Бердыназар Худайназаров - Люди песков (сборник)

Муса посмотрел на свои окна.

— У Какова раньше такой привычки не было, — пробормотал он. — Ну-ка, попробую поговорить с его матерью…

— Судя по всему, с матерью вы поговорить не сумеете, но мои слова ей передайте. Так и передайте, что, если Каков не извинится, и с ним и с нею, направившей его руку, будут разговаривать совсем в другом месте. И буду говорить не только об этом, но и о многом другом.

Не успел я перешагнуть порог своего дома, как Муса с искаженным лицом догнал меня:

— Послушайте. Ничего пока не делайте, сосед, очень прошу вас. Поверьте, я сам разберусь в этом деле.

Последние слова заставили меня взглянуть на моего тихого соседа с удивлением. Он весь дрожал и все пытался прикусить прыгающую нижнюю губу.

Через несколько минут раздался душераздирающий женский крик. На шум выскочили тетя Гумры с Нурчой и другие соседки, все повернулись к окнам Огулнияз. Видимо, услышала крик и Акджагуль. Она сидела в другой половине квартиры, а тут вбежала ко мне и бросилась к окну.

— Эй, люди, на помощь! Вай-ей! — вопила Огулнияз.

— Поделом тебе, — злорадно бормотала жена. — Только так и нужно с тобой поступать. Дождались наконец.

Признаться, я был крайне удивлен. Оказывается, мой тихий сосед Муса не растерял еще мужских качеств. Кто знает, может, и вырвутся на свободу Бике и Гогерчин, может, станет человеком Каков? Если бы Муса вспомнил о своем назначении раньше, его бедным детям было бы намного легче жить. Хотя лучше поздно, чем никогда.

Удивила меня и моя жена, не терпящая никакого насилия. Как я понял, никто из соседей помогать Огулнияз не собирался. Видимо, женщины были единодушны в своем отношении к происходящему. Неужели ни одной из них не жаль Огулнияз? Все-таки избиение жены — не лучший способ наведения порядка в семье.

Вскоре Муса вышел из дома. По его лицу было видно, что он доволен собой. Наверное, впервые со дня женитьбы он выпрямился и гордо откинул голову. Женщины расступились перед ним, провожая его взглядами.

Через две минуты раздался стук в нашу дверь. Это был Муса. Делая вид, что ничего не слышал и ничего не знаю, я пригласил его в комнату.

— Нет, нет, я не задержу вас, не беспокойтесь, сейчас уйду. — Он уперся о косяк плечом. — Вместо Какова я пришел просить у вас извинения. Простите на этот раз! — с трудом выговорил он.

— Да ничего, — мне стало жаль его.

Как и следовало ожидать, это событие стало глазной темой разговоров жильцов нашего дома. Говорили только о Мусе. Никто не ожидал от запуганного, забитого человека такой прыти.

Но оказывается, бунт Мусы начался много раньше того случая. После тоя Муса перестал разговаривать с женой, а когда она открывала рот, затыкал уши и кричал, что она его опозорила. Но на большее он не отваживался. История с нашим сыном, видно, переполнила его терпение, он вошел в дом как хозяин, и не успели домашние оглянуться, как его рука обрушилась на Огулнияз. Дочери и не попытались защитить мать. А Каков неожиданно для всех закричал: "Так ей и надо!"

Огулнияз повалилась в кресло и окаменела. С трудом перетащили ее на кровать. Там и лежит почти неделю, рассказывают соседи: без движения, равнодушная ко всему на свете — похоже, потеряла рассудок.

Шло время. Стремительно приближались летние каникулы, а с ними и отпуск. Днем становилось все жарче. Вечерами на скамейке у подъезда соседи засиживались допоздна. В тот вечер на ней сидели Майя, тетя Гумры с Нурчой. Перед ними стояла светлолицая женщина и играла ключами от машины. Неподалеку стояла вишневая "Волга", въехавшая на самый тротуар. Женщина показалась мне красавицей. В длинном туркменском платье, с черными вьющимися волосами, она была очень привлекательна.

— Ну, до свидания, мои хорошие! — услышал я, подходя, ее слова. Села в машину и выехала со двора. Тетя Гумры и Нурча долго махали ей вслед.

— Что за прекрасная незнакомка? — присела Акджагуль рядом с тетей Гумры. Я нагнулся к сыну, помогая завести новый трактор.

— Это же Мелеке, моя родная сестра, разве ты ее не узнала? Она раньше часто приезжала ко мне. Подумайте, она старше меня на целых пять лет, а выглядит сама видишь как… — с восхищением воскликнула тетя Гумры.

Трактор поехал, и Гельдишка побежал за ним по двору, а я присел рядом с женщинами и закурил — чувствовал, что сейчас Гумры расскажет интересную историю.

