычных рамках и не понять: азавадец — это и человек, и животное, и растение, и даже, пожалуй, совсем немного самоцвет. Всё сразу. Поэтому наследственное вещество и обратилось в чистой воды гремучую ртуть.

А тогда от толпы отделилось ровно столько азавадцев разнообразного вида и кроя, сколько было космооперов на борту. Гибкие и неожиданно цепкие, словно терновник, пальцы ухватились за наши станнеры с плазмоганами, поворачивая дула к безропотному небу, и певучий, донельзя миролюбивый голос пропел:

— Как мы долго ждали, чтобы выразить вам, о чужаки, свою благодарность! По вашему наущению земля наша стала местом сытости и довольства, быстротекущих вод и благоуханных рощ. Нет отныне повода для кровавых разногласий и половой вражды. Нет рабов и хозяев, высших и низших. Горы сравнялись вышиной с деревьями, деревья же — с горами, как говорится в наших легендах о Светлой Звезде Запределья. Так позвольте же нам отблагодарить вас напоследок!

Нет, не подумайте ничего ужасного. Обыкновенный космопортский разгул с вином, мясом и бабами, причём все три ипостаси одного большого удовольствия как-то сразу перемешались. Собственно говоря, отличить тамошнее вино от воды, мясо от хлеба, а женщин от мужчин оказалось с самого начала трудненько, однако на сугубом нашем удовольствии сие никак не отразилось. Разве что в ногах попервоначалу путались.

И в гривах.

И в терминологии.

Дело в том, что капитан с некоего бодуна придумал для азавадцев новое самоназвание и всё уговаривал их принять его к сведению: джойстеры, Люди Радости. Термин немножко напоминает про ликом некрасивых и добреньких внутри джокеров, персонажей сериала «Дикие Карты», ну, который под знаком того самого Джорджа Мартина. Но хуже оттого не становится. А если кто из вас употребит по этому поводу словцо «гей», происходящий от столь же весёлого названия, — вмиг набью ему морду, не посмотрю, что я немножко беременный…