Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1974 год

Человек и тайга... Проблема эта, даже если ограничиться регионом Сибири, настолько широка и многогранна, что трудно осветить разом все ее аспекты. Но попробуем проследить — в очень, конечно, схематичном виде — хотя бы за тем, как развивались отношения между человеком и тайгой.

...На берегах Енисея и Амура, Лены и Олёкмы уже не один год археологи изучают наскальные рисунки художников далекого прошлого. Охотник, звери, рыбы — вот главный мотив найденных «писаниц». Тайга кормила человека веками, требуя от него (или воспитывая в нем?) силы, мужества, настойчивости, отваги. У аборигенов Сибири, как и у русских старожилов, существовали неписаные правила таежного природопользования: «котел — мера». Не бери больше, чем нужно тебе сейчас для пропитания...

Это своеобразное «равновесие» между тайгой и человеком, где роль сильного принадлежала тайге, сохранялось столетиями. Еще в словаре В. Даля (XIX век!) можно прочитать такое определение: «Тайга — обширные сплошные леса, непроходимая исконная глушь, где нет никакого жилья...»

Последующее время, особенно наше, внесло большие коррективы в это определение. Все знают сегодня о сибирской нефти и сибирской гидроэнергетике, о новых месторождениях, открытых в тайге, новых дорогах и городах, построенных в некогда «исконной глуши». Тайга словно поменялась позицией с человеком, вооруженным современной наукой и техникой. Начала создаваться опасность конфликта между таежной природой и деятельностью человека. Загрязненные реки, взрытая, израненная земля, заповедный лес, падающий под пилой нерадивого хозяйственника,— много было написано и сказано по этому поводу. Но нет-нет, а встретится еще в печати мотив из недавнего прошлого — человек, враждующий с тайгой, «покоряющий» ее. «На месте таежной глуши вырос...» Новая трасса, новый поселок — пусть они стоят среди сосен, а не среди порубочных остатков и гарей. Тайга — великое наше национальное достояние, его надо беречь, а не бездумно транжирить. Бытует мнение, что природа якобы «отступает перед культурой». Это не так. Не перед созидательной деятельностью отступает природа, а перед сугубо потребительским отношением к ней...

В. И. Ленин считал основой сохранения природных богатств их рациональную эксплуатацию.

Охрана природы стала сегодня делом общегосударственной важности, и это уже приносит благодатные результаты. Наука и практика ищут пути к достижению «осознанного равновесия» между человеком и тайгой, этим уникальным природным комплексом. Ученые подсчитали, что на каждом гектаре таежной зоны растения, используя лишь около одного процента поступающей солнечной энергии, создают за год примерно 60 центнеров растительной массы; животные преобразуют ткани растений в зоомассу, количество которой в таежной зоне составляет в среднем 170 килограммов с гектара. Тайга — все то, что объединяет это емкое слово, — по сути дела, созданная природой гигантская фабрика по преобразованию солнечной энергии в земные богатства.

Нет сомнения, что с развитием промышленности, с ростом урбанизации значение биологических таежных ресурсов будет возрастать.

Всех волнует сегодня настоящее и будущее сибирской тайги...

Ф. Штильмарк, биолог-охотовед

Охотничьи ресурсы тайги подсчитываются и на земле, и с воздуха; ежегодно уходят в леса экспедиции, чтобы «переписать» мелкого зверя. Собранные охотоведами-учетчиками данные говорят, что тысяча гектаров таежных угодий — это «дом» двух-трех соболей, нескольких десятков белок, двух лосей или маралов (в среднем, конечно). Но если учесть, что только в азиатской части нашей страны тайга занимает свыше половины Западной Сибири и две трети территории Восточной Сибири и Дальнего Востока, то счет пойдет на тысячи и миллионы...

А что там потому что! Так и есть! — Это любимая фраза Витьки-таежника. С ее помощью он разрешает запутанные вопросы жизни. ...От реки к поселку ведет извилистая и длинная протока. Ее перегораживают мели, упавшие стволы лиственниц, на дне прячутся камни. Все поселковые проходят протоку на веслах, один Витька на моторе. И потому его возвращение с промысла угадывается за час по реву врубленного на полную мощность «Вихря», который мечется и негодует среди путаных разворотов.

Витька идолом застыл на корме, полушубок распахнут, улыбка месяцем. На полном ходу он выбирает узкую щелочку между полувытащенными, в ряд лежащими поселковыми лодками и с ходу втискивает свою с точным до миллиметра расчетом. С минуту он сосредоточенно возится — закутывает мотор, перекладывает шест, забрасывает на ближний куст якорек, потом выпрямляется, и медное, широкое, как таз для варенья, лицо его освещается самой приветливой из улыбок.