— Были у нас трудные времена, — начала между тем тетя Гумры. — Сами знаете, как всем нам досталось в войну. Ели мало, работали много. Но не печалились, потому что были молоды. Быстро выросла Мелеке в красивую девушку. И, несмотря на то что война прибрала лучших мужчин, у нее не было отбоя от сватов. Ее косы толщиной в руку доходили до щиколоток. Кто увидит ее, большой или малый, замедлял шаг. Луноликая Мелеке была похожа на фею, подаренную небесами земле. Наш старинный аул назывался Акдашаяк. Есть легенда о том, что девушки нашего аула имеют общую кровь с феями. Но ведь и я из того же аула, а не похоже на то, что я хотя бы прошла рядом с феей, верно? — усмехнулась она. — Мелеке же была точно фея! — Тетушка Гумры глубоко вздохнула. — Но это не сделало ее счастливой. Красота позволяла нашей Мелеке выбрать себе жениха по сердцу, что редко бывало, как вы знаете. Жаль, она не смогла быть хозяйкой своей красоты, а стала ее жертвой, — снова тяжко вздохнула тетушка Гумры.

— Как жертвой? — удивилась Майя.

— Что удивительного? Все мы были когда-то девушками. А вы знаете, наверное, какая судьба ждет ту, которая, не выходя замуж, становится женщиной? Отец наш был строг и предприимчив, действовал быстро, и не успели мы оглянуться, как он отдал Мелеке за самого большого старца в Ашхабаде.

— Что значит "большой старец"? — перебила тетю Гумры Майя.

— "Большой старец" — значит миллионер, — объяснила тетя Гумры.

— Какой такой миллионер? Он что, в Америке живет?

— Да нет, в Ашхабаде жил, девушка. Всю свою жизнь он проработал завскладом на мясокомбинате. Люди уверяют, что даже у баев в старину не было таких дворов, как у него на окраине Ашхабада. Говорят, — тетя Гумры снизила голос до шепота, — у него под домом размещался громадный склад и чего только там не было! Огулнияз со своими коврами и люстрами ему в подметки не годится.

— За сколько же продали ему Мелеке? — снова перебила тетю Гумры Майя.

— За испорченную дыню много не требуют, — нахмурилась тетя Гумры. — Да и Мелеке долго не задержалась в его доме. Сбежала. В родительский дом, конечно, не вернулась. Она пошла учиться. И в Ашхабаде училась, и в Москве училась, большим человеком стала. Теперь в институте преподает. Когда ей было уже под сорок, вышла замуж за своего ученика. Пока живут. Окончит парень учебу и бросит ее.

— Вы так думаете? — резко повернулась к ней Акджагуль.

— Вы, тетя, оказывается, реалистка, — сказала Майя.

— Почему вы нападаете на меня, женщины? — обиделась тетя Гумры. — Что, судьба Мелеке задела вас за живое? Можете говорить все что угодно, называть меня любыми словами, можете смеяться надо мной, я не обижусь. Но в жизни существуют испытанные временем, веками законы; честь свою нужно беречь смолоду. Я — рабочий человек, два раза в день подметаю вот этот тротуар, поверьте, не только ради зарплаты. Когда крутом чисто, и вам, я думаю, приятно. Чистота всегда приятна, грязь всегда неприятна; разве нет? Я не держу в клетке своих дочерей, ибо считаю, что правильно их воспитала. Вы, не спорю, моложе, образованней, культурнее меня, как и Мелеке, но я не признаю культуры без чистоты.

— Правильно! — согласилась Майя. — Но жизнь у всех складывается по-разному — лучший пример вы сами, две сестры, и не всегда женщина виновата в том, что с ней произошло. Я уверена, Мелеке любила того, с кем согрешила, это он оказался подлецом. А расплачиваться пришлось ей. Почему? Разве это справедливо? — Майя помолчала, а потом очень тихо сказала: — Конечно, кто спорит, когда есть муж — и жизнь полная! Не правда ли? Иначе словно чужую одежду носишь. По улицам и то боишься ходить. Идешь и оглядываешься. Хоть и держишь голову гордо, а стоит знакомому мужчине окликнуть тебя или повелительно посмотреть, сразу опускаешь глаза. Твое одиночество, твоя слабость, твоя неудача дают ему право насмехаться над тобой. И я решила: раз мы не вызываем ни у кого жалости, то и нам некого и нечего жалеть. После того как я разошлась с мужем, я дала волю своим страстям.

— Вай-ей, о чем она говорит при мужчине! — застеснялась тетя Гумры.

— Учителя любят правду! — усмехнулась Майя. — Мне казалось, таким образом я мстила мужу, оскорбившему меня. — Майя замолчала. — А потом совсем другим голосом воскликнула — Сумасбродная Майя! Теперь я даже не узнала бы тех мужчин, которых приводила к себе. Да они, к сожалению, узнают меня. Видеть их не могу! — Она помолчала. — Знаете, когда изливаешь душу, честное слово, легче становится. Кстати, природа жалеет нас: и среди мужчин есть такие же дураки, как мы. Один из них своими ножками пришел ко мне домой. — Она обернулась к тетушке Гумры. — Я сделаю все, что возможно, чтобы он не ушел от меня. Я тоже заслужила немножко радости. — Голос ее сник. — Если он случайно спросит когда обо мне, прошу, похвалите меня. Пожалуйста! Хорошо, тетя? И дяде Посалаку передайте мою просьбу. Всех соседей буду просить об этом. А если счастье улыбнется мне, если я достигну того, о чем молю небо, такую свадьбу закачу! Всех вас приглашу, всех отблагодарю! О аллах, окажи свою милость!