Рю Мураками - Все оттенки голубого

Потом одна сторона неба посветлела.

На какое-то мгновение от голубовато-белой вспышки все стало прозрачным. Тело Лилли, мои руки, военная база, горы и облачное небо – все стало прозрачным. А потом я заметил единственную линию, пересекающую эту прозрачность. Такой формы мне никогда раньше видеть не доводилось: это была белая кривая, выписывающая удивительные дуги.

– Рю, тебе известно, что ты ребенок? Ты просто-напросто ребенок.

Я убрал руку с шеи Лилли и языком слизнул пену с ее рта. Она сорвала с меня одежду и обняла меня.

Наши тела окутало откуда-то стекающее масло. Оно было цвета радуги.

Рано утром дождь прекратился. Окно на кухне и раздвижные стеклянные двери сияли, как серебряные щиты.

Пока я вдыхал аромат нагревающегося воздуха и готовил кофе, дверь с улицы внезапно отворилась. Появились трое полицейских в пропахших потом толстых мундирах и с белыми эполетами на плечах. От удивления я просыпал сахар на пол. Самый молодой спросил:

– А что вы, ребята, здесь делаете?

Я стоял молча, и двое полицейских, отодвинув меня в сторону, прошли в комнату. Не обращая внимания на лежащих там Кэй и Рэйко, они прошли в комнату, встали со сложенными руками перед дверью на веранду, потом яростно отдернули занавеску.

От резкого звука и ворвавшегося яркого света Кэй вскочила на ноги. В лучах света полицейские казались очень большими.

Более пожилой, стоявший у входа толстый полицейский отодвинул ногой разбросанную там обувь и медленно вошел в комнату.

– У нас нет ордера на обыск, но вы ведь не будете поднимать лишнего шума? Вы здесь проживаете?

Он взял меня за руку и проверил, есть ли на ней следы от шприца.

– Вы учитесь в колледже?

У толстого офицера были короткие пальцы, а под ногтями была грязь. Хотя он держал меня не слишком крепко, вырваться мне не удавалось. Я посмотрел на свою руку в лучах утреннего света, потом на полицейского, который так грубо меня схватил, и мне показалось, что я никогда раньше не видел этой руки.

Голые обитатели комнаты поспешно пытались одеться. Двое молодых полицейских о чем-то перешептывались. До меня доносились только слова «нужник» и «марихуана».

– Эй, вы, быстро одевайтесь, натяните какие-нибудь штаны!

Кэй, все еще в одних трусиках, выпятила губы и удивленно уставилась на толстого полицейского. Ёсияма и Кадзуо стояли возле окна с застывшими лицами. Пока они протирали глаза, один из полицейских велел им выключить радио. Отойдя к стене, Рэйко порылась в сумочке, отыскала щетку для волос и причесалась. Очкастый полицейский подхватил ее кошелек и высыпал содержимое на стол.

– Что вы делаете, прекратите! – слабым голосом возмутилась Рэйко, но полицейский только шмыгнул носом и не обратил на ее слова никакого внимания.

Моко, по-прежнему совершенно голая, лежала на кровати ничком, выставив на свет свои потные бока, даже и не пытаясь подняться. Молодые полицейские удивленно смотрели на ее черные волосы, торчащие между ягодиц. Я подошел, потряс ее за плечо со словами: «Вставай!» – и прикрыл одеялом.

– Эй, ты, натяни на себя что-нибудь, что ты лупишься на меня, как дура!

Кэй что-то пробормотала и отвернулась, но Кадзуо швырнул ей какие-то джинсы, и она начала их натягивать, щелкая языком. Ее голое тело дрожало.

Опустив руки на бедра, все трое осматривали комнату и изучали пепельницу. Наконец Моко раскрыла глаза и промямлила:

– Ну чё! Кто эти типы? Полицейские захихикали.

– Давайте, ребята, вы нас уже достали! Валяетесь здесь голыми средь бела дня, может, вас это и устраивает, но другим людям – не таким подонкам, как вы, – стыдно видеть такое.

Старший полицейский распахнул окно на веранду, чтобы выпустить затхлый воздух.

Утренний город казался слишком ярким, чтобы отчетливо можно было его рассмотреть, бамперы проезжавших мимо машин поблескивали. Мне стало плохо.

Полицейские казались крупнее, чем любой из нас.

– А можно мне закурить? – спросил Кадзуо, но полицейский в очках сказал: «Забудь про это!» – забрал у него сигарету и засунул обратно в пачку, Рэйко помогала Моко надевать что-то из нижнего белья. Моко, очень бледная, дрожа, застегнула лифчик.

Я боролся с подступающей тошнотой, но все же спросил:

– Что, были какие-то неприятности?

– Неприятности? Рад от тебя такое слышать! Еще бы тебе не показывать жопу перед другими людьми! Возможно, ты не понимаешь, что лучше не вести себя как кобелек!

