Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1983 год

Казаки работали споро. Красную рыбу потрошили. Жир бросали в одну бочку, икру в другую, тушу тащили в воду — мочить, другие же распластывали, делали надрезы, насыпали соль и несли на пригорок «на солнце и на росу». Жир из красной рыбы вырезали кусками, куски солили.

Самые опытные выбирали белужью и осетровую икру, очищали ее от перепонок и, протирая сквозь решето, слоями складывали в бочку, на которую клали гнет.

— Потом еще повялят и повезут продавать в Очаков или во Львов. Икру нашу любят в Царьграде, Египте, Греции. Италийские, алжирские и армянские купцы увозят ее отсюда.

Через несколько часов потроха были сгребены и выброшены в речку, доски, где разделывали рыбу, обмыли горячей водой из чана, и гардовничий дал команду: «Трохи видпочить!», то есть отдых.

Под вечер, когда казаки отужинали, Зуев встал из-за стола и спустился к спокойно несущему свои волны Бугу, наслаждаясь его величавой тишиной и раздольем. Неожиданно из камышей тихо вынырнула лодка и остановилась посреди реки. В лодке, в длинной белой рубахе, стоял человек и, слегка табаня веслом, всматривался в глубину. Вдруг из-под его рубашки черной стремительной тенью что-то выскочило и нырнуло в воду. Василий даже не успел удивиться этой чертовщине, как на борт лодки из воды вскочила та же самая тень, держа в зубах большую бьющуюся рыбину.

— О господи, да что же это такое?! — невольно воскликнул он и обернулся, ища ответа. Как бы ожидая этого вопроса, к нему подошел здоровый казак и, остановившись, опираясь на весло, медленно сказал:

— Це Петро Непийпиво з своею кицею рыбу ловит.

А кошка или что там за диковина, ныряла и ныряла в воду, вытаскивая одну за одной большие серебристые рыбы. Так Зуев увидел то, о чем ему не раз говорили. Казаки имеют прирученных выдр, которые ловят своим хозяевам самую крупную рыбу...

С гарда выехали поздно, решив ехать ночью строго на север, чтобы попасть на Кривой Рог . Южное небо всегда удивляло северянина Зуева. При свете его мерцающих звезд все казалось таинственным и необъяснимым. Неожиданно из темноты вынырнул курган с тремя вершинами, одна из которых была как бы срезана. Сейчас, возвращаясь из Херсона и пересев в котыгу Щербаня, он еще раз хотел осмотреть, описать и зарисовать курганы и бабы, на них стоящие.

«Оные здесь по ровности горизонта взмывали, как будто бы они стояли в воздухе и делали в красный день единое глазом украшение»,— запишет он потом.

Часть курганов, и один самый большой — Чертомлыцкий, Зуев описал полностью и вместе с рисунками «болванов», на них расположенных, отослал это описание в академию. «Что касается курганов...— писал он в донесении,— то степи Азова и Новороссии усеяны ими. Я видел курганы различных типов: большие, малые, конусообразные, невысокие, плоские, окруженные камышами, поставленные стоймя, как мы видели у Абакана».

Все время помнил Василий двадцать пятый пункт «Наставления», где предписывалось:

«Собрать сведения о развалинах и старых городишках, могилах, курганах, других древностях... Надо собирать сведения о древних могилах и находимых в них костях, орудиях и других предметах. Следует записывать предания».

Обернулся к дремавшему рядом казаку, спросил:

— Кто тут копался?

— Да тут один пан из Петербурга приехал, по-нашему не очень говорит.

— И что, много накопал?

— Да почти пятьдесят кошелок выкопал, навалил на волов и посунул в губернию. Кожа на волах трещит, а он сунет и сунет. И как думаете, он сам ищет? Ни, достает якусь стрелочку и на нее смотрит, а она уж ему показывает, где клады лежат, а где что другое. Она так и типается у него в руках. Он говорит: здесь клад. А она показует: нет, вот тут.

— А что, правда — тут богатство зарыто?

— Так у нас вси об этом говорят. Вначале сорока сороке, ворона — вороне, а потом нам.

— Да кто же зарывал их?

— Ну, то все знают. Куцые черти дя чубатые запорожцы.

— Как так?

