Олег Бэйда - Французский легион на службе Гитлеру. 1941-1944 гг.

Первый период отношений между Виши и СССР продлился с лета по осень 1940 г. В это время определенные круги Франции, и сюда, прежде всего, относятся ведущие дипломаты Виши (министр иностранных дел Бодуэн, генеральный секретарь Шарль-Ру, посол в Москве Эрик Лабонн), считали возможным заключение мира в Европе, включая СССР и Великобританию. Была сформулирована концепция «европейского равновесия», которой придерживался Лабонн, согласно которой СССР рано или поздно окажется под угрозой со стороны Германии и, желая сохранить себя, начнет поддерживать Францию. Она же, в свою очередь, используя свои связи с Германией, сможет стать тем самым «западным противовесом», который и поможет восстановить мир в Европе; добиться этого можно было бы путем англо-советского сближения. Таким образом, была бы достигнута ситуация равных возможностей: Германия не может сокрушить Великобританию, но и не теряет своей мощи, а Франция же, в ходе мирных переговоров, начинает отстаивать свои интересы.

Исходя из подобных представлений, эти круги призывали к наведению определенного порядка в дипломатических отношениях с Москвой: так, например, в Виши настаивали (!), чтобы Москва направила к ним своего посла, а не поверенного в делах. Москва согласия именно на отправку посла не дала, однако 10 октября с се стороны был сделан некий намек: СССР предложил назначить поверенным в делах руководителя Западного отдела Наркоминдсла А.Е. Богомолова. Богомолов на тот момент представлял собой фигуру достаточно крупную. Таким образом, Советский Союз прозрачно намекал Виши, что позже «поверенный» может стать «послом».

Официальные структуры правительства Петэна тем не менее считали иначе: так, сам маршал проявлял сдержанность, вновь пытаясь найти некую «золотую середину» для французской политической схемы. Когда Богомолов прибыл для вручения верительных грамот в октябре 1940 г. и попытался добиться от маршала фразы о желании «улучшения» советско-французских отношений, Петэн ответил ему пространной фразой, что он желает их «поддержания»{23}.

Вся политическая конфигурация отношений в Европе на тот момент зависела ровно от одного фактора: останутся ли Рейх и СССР в «добрых» отношениях или же нет. В Виши, несмотря на вышеописанную концепцию, вполне осознавали, что эти отношения очень хрупкие. Лабонна в Москве не обманывали и те переговоры, которые СССР вел с Рейхом. Это было лишь попыткой выиграть время и отдалить неизбежное столкновение, которое, по его мнению, должно было произойти уже летом 1941 г. Концом первого периода можно считать встречу в Монтуаре.

После неопределенного промежутка наступил второй период (март — апрель 1941 г.). В середине марта 1941 г. Богомолов был назначен послом. Уже 10 апреля в беседе с заместителем директора европейского отдела министерства иностранных дел Бресси он произнес: «Сейчас у Вас нет друзей. Вы изолированы и одиноки. Дружба с такой великой страной, как Советская Россия, — это стоящая вещь. Надеюсь, что французское правительство, как и мы, понимает это и желает укреплять отношения, которые мы должны поддерживать». После этого Богомолов упомянул о возможности возобновления торговли между двумя державами{24}.

О «равновесии» речи теперь не шло: Великобритания явно не могла более, даже в мечтах вишистов, быть вписанной в «новый европейский порядок». Оставался один СССР, который, по сути, вновь намекнул Петэну, что поддерживает его в определенных антигерманских потах, которые все-таки иногда звучали в оккупированной Франции. Тем не менее Петэн не забывал и о Германии. Несмотря на то, что «политический воздух» Европы был наэлектризован предчувствием будущей большой войны, пока еще СССР поставлял державам Оси необходимое сырье в обмен на технические средства, шла торговля, т.с. формально никакою конфликта не было.

