Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1977 год

— Как бы вы ни решили, а идти я должна, — сказала Герда.— Мне ваша еда ни к чему.

— Мы не позволим тебе уйти без продуктов, — оборвал ее старый моряк. — «Валь-4» отдаст тебе часть своего рациона.

Из толпы выступил Макфи и сказал:

— А не скажете ли нам, сэр, кого вы с собой возьмете?

— Скажу, — отвечал я. — Кальстада, если он согласится. — И добавил: — Прежде чем вы решите, позвольте вас предупредить, что надежды мало и что мы почти наверняка погибнем в пути. Но это все-таки шанс, и, как бы мал он ни был, мы должны его испытать.

Китобои ничего не сказали, но я увидел, что один из коков ушел готовить еду. Из своего жертвоприношения они устроили нечто вроде празднества. Сгрудившись вокруг котла, они давали нам какие-то советы, предлагали еще поесть. Герда плакала с сияющими глазами, благодарила их и целовала.

К концу первого дня нашего пребывания на усиленном рационе в наш лагерь явился Бономи и попросил разрешения поговорить со мной.

— Они все, все поедают! — кричал он в исступлении. — Они ничего мне не дают, а сами едят и едят.

— Это ваше дело. Ваше и Бланда, — сказал я.

— Си, си. Но теперь они уже не дадут мне ничего. Совсем ничего.

— Идите и говорите с Бландом. Ваша доля у него.

— Но ведь он мне ничего не даст.

— Это ваше с Бландом личное дело.

На следующее утро я проснулся очень рано — кто-то тряс, меня и звал по имени. На мгновение мне показалось, что уже пора отправляться в путь. Но тут я понял, что мы уходим на следующий день, 22-го числа. Открыв глаза, я увидел склонившегося надо мной Бономи.

— Капитано, капитано, они ушли и ничего мне не оставили. Совсем ничего.

— Кто ушел? О чем вы?

— Бланд! — вскричал он. — Бланд ушел и все забрал с собой. Все продовольствие. Он внизу, на льду. Он, Ваксдаль и Келлер.

Я вылез из палатки и, окруженный холодом и тишиной, царившей на уступе, пытался разглядеть то, на что показывал Бономи. Три крошечные фигурки двигались по льду и тащили сани. Они шли спиной к солнцу, направляясь в ту сторону, где предположительно мог бы находиться «Южный Крест». Мне бы следовало раньше догадаться, что означает переход Бланда с помощниками на полный рацион питания, о чем говорил Бономи. Бланд тронулся на запад, надеясь отыскать лагерь «Южного Креста» или спасательные суда. Все это означало, что нам придется идти по следам Бланда — больше никаких иллюзий насчет этого человека у меня не было. Он наверняка бросит Ваксдаля и Келлера где-нибудь по дороге. И если Бланд все-таки доберется до стоянки «Южного Креста», а мы нет, тогда для оставшихся на айсберге не будет никакой надежды на спасение.

Весь день мы оставались в палатке, сберегая силы и отъедаясь. Нам, лежащим в сытости и тепле, айсберг стал казаться родным домом, мирным и дружелюбным. А поход, в который предстояло отправиться завтра, страшил нас час от часу все больше.

Этим вечером, вскоре после ужина, полог откинулся, и в палатке послышался голос Джуди, тихий, взволнованный:

— Можно войти на минутку, Дункан?

Она заползла в палатку, схватила мою руку и, разрыдавшись, прижалась холодной щекой к моей. Наконец она выговорила:

— Я была так глупа. Все это время... потратила впустую... все лежала в палатке и чувствовала себя несчастной. А теперь... — Джуди поцеловала меня и легла рядом, тихонько плача. Будто бы с уходом Бланда она освобождалась от тяжести, мучительным бременем лежавшей на ее душе.

Спустя некоторое время Джуди сказала:

— Теперь ты должен уснуть. Я не стану смотреть, как вы будете уходить завтра. — Она поцеловала меня. Потом сказала: — Не думаю, что мы встретимся снова, Дункан... в этом мире. Пожалуйста, запомни, что я... люблю тебя... навсегда. И в пути я буду с тобой — если это тебе поможет. — Она протянула руку Герде. — До свидания, Герда. Хотела бы я пойти вместе с тобой, чтобы найти своего отца. — Она поцеловала Герду, потом снова меня. Полог вернулся на прежнее место. Она ушла, и только солоноватый вкус ее слез на моих губах напоминал мне, что она была в палатке.

Герда коснулась моей руки.

— Вы должны справиться, Дункан, ради нее. Вы должны идти вперед, что бы ни случилось.

Окончание следует

Сокращенный перевод с английского В. Калинкина

Он пожаловал в Баренцбург, поселок буровиков на Шпицбергене, в самый разгар полярной ночи. Между домиками привычно посвистывал ветер, по земле крутилась поземка, а он, принюхиваясь, деловито обходил поселок. В тот год земля под тонким слоем снега была покрыта сплошной коркой льда из-за очень поздно шедших дождей, и даже его крепкие копыта не могли выбить из-под ледяного панциря тощий мох. А тут, возле домов, пахло съестным...

