Владимир Петров - Ракетный заслон

— Тот самый Трушков? Архитектор?

— Тот самый, — подтвердил солдат и сразу ослабил ногу, от чего длинная его фигура вроде надломилась. Он явно приготовился поговорить, изобразив на лице вежливую учтивость. Однако Кадомцев кивнул третьему — востроносому и прыщеватому пареньку, который все это время испуганно моргал глазами и ухитрялся ловко прятаться за спину то одного, то другого товарища.

— Ну, а вы кто?

— Рядовой Мамкин! — Неестественно вытянув шею, солдатик шагнул к Кадомцеву и, видимо стараясь выглядеть бравым, смешно и неуклюже откинул левую ногу в сторону, будто лягнул. Загремела консервная банка — розовые черви вывалились из нее, торопливо поползли по песку.

— Эх ты, Мамкин сын! — сердито проворчал сержант, на четвереньках собирая рассыпанных червей. — Тоже мне строевик! Как та Дунька на припечке…

Мамкин оторопело хлопал белесыми ресницами, и вид у него был такой растерянно-бестолковый, что, казалось, парень вот-вот заплачет от стыда и смущения.

Ефрейтор Трушков деликатно вмешался в разговор, пояснил снисходительным тоном:

— Не стоит внимания, товарищ капитан. Мамкин у нас совсем еще зеленый индивидуум. Первогодок, так сказать, воин в процессе вызревания. — И, присев на корточки, будто помогая сержанту собирать червей, сыпал скороговоркой: — Ползут, а куда ползут? В разные стороны. Следовательно, абсолютное отсутствие инстинкта самосохранения. А вот есть такая рыба угорь, по виду похожая на ужа. Так ту куда ни кинь, она поворачивается и ползет к воде. Загадка природы.

Кадомцеву не понравилось пренебрежение к товарищу, явно сквозившее в витиеватой речи ефрейтора.

— Вы мне про загадки бросьте! Вы лучше объясните: почему это вас во внеурочное время тянет к воде? Как вы здесь оказались?

— Рыба ищет где глубже, а человек — где рыба, — угрюмо пошутил младший сержант, отставляя банку подальше от Мамкина. — Это наш командир так говорит. Старший лейтенант Вахрушев.

— Вы хотите сказать, что вас отпустил на рыбалку старший лейтенант Вахрушев?

— Вроде так, а ежели разобраться, то и не совсем так. — Младший сержант ловко поймал у себя на плече комара, оторвал ему крылышки и кинул в воду. — Вот ефрейтор Трушков пускай все объяснит. Он у нас главный теоретик.

— Что ж, пусть объяснит.

— В детальной форме или в принципе? — спросил ефрейтор, переламываясь на другую сторону.

— Как угодно. Только покороче.

— Если покороче, то мы присутствуем на данном берегу совершенно законно. В соответствии и согласно учебно-тренировочного спортивно-медицинского графика под кодовым названием Ю-три. Это если объяснять в принципе.

— Ничего не понял. Давайте-ка лучше в деталях.

— Слушаюсь. Значит, так. У оператора должно быть исключительно острое и устойчивое зрение. Именно устойчивое. Чем же достигается высокая работоспособность глаза, его длительная неутомляемость? Разумеется, тренировкой и правильным режимом. Я понятно говорю, товарищ капитан?

— Вполне. Только ближе к делу. Ближе к рыбалке.

Трушков жестикулировал и чуть приседал в коленках. Он напоминал чем-то лугового щеголя журавля на весеннем токовище.

— Итак, при чем здесь рыбалка? А вот при чем. Экспериментально доказано, что эффективность работы оператора на боевом дежурстве во многом зависит от правильного режима до дежурства. То есть от профилактики. Чтобы не утомлять зрение, оператору не рекомендуется перед дежурством читать, смотреть телевизор или кинофильмы. Надо дать максимально возможный отдых глазам. И, как установлено, лучший вид такого отдыха — рыбалка. При этом, отдыхая, глаз в то же время настраивается на предстоящую работу, ибо водная гладь, мелкая рябь воды, нитка лески во многом напоминают картину экрана оператора. Таким образом…

— Хватит, — прервал Кадомцев. — Все понятно. Выходит, что у вас тут своя система. Так сказать, профилакторий.

— Совершенно верно! — немедленно подхватил ефрейтор. — Экспериментальная система. Дает поразительный эффект, в результате которого наш операторский расчет блестяще повышает свое боевое мастерство, вышел в число передовых и завоевал…

— Но, но! Расхвастался… — Резник бесцеремонно оттер плечом возбужденного ефрейтора и встал между ним и Кадомцевым. — Ничего особенного, товарищ капитан. Ну, тренируемся по этой самой Ю-три. Помаленьку. А кудахтать еще рано.

