Песни народов Северного Кавказа - Автор Неизвестен

В карачаево-балкарской песне снегопад сопровождает все драматические события, происходящие в этой небольшой трагической миниатюре:

В изустной поэзии горцев естественно присутствует их родная земля, которую они пахали, поливали своим потом и кровью, на которой строили свои жилища, тесали камень и дерево, пасли скот; земля, дававшая им хлеб, воду и последний приют. Горцы не только трудились на этой земле, ходили по ней босыми ногами в детстве, отдавали свои силы в пору возмужания и находили в ней последнее пристанище в свой смертный час, но и восхищались ее красотой, и с тоскующей завистью думали о том, что человек смертен, а земля пребудет вечно, жизнь на земле и красота земли непреходящи. Человеческая жизнь в горах была трагически трудной, но сама по себе жизнь прекрасна, и прекрасен труд на земле. Великолепие природы гор оставалось мерой прекрасного для горца. Горец не мог отделить природу от своей судьбы и назвать ее, подобно Пушкину, «равнодушной», но, как и великий поэт, горец сознавал, что его пребывание в этом прекрасном мире скоротечно, тогда как природа, земля и небеса будут всегда «красою вечною сиять». Скорбно и восхищенно сказано об этом в ингушской песне:

В горах земля, особенно клочки пахотной земли и луга, ставилась выше всяких материальных ценностей. Горец мог продать все, только не землю. Землей он мог поступиться только в тех случаях, когда речь шла о примирении с кровником, землю он мог отдать лишь как плату за пролитую кровь. И это понятно в условиях крайнего малоземелья. Не зря существует у всех горских народов притча о том, как горец, придя на свой клочок земли и скинув бурку с плеч, вдруг потерял его. В недоумении он решил вернуться домой и, подняв бурку, горестно улыбнулся — возделанный клочок земли оказался под буркой.

В горах каждый такой клочок пригодной для пахоты земли приходилось буквально завоевывать каждый год сызнова, очищая его от камней, удобряя навозом, орошая, — по склонам тянулись арыки, похожие на заброшенные арканы. Не менее ценными были луга. Их также очищали от камней, от кустарников и пуще ока берегли от потравы. Долгая зима требовала большого запаса сена, которое приходилось порой косить на такой крутизне, что косари привязывали себя к скальным выступам или деревьям, чтобы не сорваться в бездну. Все это было бы невозможно не только без умения, но и без большого терпения, мужества и любви к жизни. И к такому образу жизни горца готовили с малых лет. Горский мальчик в восемь — десять лет уже бывал работником, помощником родителей. Это закреплено и в пословице: «Теленок бедняка за вола идет под ярмо».

Жизнь на каждом шагу требовала от жителей гор мужества и трудолюбия, твердости и мудрости. И они высоко ценили эти человеческие качества, упорно прививали их своим детям сызмальства. Горец, если он хотел выжить, должен был быть пахарем и пастухом, каменотесом и воином одновременно. И все же горцы любили и жизнь, и свой край, суровый и прекрасный, ибо на родной земле качали они колыбели своих детей, с ней были неразрывно связаны с рождения до смертного часа. И они умели не только пахать эту землю, но и отдавать за нее жизнь.

Упорство и трудолюбие горцев проявилось не только в скотоводстве и хлебопашестве. Еще более удивительно горское садоводство. Крестьяне на воловьих арбах, на мулах и осликах привозили с равнин саженцы и разбивали сады в теплых впадинах долин и на горных склонах. Дороги пробивались по отвесным скалам. В Черекском ущелье почти сто лет назад была проведена дорога по таким скалам, что и поныне вызывает восхищение мужество и упорство строителей.

Горская земля всегда знала замечательных мастеров камня и дерева. Об их таланте и трудолюбии свидетельствуют сакли, старинные башни и склепы, выдержавшие все бури, снегопады и дожди столетий, разрушительную силу времени. Башни, воздвигнутые далекими предками, стоят незыблемо, свидетельствуя о том, как прекрасны труд и талант, воображение и упорство мастеров и умельцев.

