Анатолий Чайковский - НКВД и СМЕРШ против Абвера и РСХА

Неоднократным кадровым «чисткам» подверглось и высшее руководство НКВД. При Ежове все 18 комиссаров государственной безопасности первого и второго рангов, служившие при Ягоде, были расстреляны. «Повезло» начальнику 7-го отдела (ИНО) Абраму Ароновичу Слуцкому, который, как сообщала центральная пресса, «умер на боевом посту». В действительности, по одной из версий, он был отравлен в кабинете заместителя Ежова Михаила Фриновского после приглашения «отведать чай с пирожными».

Из 122 сотрудников, занимавших высшие должности в 1937–1938 гг., на своих постах уцелели только 21. Эпидемия вседозволенности, хаоса, грубости и насилия, имевшая место в НКВД во второй половине 1930-х годов, поглотила все службы, среди них следствие. Одним из тех, кто стал невольным свидетелем смены этой категории работников высшего карательного ведомства, была писательница Надежда Мандельштам, жена репрессированного поэта Осипа Мандельштама. «Первое поколение молодых чекистов, впоследствии смещенных и уничтоженных в 1937 году, – писала она, – отличалось утонченным вкусом и слабостью к литературе, к самой популярной, конечно». Их последователями стали те, кто никогда не был носителем высокой культуры, идеалистических взглядов, а тем более не испытывал уважения к подследственным. «Обломать рога» путем пыток и насилия – таким был подход к «делу» одного из них, начальника 3-го (контрразведывательного) отдела ГУГБ комиссара ГБ третьего ранга Н. Г. Николаева-Журиды. Под стать ему был и капитан госбезопасности, заместитель начальника следственной части НКВД Б. В. Родос, о котором современники отзывались следующим образом: «Этот никчемный человек, с куриным кругозором, буквальный выродок».

В волнах большого террора жизни лишились и все первые чекисты-контрразведчики, составлявшие в двадцатые годы мозговой центр «большого дома» на Лубянке, среди них – один из прототипов героев Хемингуэя Григорий Сыроежкин, а также Владимир Стырне, Роман Пиляр, Андрей Федоров, Сергей Пузицкий, Игнатий Сосновский и многие другие.

От жестокой мясорубки репрессий пострадали даже пенсионеры, вынужденные отставники, особенно те, кто в свое время выступил против лжи и фальсификации уголовных дел. Среди них заметно выделялся Я. К. Ольский, который после ухода первого начальника КРО Артура Артузова на работу в ИНО возглавил военную контрразведку страны и не раз заявлял: «Многие военнослужащие по делу «Весна» арестованы необоснованно, и само дело является дутым». Тогда же он был уволен из «органов» и отправлен руководить московским общепитом[8].

«Военно-офицерская контрреволюционная организация» (дело «Весна») – репрессии 1930–1932 гг. против старой военной интеллигенции (генералов и офицеров) бывшей императорской армии.

В 1917–1918 гг. уцелевший в жерновах Первой мировой войны русский офицерский корпус насчитывал около 276 тыс. человек, из которых 200 тыс. (70–75 %) находилось в действующей армии, 13 тыс. – в плену, а 21–27 тыс. стали инвалидами или имели тяжелые ранения и увечья.

В ходе Гражданской войны значительная часть бывших царских офицеров стала костяком белогвардейских войск генералов Л. Г. Корнилова, А. И. Деникина, С. Л. Маркова, А. В. Колчака, А. М. Каледина и др.

В конце 1917 г. и позже некоторая их часть перешла на сторону советской власти и продолжила службу в Красной Армии. К сентябрю 1919 г. таких насчитывалось свыше 42 тыс. человек, из них 10 тыс. погибло, а несколько тысяч попали в плен или перешли на сторону белых. Много офицеров осело на постоянное проживание в городах бывшей империи – Москве, Петрограде, Киеве, Ростове-на-Дону, Харькове, Минске, Пскове, Симферополе и др.

В период 1917–1921 гг. в РККА служило около 50 тыс. бывших офицеров, а также 20–25 тыс. чиновников, врачей, других специалистов. В белых армиях – 170 тыс., из которых 50–55 тыс. погибли, 70 тыс. оказались в эмиграции, а 57–58 тыс. остались в советской России. С учетом служивших в Красной Армии, общее число офицеров и им равных на территории России, Украины и некоторых других республик составило, по разным данным, 110–113 тыс. человек.

