Рафаил Мельников - “Цесаревич” Часть II. Линейный корабль. 1906-1925 гг.

Комиссия установила, что половина 152-мм пушек имела наружные выбоины глубиной 4,6–6,3 мм, которые со временем могут стать причиной образования в металле стволов нежелательных перенапряжений. Но от замены их (№ 306, 318, 322, 324, 325). как это предлагал артиллерийский приемщик МТК штатный наблюдающий по артиллерии капитан Е.П. Авраамов, отказались. Мотив и тут оказался прост — министерство не имело средств на заказ новых орудий. Ограничившись лишь рекомендацией сменить переднюю оболочку у орудия № 306, у всех других орудий (это был один из самых горьких уроков войны) предложили заменить подъемные механизмы. Это была беда всех 152-мм пушек системы Кане.

Выбранные для массового заказа и производства их в России (причины неизъяснимой поспешности командированной во Францию в 1892 г. комиссии — это предмет особого исторического расследования) эти пушки системы французского инженера Кане (в противовес избранным японцами пушкам Армстронга) обнаружили массовые поломки зубьев дуг подъемных механизмов. Пушки выходили из строя в самые горячие минуты боя. Так было на "Варяге" и других крейсерах, так было и на броненосцах. Опасный изъян заметили еще до войны, но массовой замене ненадежных дуг и на этот раз помешала "экономия". Для предотвращения же поломок дуг и "сдачи" подъемных механизмов оснастили их пружинами Беккера.

И без того уступая противнику в скорострельности, русские пушки (из-за необходимости преодоления действия тугой пружины) требовали при наводке от комендоров приложения особых усилий. Скорострельность стала еще ниже. В полной мере все эти неудобства обнаружились только в боях.

Хорошо сбереженными были и оставшиеся на броненосце 16 75-мм пушек (четыре, оставленные в Порт-Артуре, достались японцам). Каждая из них сделала не более 60 выстрелов. От предлагавшейся Е.П. Авраамовым замены двух орудий, имевших незначительные наружные выбоины, также отказались. Обуховскому заводу поручалось лишь исправить станки всех орудий.

У пушек калибром 47 мм число выстрелов на каждую не превышало 90. Две из них решили отправить на Обуховский завод для исправления, остальные можно было привести в порядок на месте. Примерно на таком же уровне, не требующим значительных исправлений, оказались и механизмы.

29 мая 1906 г., продолжая оставаться в Либаве, "суда отряда корабельных гардемарин", как он тогда назывался, по предписанию ГМШ начали кампанию. На "Цесаревиче" подняли брейд-вымпел командующего отрядом капитана 1 ранга И.Ф. Бострема. Для него это был неслыханный взлет карьеры, открывавший путь к адмиральскому чину.

8 июня три корабля отряда и шедший на Балтийский завод миноносец "Исполнительный" снялись с якорей и 11 июня прибыли в Кронштадт. Здесь завершили последние ремонтные работы и переоборудование корабля для размещения учебных классов и жилых помещений для целого выпуска двух училищ — Морского корпуса и Морского инженерного училища.

Шла приемка запасов, уточнялись детали маршрута плавания, размещались по кубрикам гардемарины. Но прежде чем начать отсчет миль, пройденных в заграничном плавании, и тем вступить в новую жизнь, "Цесаревичу" как и остальным кораблям, предстояло рассчитаться со своим прошлым.

Оно, вернее его самое невообразимое последствие, явило себя в виде новой волны вооруженных мятежей, постигших Россию в 1906 г. Надо было поставить последнюю точку в той невыразимо длинной цепи организационных, технических, военных и идеологических провалов, которые безостановочно сопровождали первое десятилетие правлений Николая II. Многие из этих звеньев представляли собой события всей истории "Цесаревича" — от замысла программы 1898 г. до блистательной мудрости решения императора о разоружении корабля в Циндао.

Непричастный даже к каким-либо намекам на социал-демократическое мышление лейтенант А.Н. Щеглов выразился обо всем этом периоде с полной определенностью: "Россия пожинала плоды, посеянные за десятки лет ее лукавым и себялюбивым правительством — нельзя угнетать свободы народной, нельзя душить просвещение, ибо в минуту народного бедствия не станет запаса ни истинного патриотизма, ни потребных для борьбы знаний и мужества". И так уже позволив себе немыслимый радикализм, лейтенант не мог, видимо, решиться сделать заключительный вывод о прямой виновности режима Николая II в создании условий для мятежей и революции.