Давно забыты имена творцов этих замечательных сооружений, но созданное силой их фантазии, таланта, умения, трудолюбия осталось с живущими. Это замечательное свойство творящего ума и таланта. Зная, что созданное им переживет его, что плодами его творчества и труда воспользуются другие, мастер отдает созиданию всю свою энергию, волю, жизнь. Открытое, сотворенное им он оставляет тем, кто будет жить после него. И в этом — великодушие, благородство и мудрость мастера, изначальное гуманистическое свойство, присущее человеку вообще.

Жизнь горца, равно как и труженика-степняка, проходила в непрестанном труде. Труд был таким же непременным атрибутом жизни, как дыхание, движение, речь. И труд этот повсюду сопровождала песня. В балкарской пословице говорится: «Быть без песни — бездомным быть». Горцы слагали и пели песни всюду: в поле за плугом, на пастбищах, в дороге, в лесу, за дружеским застольем, на свадьбах, в минуты счастья и в час беды. Девушки пели за рукодельем, на общих празднествах, на свадьбах подруг, женщины — у колыбели детей и на похоронах дорогих им людей; женские плачи, пожалуй, самые трагические песни в горском репертуаре. Ни в одном песенном жанре нет такого напряженного драматизма и такой неотразимой искренности человеческих чувств, как в женской песне-плаче. Словом, песня была вечной спутницей каждого жителя гор и раздольных степей. Непоющий человек здесь был такой же редкостью, как глухонемой.

И удивительно: создания мастеров слова, безымянных поэтов и сказочников оказались долговечнее произведений мастеров дерева и даже камня! Многие произведения горской архитектуры разрушены неумолимым временем, грозной силой стихий и навсегда потеряны для нас, а песни и сказки живут в памяти народа, не потеряв свежести и силы. Слово оказалось прочнее гранита! Видимо, душевная щедрость, прозорливая мудрость создателей народной поэзии, их верность народной жизни, неподкупная их правдивость и высокое профессиональное мастерство сделали песенное искусство столь долговечным. Безвестные поэты незаметно уходили в ту землю, на которой слагали свои правдивые песни, а искусство их пережило творцов и осталось жить с новыми поколениями как нетленное наследство предков.

Мы сказали, что жители гор и степей Кавказа никогда не оставались без песни, труд и песня были неразлучны с ними. И это не противоречит тому обстоятельству, что в данной книге так мало количество собственно трудовых песен. Дело в том, что труд, как и окружающая человека природная среда, входил в песни незримо, он присутствовал в них не самостоятельно, не как отдельный компонент, а как извечное содержание жизни, определяющее ее нравственную и эмоциональную атмосферу. Труд не был ни обязанностью, ни правом. Он был естественной потребностью, он давал возможность самого высокого жизнепроявления и самоутверждения человеческой личности. Объектом песенного искусства были людские взаимоотношения и человеческие переживания — радость и горе, грусть и печаль, обида и возмущение, а также высокие и низкие проявления человеческой души и характера — подвиг и подлость, доброта и жестокость, храбрость и трусость, великодушие и коварство. Труд же, как понятие абстрактное, не подлежал ни воспеванию, ни осмеянию. Объектом осмеяния становились лишь лень и тунеядство, паразитизм и неприспособленность к труду представителей знати, привилегированных сословий. Воспевали не самый труд, как таковой, — песню слагали в помощь труженику, чтобы она облегчила самый процесс труда. Таковы песни, непосредственно связанные с трудовым процессом, с его ритмом и его характером: песни чесальщиц шерсти и валяльщиц бурок (осетинская «Онай» и балкарская «Инай»), «Песня пахарей», «Песня косарей» и др. Но и в поле, и на покосе, и на пастбищах пели всякие песни — все зависело от настроения и конкретной ситуации, — за исключением разве что обрядовых, требовавших особой обстановки.