Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1993 год

«Князь! Соблаговолите передать небезызвестной особе, что, ежели ей угодно облегчить свою участь, пусть прекратит ломать комедию и выбросит спесь из головы, ибо, судя по ее письмам к вам, дерзко подписанным именем Елизаветы, она так до сих пор и не образумилась. Велите передать ей, что никто ни на мгновение не сомневается в том, что она отъявленная авантюристка и что вы настоятельно советуете ей умерить тон и чистосердечно признаться, кто надоумил ее взять на себя эту роль, где она родилась и с какого времени начала заниматься мошенничеством. Повидайтесь с нею и еще раз передайте, чтобы прекратила ломать комедию. Надо же, какая негодяйка!

Судя по тому, что она написала мне, дерзость ее вообще не знает границ, и я уж начинаю думать, все ли у нее в порядке с рассудком».

По всей видимости, императрице во что бы то ни стало хотелось узнать настоящее происхождение Таракановой. Вскоре ей сообщили, что мошенница была не кто иная, как дочь пражского кабатчика; потом — будто родилась в Польше, что объясняло ее связь с конфедератами Радзивилла; затем — что она дочь нюрнбергского булочника, и в довершение всего — будто она из семьи польского еврея. Очевидно, что какая-то из четырех перечисленных версий была лишней. Однако Екатерину II ни одна из них явно не устраивала. Судя по поведению императрицы, она была чем-то взволнована и даже встревожена. Вскоре, правда, она обрела некоторое успокоение: оказалось, что самозванка была совсем плоха. Ее то и дело трясло в лихорадке. Участилось кровохарканье. И 26 октября 1775 года князь Голицын сообщил Екатерине, что состояние Таракановой плачевно: «Врач, что пользует ее, опасается, что долго она не протянет». И действительно, 3 декабря 1775 года, призвав к себе католического священника, она испустила дух. «Отъявленная негодяйка, присвоившая себе высокий титул и происхождение, близкое к ее высочеству,— писал Голицын, — 3 декабря испустила дух, так ни в чем не сознавшись и никого не выдав».

Так кто же была Тараканова — авантюристка и самозванка? А может, она, как сама утверждала, действительно была дочерью Елизаветы?

Известно, что Екатерина II запретила проводить какое-либо дознание, могущее изобличить Тараканову. Царица ни разу официально не оспорила ее притязания. Екатерине хотелось лишь одного — скорее покончить с этим делом. «Довольно примечательно,— пишет Шалемель-Лакур,— что никто так и не попытался опровергнуть широко распространенное мнение о том, что у императрицы Елизаветы была дочь, или доказать, что она умерла, или, по крайней мере, узнать, что с нею сталось». Спустя восемь лет после смерти узницы Петропавловской крепости посол Франции в России маркиз де Врак, по просьбе одного из парижских кредиторов бывшей княжны Владомирской собрал в Санкт-Петербурге кое-какие сведения о Таракановой. Посол изложил их в депеше, которая ныне хранится в архивах Французского министерства иностранных дел. В этой депеше де Врак выражал свою убежденность в том, что «она действительно была дочерью Елизаветы и Разумовского». После долгих кропотливых исследований, подкрепленных красноречивыми документами, историк Шарль де Ларивьер также пришел к выводу о том, что Тараканова вполне могла быть дочерью императрицы Елизаветы.

Тем не менее та, которая, возможно, была внучкой Петра Великого, нашла свою смерть в крепостном каземате.

Ален Деко, французкий историк

Перевел с французского И. Алчеев Ален Деко, французский историк

Ален Деко

Однажды вечером, когда Гудини собирался уходить из музыкального театра Миннеаполиса, к нему приблизился холеный незнакомец, судя по всему, важная шишка. Он похвалил Гарри и Бесс и — о чудо! — пригласил их на ужин.

Когда они сели, Гудини, немного освоившись в обществе своего благовоспитанного поклонника, спросил: «Как вы находите номер с шелком и голубями? Неплохой, не правда ли? Никто никогда не догадывался, откуда берутся голуби. Это сводит всех с ума».

«По-моему, вы просто держите их в карманах»,— заметил незнакомец.

Гудини рассвирепел, хоть и не желал этого. «Эй, минуточку...» — начал было он, но незнакомец оборвал его: «А что касается вашей игры, то она просто ужасна!»

Король наручников от ярости лишился дара речи.

«Это не значит, что вы не стараетесь,— продолжал любезный незнакомец.— Но в ваших номерах нет последовательности, трюки не вытекают один из другого. Вы просто устраиваете винегрет. Мне понравились две вещи — приглашение надеть на вас наручники, если они найдутся у зрителей, а также номер, который вы делаете в паре с женой. Это очень профессиональная работа. Я хотел бы, чтобы вы работали у меня, показывая только эти номера».