— Здорово, толстые! — кричит Витька. Ему отвечают кто нехотя, кто с усмешкой. В это время года на берегу протоки лишь лодочники-рыбаки из тех, кто постоянно живет в поселке. Лесорубы в тайге, пастухи в оленьих стадах, а с поселковыми рыбаками у Витьки счеты: у одного снял винт, у второго как-то забрал бензин из бачка, у третьего стащил весла. На все угрозы и увещевания у Витьки один ответ: «Ты у печки сидишь, а мне в тайгу!» Поселковым крыть нечем — Витька штатный промысловик, и, больше того, участок его самый дальний, на пределе владений совхоза, куда лишь вертолеты и залетают.

Своего жилья у Витьки в деревне нет. Есть приятели. К одному он относит мотор, к другому рюкзак, к третьему идет переодеться. Через час Витька выходит в костюме, наодеколоненный после бритья, в белой рубашке и с галстуком.

Я давно уже заметил, что не всем лесным и тундровым людям идет европейская одежда. Она их морщит, кособочит и горбит настолько, насколько красивы они в походных мехах и брезенте. У Витьки наоборот. В телогрейке, сапогах и брезентовых штанах он кажется неповоротливым, громоздким и старше своих лет. Костюм же — пиджак, рубашка и брюки — подходит к нему, как хорошо прокалиброванная гильза к патроннику. Костюм у Витьки легкий и дорогой, галстук неброский, туфли замшевые, носки в тон. Лицо свежее, улыбка ясная, загар сильный и ровный, походка осторожная и уверенная, как у сильного зверя в незнакомых местах. Красив, черт возьми!

Витька идет по деревне и со всеми встречными вступает в беседу. Тропа войны осталась на берегу, здесь он человек мирный. Он сыплет шутки, улыбается, жмет руки, а на все заковыристые или каверзные вопросы отвечает неизменно: «А что там потому что! Так и есть!» И так округляет в дурашливом простодушии синие на загорелом лице глаза, что не хочешь — поверишь, хоть и сам не знаешь чему.

Но вся деревня из конца в конец с полкилометра. С одной стороны протока, за ней тайга, с другой — посадочная полоса, и за ней тайга, с двух других сторон просто тайга. В центре деревни магазин.

Места эти по нынешним временам вовсе нетронутые. Поселок единственный на реке. Посадочная полоса — вот и вся связь с внешним миром. В тайге живет белка на деревьях, горностай под заломами, выдра в глубоких водяных ямах, шляется росомаха, ступает медведь, прыгает осторожный соболь и ходит лось. Про рыбу нечего говорить.

Витька проходит деревню из конца в конец раз, другой. Народу мало, со всеми успел поздороваться. Остается зайти в магазин. Летом в поселке «сухой закон», но Витьке требуется шампанское. Какое, к черту, возвращение с промысла без шампанского?

Пусть постоит, попенится! А что там потому что!

Продавщица продовольственного следит за ним настороженным взглядом. Но Витька вдруг хлопает себя по лбу — «совсем в лесу одурел» — и выбегает из магазина. Возвращается он с рюкзаком. В рюкзаке тяжелый и влажный сверток. Он сует его продавщице. «Медвежатины просила? Вот! Обернута в бактерицидный мох, свежее живого». Продавщица ахает и расплывается: «Не забыл. Сколько стоит?»

— Какие деньги? — искренне возмущается Витька. — Подарок тайги.

Из магазина он выходит с шампанским в рюкзаке. Весь поселок это видит, но что поделаешь? Человек с промысла возвратился. Закон.

В поселке есть большая базовая метеостанция. На ней работают несколько девушек. Еще две воспитательницы в детском садике и две учительницы. Все девушки живут в одном доме, вроде как в общежитии, и Витька этот дом называет «Залив Страстей». Он отправляется в «Залив Страстей», запихнув в карман тяжелую бутылку шампанского. Дело к вечеру, серебряная головка шампанского отсвечивает в легких сумерках.

В одиночку к девушкам Витька ходить не любит, чаще всего прихватывает меня. Наверное, потому, что я молчу. Говорит Витька сам.

В комнатах «Залива Страстей» чистота, узорчатые покрывала, фотографии киноактеров на побеленных стенках. Уют, какой бывает только в девичьих общежитиях в глухих местах. Как и положено, поднимается визг, кто-то прячется, кто-то причесывается. Наконец все рассажены в «общей гостиной» — на кухне. Шампанское на столе, чайник на плитке и капли воды на свежевымытых чашках. Девушки в новых платьях, причесаны. Они любят Витьку. Во-первых, они знают его много лет; во-вторых, Витька никогда «ничего лишнего не позволит»; в-третьих, он человек из пугающего мира тайги, что подступила к поселку. Я уж не говорю, что Витька просто красивый и интересный парень.