Лабонн все так же предлагал использовать советскую нефть как фактор «замирения» Европы и Германии, как ту самую возможность избежать войны, однако вскоре его на посту посла в Москве сменил Гастон Бержери. Если Лабонн руководствовался идеей «равновесного порядка» между Великобританией, Виши, Германией и СССР, то идея Бержери предполагала интеграцию Франции и СССР в «новый европейский порядок». Можно сказать, что второй период политики Виши по отношению к СССР характеризуется попыткой укрепить отношения с Союзом, но до определенных границ, разумеется. В рамках «новой» политики 25 апреля 1941 г. Петэн принял Богомолова: в беседе он подчеркнул «усердие, с которым г-н Богомолов работал ради развития франко-советских отношений», и отмстил, как личную заслугу советского посла, «проявленное правительством Москвы понимание в отношении Франции, оказавшейся в трудных обстоятельствах». Помимо этого, маршал выразил «твердую надежду на то, что в скором времени можно будет видеть, как в благоприятной обстановке развиваются экономические отношения между двумя странами»{25}.

Третий период отношений относится к маю 1941 г. и сосредоточен на личности Франсуа Дарлана, министра иностранных дел и заместителя председателя совета министров.

Дарлан считался преемником Петэна и был прогермански настроен. В феврале 1941 г. он заявил своим коллегам: «Если мы прекратим политику сотрудничества, то утратим все преимущества, которые мы могли надеяться извлечь из него. Мой выбор сделан: я — за сотрудничество»{26}. Он считал, что не может быть никакой интеграции; наоборот, Франция должна вписать свои действия «в европейский контекст под германским руководствам». Если для Бержери «новый европейский порядок» был бесконфликтным и включал в себя СССР (что дало бы Франции дополнительные очки), то для Дарлана этот же термин обязательно означал вторжение в СССР.

До начала «Барбароссы» оставалось несколько минут. Оберлейтенант Эрих Менде, служивший в 8-й пехотной дивизии, стоял рядом со своим командиром, ожидая сигнала. Командир вдвое превосходил Менде по возрасту и воевал с русскими еще в 1917 г. на Нарвском фронте. Наконец, стрелки ручных часов на запястьях офицеров почти подошли к 3:15. И в этот момент командир сказал: «Мы найдем лишь смерть на огромных русских просторах, как Наполеон. Менде, запомните этот час, он станет концом пашей старой Германии — финис Германиа»{27}.

Грянули артиллерийские залпы. Новый поход на Восток начался.

Начало операции «Барбаросса» вызвало ликование в ультраправом лагере во Франции. Глава НФП Жак Дорио заявил на съезде партии 1 июля 1941 г.: «Эта война — наша война, мы пройдем ее до конца, до победы». Коллаборационистская пресса оправдывала вторжение в СССР как с позиции расово-политических доктрин, так и с религиозно-политической точки зрения. В газете «Французской лиги», которой руководил Пьер Костантини, 10 июля было написано следующее: «Против варваров века, против врагов рода человеческого, против самой людоедской интриги наконец- то выступило самое грозное войско. […] Вот где гремят пушки […] общественного спасения от чудовищной расы москвичей и калмыков»{28}.

Петэн же, являясь главой «новой Франции», по-видимому, колебался. Дарлану нужна была поддержка Петэна, а значит, нужен был повод, некий козырь, с помощью которого он мог бы надавить на маршала. Такой козырь он нашел: немецкий посол в Париже Отто Абец помог Дарлану достать документы из советского посольства в Париже, по всей видимости, касавшиеся советского шпионажа во Франции. Это и стало предлогом для разрыва с СССР 29 июня: ссылаясь на дипломатов, как на «покушавшихся на общественный порядок и государственную безопасность», Дарлан смог добиться своего. Первый заместитель наркома Вышинский был сильно раздражен этим сообщением, которое 29 июня ему передал Бержери, что говорило лишь о том, что у СССР были свои планы касательно Виши; вероятно, Союз хотел продолжить дипломатические отношения{29}.

30 июня Дарлан вызвал к себе советского посла и сообщил ему о разрыве отношений. Сразу после этого Богомолов и его сотрудники покинули Францию{30}. Их погрузили на специальный поезд, доставили в порт Вандр, недалеко от испанской границы, а позже они попали в СССР; таким образом, состоялся обмен советской дипмиссии на миссии Германии, Италии и Франции. В советское время утверждалось: «В качестве предлога для разрыва была использована фальшивка, утверждавшая, будто бы “советские дипломаты и консульские представители нарушили общественный порядок и безопасность“»{31}.

Так был это предлог или СССР все-таки вел разведывательную деятельность?