Следует признать и такой факт: после окончания гражданской войны бывшие офицеры не раз становились на путь контрреволюционной борьбы, принимали активное участие в различных заговорах, подпольных движениях, вооруженных выступлениях и даже возглавляли уголовно-бандитские отряды и группы. Некоторые «военспецы», находясь на службе в Красной Армии, не только вынашивали планы реставрации монархии, но и организовывались в подпольные ячейки, а отдельные становились агентами иностранных разведок, в частности Абвера.

В 1920–1922 гг. в ходе мятежей, восстаний, а также из-за голода, болезней и других естественных причин офицерский корпус вчерашней императорской армии сократился (по различным источникам) на 23–40 тыс. человек.

Начиная с 1925 г. отношение властей к бывшим офицерам постепенно стало меняться. Они стали одним из основных объектов внимания советских спецслужб. За многими началось оперативное наблюдение, их имена появились в различных оперативных и следственных документах. Начавшись в Украине, дело «Весна» стало своего рода предварительным симбиозом последующего акта поиска и ликвидации «врагов народа» во второй половине 1930-х гг. Органами ОГПУ операция «Весна» была расширена на многие районы Советского Союза. В циркуляре «Об ликвидации ГПУ УССР шпионской диверсионно-повстанческой группы» (5 декабря 1930 г.) Генрих Ягода подал ее как «всеукраинскую подпольную контрреволюционную организацию 2-го отдела польского Генштаба», которая якобы действовала в Москве, Ленинграде, других городах. Некоторые руководящие работники ОГПУ (С. Мессинг, Л. Бельский, Е. Евдокимов) дело о «военных специалистах» считали искусственным, критически относились к полученным в ходе жестоких допросов сведений. Последствия и для них оказались трагическими.

Число бывших офицеров, подвергшихся репрессиям, составило около 30 тыс. человек.

А. Х. Артузов (Фраучи), деликатный, интеллигентный человек, признанный мастер психологического поединка с вражескими агентами, был арестован и убит в тридцать седьмом. Находясь в тюремном боксе Лефортово, он, корпусной комиссар, еще вчера занимавший пост заместителя начальника стратегической разведки Генштаба РККА, из последних сил собственной кровью пытался написать записку следователю, стараясь доказать абсурдность обвинений в свой адрес – не может он быть одновременно агентом четырех иностранных разведок. Закончить ее он не успел…[9]

Тогда же погибли Я. К. Берзин, С. П. Урицкий, С. Г. Гендин, О. А. Стигга, другие опытнейшие специалисты тайной войны, которых так не хватало, особенно в первые, наиболее тяжелые годы вооруженной агрессии гитлеровской Германии.

Не лучшим было положение и в военной разведке. 13 декабря 1938 г. исполняющий обязанности начальника 1-го отдела Разведуправления РККА полковник А. И. Старухин и его заместитель по агентуре Ф. А. Феденко доложили наркому обороны К. Е. Ворошилову: армия фактически осталась без разведки, поскольку лежащая в ее основе агентурная сеть почти вся ликвидирована. Это был сигнал – разрушать уже нечего, настала пора строить все заново. Авторы книги «ГРУ: дела и люди» В. Лурье и В. Кочик отмечали, что в Разведупре были и такие, кто придерживался другого мнения: «Я лично считаю, – писал (март 1939 г.) начальник его политотдела в адрес своего шефа Льва Мехлиса (возглавлял Политуправление РККА), – что очистка Управления не закончена. Никто из руководства Управления этим вопросом по существу не занимается. Орлов (А. Г. Орлов – начальник разведуправления. – Авт.) по-прежнему на это вопрос смотрит сквозь пальцы. Видимо, неправильно докладывает Народному Комиссару».

Должности, в том числе руководящие, в Разведывательном управлении заняли люди, у которых во многих случаях недоставало оперативного опыта и «шпионской фантазии», чтобы правильно оценить поступающие донесения, а подчас не было и желания заниматься «рутинной работой». В оценке достоверности и значения разведывательных материалов требовались знание международной обстановки, комбинаторские способности, умение предугадать, какие шаги намеревается предпринять противник, и предложить оригинальные контрмеры с учетом складывающейся военной, экономической и политической обстановки. На смену репрессированным профессионалам пришли молодые партийцы, которые не обладали не только элементарными познаниями в области разведки и контрразведки, но и глубокими знаниями в военном деле. Сказывалась и предубежденность к возможной оценке военно-политической обстановки со стороны любого, кроме мудрого «хозяина». О «профессионализме» и «бдительности» советской военной разведки и контрразведки в канун войны свидетельствует докладная начальника Ломжинского оперативного пункта разведывательного отдела штаба Западного ОВО капитана А. М. Кравцова в адрес Особого отдела НКВД Западного фронта (январь 1942 г.).