Из столовой с ведром отходов выскочила повариха и с криком убежала обратно: в лучах освещавшего поселок прожектора стоял черный мохнатый овцебык. Мощная, как у зубра, голова, свисающая до земли шерсть, в форме лиры загнутые вниз острые рога, сверкающие фосфором недобрые глаза. Как тут не испугаться? На шум из домиков стали выглядывать буровики. В прошлом году они видели вот так же ковырявшегося в отбросах белого медведя, однако сейчас не спешили похлопать по холке рогатого гостя, зная, что этот сугубо травоядный зверь, хоть и именуется овцебыком, нравом совсем не напоминает овцу. Гостю издали бросили хлеб, капустные листья. Он мял их копытами — привычка добывать корм из-под снега — и жадно, с фырканьем ел. Утром (весьма условным в полярную ночь), когда пора было идти на работу, люди забеспокоились: животное стояло на прежнем месте. Посоветовавшись, буровики решили отпугнуть его шумом: завели двигатели машины и тракторы. Только после этого недовольный гость удалился за пределы поселка. Днем водителю вездехода наказали подбросить овцебыку сена с подсобного хозяйства, но зверь бесследно исчез...

Машка, как нарекли буровики позже это упрямое животное, «вышла на люди» только через неделю. На этот раз она появилась на стройке геологоразведочной экспедиции, что размещалась в пяти километрах от Баренцбурга. Расчищая строительную площадку, бульдозеристы в дальнем ее углу в свое время сделали в снегу небольшую котловину. Ее-то и облюбовал обессилевший от голода овцебык, укрывшись там от ветра. Строители в этот же день привезли тюк сена, но Машка взирала на него довольно равнодушно: ни здешние дикие олени, ни тем более овцебыки сена обычно не едят. Кто-то предположил даже, что эта «овца» пришла сюда расстаться с жизнью. Однако через сутки-другие заметили: Машка хоть и без энтузиазма, но все же жует сено. Кроме того, ела она хлеб и картошку.

На нее смотрели, ее фотографировали в свете фар и со вспышкой, а она продолжала жевать, почти не обращая внимания на людей, только иногда угрожающе опускала голову. Уходить с сытного места Машка, судя по всему, не собиралась. Когда строителям потребовалось расширить площадку, они специально сделали в снегу яму и бросили туда сена. Машка не заставила себя долго упрашивать — мигом переселилась на новую квартиру.

Сено и подношения доброхотов, видимо, помогли Машке восстановить силы, она уже почти не лежала, энергично фыркала и мигом разворачивалась на одном месте, как это обычно делают овцебыки при подходе людей. Очередную порцию сена встречала своеобразно: шла на тюк в лобовую атаку. Била его рогами, подбрасывала в воздух, отступала и снова кидалась на него. Играла с тюком, как котенок с мячиком, хотя такую «игрушку» даже вдвоем совсем не просто забросить в автомашину.

Строители и геологи решили было, что Машка поселилась у них надолго, по крайней мере до того времени, пока оттает ледяной панцирь, покрывший горы и долины острова. Но Машка ушла, даже не дождавшись рассвета, наступающего здесь в двадцатых числах февраля. То ли надоел ей шум стройки, вплотную подступившей к ее жилью, то ли почувствовала в себе достаточно сил для единоборства с природой. Следы вели в сторону Колсбея. Там, а также в районе Груманта и норвежского рудника Лонгирбюен, уже давно обитают овцебыки. Завезенные когда-то из Гренландии, они, невзирая на бедность флоры, прижились и стали размножаться. Самка приносила теленка примерно раз в четыре года. Поэтому поголовье овцебыков на Шпицбергене даже в лучшие годы не превышало четырех десятков.

Наблюдать за повадками этих ровесников мамонтов весьма любопытно, хотя подчас и небезопасно.

Если послушать бывалых полярников, то создается впечатление, что большинство их встреч с овцебыками заканчивалось неприятностями.

Есть у овцебыков, особенно у старых, привычка впадать в этакую прострацию и часами стоять на месте, подобно монументам. Ездившие на Грумант полярники видели такого «размышляющего старичка» на одном и том же месте чуть ли не все лето. Таким же образом вел себя другой его мохнатый сородич, обосновавшийся в Колсбее. Однажды приехавшие туда туристы с Пирамиды были несказанно обрадованы, обнаружив овцебыка между старых построек. Защелкали фотоаппараты, зажужжали кинокамеры — бык стоял как манекен. Появились желающие попасть в кадр с быком. Кто-то тронул его палкой — тот не шелохнулся. Но тут подскочила приехавшая с полярниками рудничная лайка Бельчик, и «монумент» мгновенно ожил. Причем повернулся с такой быстротой, что собака с визгом еле-еле выскочила из-под его рогов. Вообще эти 500—600-килограммовые животные весьма проворны: легко поднимаются по заснеженным склонам гор, куда впору подняться лишь альпинисту, умеют съезжать со склонов, присев на крепкие задние копыта...