– Ребята, у вас есть родители? Им нет дела, как вы себя ведете? Их это не волнует? Нам известно, что вы трахаетесь друг с другом без разбору. А ты, вероятно, занималась этим с собственным папочкой? Я имею в виду тебя! – рявкнул он, повернувшись к Кэй.

На глаза у нее навернулись слезы.

– Ах ты, сучка, я тебя чем-то обидел?

Моко продолжала дрожать и никак не могла остановиться. Рэйко застегнула на ней кофточку.

Кэй направилась на кухню, но толстый полицейский схватил ее за руку и оттащил.

В запыленном, вонючем полицейском участке старший, допросив Ёсияма, принес нам стандартные извинения, и, не возвращаясь домой, мы отправились на концерт «Bar Kays» в парке Хибия. Все мы не выспались и чувствовали себя разбитыми. В метро никто не проронил ни слова.

– Знаешь, Рю, нам крупно повезло, что они не нашли тот гашиш. Он, впрочем, был у них под самым носом, а они об этом даже не подозревали. Хорошо, что это были тупые участковые, а не опытные полицейские, нам крупно повезло, – ухмыльнулся Ёсияма, когда мы выходили из вагона.

Кэй скорчила презрительную мину и сплюнула на перрон. В туалете на станции Моко раздала всем таблетки «Ниброль».

Разжевывая свою таблетку, Кадзуо спросил у Рэйко:

– Послушай, о чем вы там болтали с этим молодым копом в прихожей?

– Он сказал, что он – фанат «Led Zeppelin». Он учился в школе дизайна. Славный парень.

– Ты уверена? Тебе нужно было сказать ему, что кто-то спер мою фотовспышку.

Я тоже разжевал таблетку.

Когда мы вышли в ближайшую рощу, все уже были сильно обдолбанными. На открытой площадке в роще рок-музыка звучала так громко, что даже листья дрожали. Дети на роликовых коньках наблюдали через проволочную ограду, как длинноволосые взрослые выбираются на сцену. Сидящая на скамейке парочка при виде резиновых сандалий Ёсияма начала хихикать. Молодая мамаша с младенцем на руках ухмыльнулась нам вслед. Маленькие девочки, пробегавшие мимо с большими шарами в руках, внезапно приостановились. Одна из них выпустила из рук шарик и была готова расплакаться. Большой красный шарик начал медленно подниматься вверх.

– Пойми, у меня совсем нет капусты! – сказал Ёсияма, когда я покупал входной билет.

Моко сказала, что один из ее знакомых работает в ансамбле и направилась к сцене. Кэй сама купила билет и торопливо прошла внутрь.

Когда я сказал, что на двоих у меня не хватает, он ответил: «Тогда я снова перелезу через забор» – и направился в обратную сторону, приглашая за собой Кадзуо, у которого тоже не было при себе денег на билет.

– Интересно, удастся им это сделать? – сказал я, но, видимо, Рэйко меня не услышала из-за чудовищной силы гитарного соло.

На сцене, словно игрушки на витрине, были выставлены в ряд всевозможные усилители и динамики. Девушка в зеленой парчовой юбке пела «Me and Bobby Magee», но слов нельзя было разобрать. Она дергалась всякий раз, когда раздавался оглушительный звон больших тарелок. Зрители в первых рядах танцевали и хлопали, широко разинув рты. Шум разносился между рядами скамеек и поднимался в небо. Всякий раз, когда гитарист опускал руку, у меня начинало щекотать в ушах. Слитые воедино отдельные звуки раскалывали землю. Я прошел вдоль веерообразного амфитеатра подальше от сцены, за последние ряды, и мне казалось, что это разгар лета, когда все цикады днем стрекочут в полях. Кто-то тряс пахнущим клеем пластиковым мешком, заполненным белым паром, другой обхватил за плечи громко ржущую девицу, на ком-то была майка с портретом Джимми Хендрикса. Кожаные дзори, сандалии с кожаными шнурками, завязываемыми на лодыжках, серебристые виниловые башмаки со шпорами, лакированные туфли на каблуках, кроссовки и просто босые ноги, и еще губная помада всех оттенков, лак для ногтей, тени, волосы и румяна одновременно сотрясались в такт музыке. Пенилось пиво, хлопали открываемые бутылки кока-колы, непрестанно поднимался табачный дым, пот струился по лицу какой-то иностранки с бриллиантовой диадемой на лбу, бородатый парень, стоя на стуле, подрагивал плечами и размахивал скрученным красным шарфом. Девушка с пером в шляпе брызгала слюной, а другая, в темных очках в зеленой оправе, широко раздвинув губы, покусывала изнутри щеки. Она сжимала сцепленные руки за спиной и подергивала бедрами. Ее длинная грязная юбка ходила волнами. Казалось, что все движение воздуха, когда она раскачивалась взад и вперед, сконцентрировалось на ней одной.