«Работать у вас?» — Гудини осознал, что этот холеный незнакомец имеет отношение к цирку. Вся его дерзость испарилась.

«Я... я не уверен, что расслышал ваше имя», — нерешительно проговорил он.

«Естественно, сынок. Я его и не называл. Меня зовут Мартин Бек. Я из цирка «Орфей».

Гудини на какое-то мгновение лишился дара речи.

Бек был королем шоу-бизнеса в западных штатах. «Орфей» — огромное зрелищное предприятие — имел целый ряд филиалов в городах на побережье. Кроме того, Бек жил по принципу: «Хочешь иметь — плати!» По сравнению с крохоборами, с которыми Гарри и Бесс вынуждены были годами иметь дело, он казался чуть ли не божеством. Более того, Бек был генератором идей в шоу-бизнесе.

«Когда я сказал, что ваша игра была ужасна,— добродушно объяснил он,— я просто не стал щадить ваших чувств. Слишком много навалено — и в короткий отрезок времени. Я хочу, чтобы вы ограничили себя двумя трюками,— тем, что с наручниками, и заключительным фокусом». И он обрисовал молодому иллюзионисту композицию номера. «Я дам вам семьдесят долларов, а если вы понравитесь публике, увеличу оплату»,— добавил Мартин Бек.

Они начинали выступать в Сан-Франциско в первых числах июня. Когда Гудини садились в поезд, у них оставалось всего пять долларов. Для пассажиров со скромным запасом провизии проводник готовил на небольшой плитке легкую закуску и кофе. Но этого не всегда хватало, и Гудини питались скудно, пока не доехали до Альбукерке. Там они должны были простоять пару часов, и Гарри, как всегда неутомимый, сошел с поезда размять ноги. Бесс осталась в вагоне, изнемогая от жары.

Поезд стал набирать скорость, и Бесс уже начала тревожиться, когда появился Гарри, неся большой сверток. Он проходил мимо игорного дома, вошел туда с тремя долларами, а вышел с сорока пятью. В свертке было мороженое, которым он принялся угощать пассажиров.

В этот день судьба его сделала резкий зигзаг. Ему больше никогда не придется выступать в дешевых театрах.

Требование Мартина Бека оставить карты, шелк, голубей и сосредоточиться на наручниках и заключительном трюке (который, по настоянию Бека, был назван «Исчезновение») поразило Гудини не меньше, чем предложение семидесяти долларов в неделю. Что это за фокусник без карт, платков и голубей?

Бек делал ставку на новизну их представления. Театры восточных штатов подозрительно относились к совершенно новым номерам, за исключением тех, что приобрели известность за рубежом. Они ориентировались на семейную аудиторию, на зрителей, приходивших каждую неделю и предпочитавших старых любимцев, которые выступали с уже знакомыми программами. Но на Западе жили люди с авантюристической жилкой. Они аплодировали даже после совершенно незнакомого номера, если он им нравился, и освистывали, если не нравился. Мартин Бек был уверен, что им придется по душе исполненный напряжения номер, во время которого сильный молодой человек с обаятельной улыбкой предлагает публике так сковать его, чтобы он не мог освободиться.

Работая с Беком, Гудини решил, что надо избегать незнакомого ему инвентаря (при воспоминании о вероломстве сержанта Уолдрона с заклинившимися наручниками его все еще бросало в дрожь). В западных городах могли существовать наручники, о которых Гарри даже никогда не слышал и для которых у него не было подходящих ключей или отмычек. Он должен быть осторожен, он должен думать о себе и о Бесс...

Гарри нашел один верный способ прикарманить наручники. Он с обаятельной улыбкой спрашивал публику: «Если я освобожусь, могу я сохранить их как сувенир?» Публика обычно соглашалась, и владелец, не желая прослыть сквалыгой, вынужден был отвечать «да». Таким образом Гарри приобрел множество пар стандартных наручников. Иногда ему приходилось, сидя в шкафу, обрабатывать наручники напильником, если заедал замок. Потом резким рывком он открывал наручники и выдавал пару других наручников за те, которые на него надевали.

Скоро Гудини понял, что предложение надеть на него наручники, имеющиеся в зале, далеко не всегда дает результат. Мало кто из зрителей носит эту штуковину в кармане или на поясе. Поэтому Гарри подсаживал в зал двух-трех человек с наручниками, дабы придать номеру динамизм.