Теперь же, не сумев эти мятежи предотвратить, режим не видел иного решения, как подавить их вооруженной силой. Осуществления призыва революционных демократов "К топору зовите Русь" допустить было нельзя. Сберегая жизнь своих подданных, и заблудших, и оставшихся верными престолу, можно было прибегнуть к переговорам. Но император, до глубины души уязвленный покушениями на его самодержавные права и одержимый обыкновенным страхом, жаждал крови мятежников. Исполнение экзекуции и поручили гардемаринскому отряду. Полной уверенности в благонадежности команд на кораблях не было. И потому, как это уже приходилось делать на пути из Тихого океана, были проведены выборочные изъятия всех смутьянов и подозрительных.

Наибольшие опасения вызывала "Слава", чей экипаж, в отличие от других кораблей, имел малоутешительный опыт близкого общения с рабочими. Дело зашло настолько далеко, что во время стоянки в Ревеле 4 июня часть команды пыталась помешать списанию на берег двух унтер-офицеров, заподозренных в связях с береговыми агитаторами. 9 июля перед уходом из Кронштадта со "Славы" списали на берег уже 40 матросов. Вовсе не желая кровопролития (как об этом в дни восстания "Очакова" не побоялись заявить представители кают-компаний кораблей эскадры в Севастополе), пытались его предотвратить и офицеры гардемаринского отряда.

По собственной инициативе гардемарины всех трех кораблей, с разрешения командующего отрядом, пытались разъяснить в газетах свое видение совершавшихся событий. Но мятежа избежать не удалось. Широко готовившееся эсерами (и видимо, не без участия большевиков) восстание почти одновременно вспыхнуло в трех местах: 17–20 июля 1906 г. бунтовали батареи и гарнизон Свеаборгской крепости, 19–20 июля бил своих офицеров Кронштадт, 19–20 июля, доставив на борт корабля идейных вождей восстания, матросы сумели овладеть стоявшим в бухте Папонвик (в 60 км от Риги) крейсером "Память Азова".

Носитель единственного на всю Балтику георгиевского отличия (в честь доблести линейного корабля "Азов" в Наваринском бою) он был флагманским кораблем учебно-артиллерийского отряда. Крейсер оказался в руках мятежников в считанные минуты. Для этого, правда, пришлось убить большинство офицеров и часть кондукторов, пытавшихся организовать сопротивление. Позор был неслыханный — георгиевский корабль изменил долгу присяги. Живописуя великий подвиг революции (чему, приходится признаться, под давлением обстоятельств в свое время должен был отдать дань и автор) некоторые издания недавних лет о потерях среди офицеров упоминали вскользь. Этого требовали официальные понятия о революционной этике. Не пожалели крови и устроители революции на "Памяти Азова".

Убитый в числе первых офицеров командир корабля капитан 1 ранга А.Г. Лозинский (1857–1906) в пору молодости был выдающимся энтузиастом миноносного судостроения. Командуя строившимся миноносцем "Сестрорецк", он дал пример его практического усовершенствования и составил обширные рекомендации о мерах по развитию миноносной отрасли.

Старший судовой механик подполковник К.П. Максимов (1866–1906), сумел, как теперь выяснилось (P.M. Мельников. "Крейсер "Варяг". Л., 1975, с. 57), своими исключительными рвением к службе и самоотверженным отношением к делу сделать образцовыми капризнейшие из всех систем мира котлы Никлосса. Их дальнейшее распространение ("Варяг", "Ретвизан") сопровождалось авариями (и даже с человеческими жертвами), в то время как на "Храбром" благодаря особо тщательному уходу и неусыпному надзору они действовали безукоризненно. Но на флоте не нашли нужным дать возможность развитию технических способностей этих двух выдающихся офицеров: они не получили соответствующих их заслугам назначений и должны были пасть от рук собственных классово-ослепленных матросов.

Молодыми, не успев проявить свои способности и таланты, погибли на крейсере лейтенанты В.А. Захаров (1878–1906), А.С. Македонский (1880–1906), слушатели офицерского класса мичманы М.И. Зборовский (1881–1906), Д.Д. Погожев (1882–1906). Два Погожевых Владимир и Дмитрий прошли через Цусиму, но судьбе и революции было угодно, чтобы Дмитрий был убит на "Памяти Азова". Заодно с офицерами убили матроса Тильмана и кондуктора Давыдова. Не пощадили и врача крейсера доктора Соколовского.

В Гельсингфорсе, революционеры словно охотясь за дичью, расстреляли мичмана Александра Деливрона, вызвавшегося спустить поднятый мятежниками на берегу красный флаг. В Кронштадте от рук "сознательных" революционных масс погибли семь человек. Капитан 1 ранга А.А. Родионов (1851–1906), только что вернулся из японского плена после гибели крейсера "Адмирал Нахимов", которым он командовал в Цусиме. Спасенного японцами офицера убили в России.