— А почему Ю-три? Что это значит?

— Да так, баловство… — пробасил сержант. — По нашим именам, значит. Мы с Трушковым оба Юрии, а рядовой Мамкин, тот Юлан.

— Юлиан! — поправил Мамкин и покраснел.

— И что же, эта ваша система легальная? — спросил Кадомцев.

— Как легальная? — не понял Резник.

— Ну, значит, законная, — опять вмешался Трушков, свесив птичью свою голову из-за спины сержанта. — Конечно, законная, товарищ капитан! Как положено: де-юре и де-факто. Старший лейтенант Вахрушев нас поддерживает, а также старшина как партийный секретарь. Понятно, есть и консерваторы, но мы преодолеваем…

На этот раз Резник не дал ефрейтору закончить тираду, откровенно наступив ему на ногу, процедил сквозь зубы:

— Остынь, Трушков. Кому говорят…

В городок Кадомцев возвращался той же тропой. Слегка парила земля, нагретый воздух зыбкими волнами плавал в сосняке, перечеркнутом золотисто-лиловыми тенями.

Вдоль тропы попеременно сменялись запахи. То приторно тянуло цветущей медуницей, то крепко и кисло пахло прошлогодней прелью, то едва уловимо — багульником. И все это подавлял густой сладковато-терпкий дух молодой сосновой хвои.

Операторы, в общем, понравились Кадомцеву. Толковые ребята, умеют держать себя с достоинством. Особенно сержант Резник. Запомнился его твердый, медлительный, чуть исподлобья взгляд, деревенская, мужицкая солидность в движениях, во всем облике. Хорош Юлиан Мамкин. Но что-то испуганное и покорное было в его глазах. Или это только показалось? Да нет, пожалуй, он в этой тройке не на равной ноге с другими. Пренебрежительные слова Трушкова — веское тому доказательство. Ненормально это, несправедливо.

Трушков? Неглупый парень, но хвастлив, самоуверен. Может быть, его перехвалили?

Интересно, чья затея с этим «профилакторием Ю-три»? Кто был инициатором: Трушков или Резник?

Стоит разобраться поподробнее, поглубже. Дело явно полезное. Только не ставит ли этот спортивно-медицинский график операторов в особое, исключительное положение? Кроме того, нарушается распорядок дня. Для всех, например, сейчас физзарядка, утренний осмотр, тренаж, а для операторов, извольте, — рыбалка.

А рыбаки они так себе, неважнецкие. Удочки самодельные, наживка «плевая» (червяки), рыбачат без подкормки, да и уселись-то на яру, на голом взлобке — ни одна рыба не клюнет, кроме разве пескаря.

За годы службы Кадомцев привык, всякий раз надевая перед уходом фуражку, чувствовать себя готовым ко всему, что начнется сразу же за открытой дверью. Готовым к делам, встречам, к большим и малым неожиданностям и даже к неприятностям, которых, в общем-то, случалось немало.

О чем же ему говорил позавчера начальник политотдела? О внимательности, о скромности, выдержке и такте? Это, пожалуй, неглавное и несущественное. О том, чтобы он, Кадомцев, не возносился и не вздумал бы прямо с ходу все переиначивать. Это важно, но Кадомцева скорее стоило бы предупредить насчет чрезмерной осторожности.

Да, вот что, пожалуй, самое важное, самое нужное. «Офицер, командир, — говорил начальник политотдела, — руководит людьми, влияет на них, находясь перед строем, во главе его, за столом учебной аудитории или за пультом управления. Это определено ему уставами, наставлениями и инструкциями.

Настоящий командир, и в особенности политработник, должен руководить подчиненными, влиять на них так, чтобы его воля прямо выражала настроения, желания и волю многих людей. Это не столь уж трудно, если офицер чувствует себя частью коллектива, если он крепко стоит на одной и той же земле вместе с солдатами».

Твой каждый шаг на виду, каждая ошибка немедленно фиксируется. Потом, со временем, будет баланс: дебет — кредит. И тут уж ничего не поделаешь, не попишешь: у коллектива самая строгая и беспристрастная «бухгалтерия».

За вчерашний день он наделал много пустых ходов, как начинающий шахматист. Были ли ошибки? Возможно.

Накануне допоздна Кадомцев просидел над личными делами офицеров, перечитывал характеристики, аттестации, делал выписки, пометки. Интересно, что Прохоров, разговаривая, будто и не замечал разложенных на столе картонных папок с наклеенными на них аккуратными штабными бирками. Говорил совсем о другом, словно папок этих не было вовсе.

Может быть, это первая ошибка Кадомцева? Может быть, действительно начинать стоило не с бумаг, а с общения с людьми.