— А вы не знаете разве того, как старых людей переделывали в молодых? Ну, так послухайте, как оно было. — И Щербань рассказал историю о казаке и черте, как они старых в молодых переделывали, а заработанные деньги в курган прятали. И вот с тех пор запорожцы пословицу сложили: «Бога не забывай, да и черта не обижай».

Дальше ехали молча, но скоро казак снова прервал думу Зуева:

— ...Когда-то в очень давнюю давнину тут у нас, в Запорожье, жил неимущий безродный козак-сирота. Только и богатства у него было — конь, кресало да люлька. И такой он был бесстрашный человек, что везде, бывало, бродит: то по степи, то по балкам, то по лесу. День или ночь — ему все равно. Вот как-то в зимнее время выехал он из Запорожья в Гетманыцину на городы. Выехал, погода была хорошая, а потом была такая хуртовына, что боже сохрани! И света божьего не видно. А козак все едет. Ехал-ехал, наконец сбился с пути: сюды-туды! Сюды-туды, нет дороги; пришлось так, хоть богу душу отдавать.

Ну что же теперь делать? Пущу, думает, коня, пусть он сам едет куды знает. Пустил. Конь едет-едет, вдруг тыць и стал. Что такое? Смотрит козак — ограда, а за оградой церковь. «А слава богу! Видно, тут же где-то и слобода». Привязал коня до ограды, а сам пошел искать слободы. Искал-искал, нет слободы да и только! Хотел было вернуться обратно, но и тут беда: след потерял. Что же теперь-то делать? «А дай позову коня»,— думает. Позвал коня, тот заржал где-то. Козак пошел на голос и наконец-то добрался до него: «Нет, теперь я вот что сделаю: коня заведу под колокольню, сам сяду под дверь церкви, закурю люльку и буду сидеть до утра».

Так он и сделал. Сидит себе и сидит, из люлечки попыхивает. Вдруг слышит, как будто что-то сорвалось со стены и шарахнулось об пол: так по всей церкви и раздался гул. Послушал-послушал козак и подумал: «Это, видать, мне вздремнулось, да в дремоте и пригрезилось». Поправил он на голове шапку, пощупал чупрынку, наложил табачка, придавил его пальцем, накрыл крышечкой и опять сидит, люлечку попыхивает. Но вдруг чудится ему, что кто-то ходит по церкви. Ша-шам... Что же это такое? Нет, это не во сне... Козак вскочил с места и стал осматривать церковную дверь. Видит, что в двери ключ торчит. «Эге, тут что-то неладно!» Тотчас выкресал огню. Зажег трут, вошел в церковь, нащупал там свечу, зажег и стал осматривать церковь. Видит, среди церкви стоит гроб, а около гроба на полу лежит крышка. Козак подошел ко гробу, заглянул в него: лежит мертвец, лежит так, как и следует ему лежать. «Значит, это не он стучит, кто бы это мог?» Пошел козак по церкви, заглянул во все углы, никого нет. На клиросе нет, пошел на алтарь, заглянул под жертвенник — никого нет; поднял одеяние на престоле, а там под престолом женщина.

— Чего ты сюда забралась? А вылазь да скажи, кто ты такая и чего ты вобралась ночью в церковь? — спрашивает он.

А женщина бух в ноги козаку.

— Не губи меня, все расскажу. Пришла сюда, чтобы вырвать кутний зуб, бо такими зубами можно отмыкать замки, доставать из земли клады, привертать девчат. Так вот я украла у попа ключ и наладилась вырвать зуб, а тут ты... Теперь, если хочешь, я достану для тебя зуб, и будешь ты богачом на весь мир; чего хочешь — того и попросишь.

— Бог с тобой и с твоим зубом. Был я сиротой-голяком и умру таким же, а ты выходи, я тебе покажу, как заниматься таким ремеслом! — Тут козак выволок женщину из церкви, изрубил ее на мелкие куски, бросил куски в снег, запер церкву, сам сел на коня и, так как было к свету, скоро нашел слободу, где и рассказал эту историю людям, от которых мы знаем...

— Да, попугал ты меня, — промолвил Василий. — Курганы, конечно, надо беречь, но и знать, что в них зарыто, надо тоже.

«Страшная и мудрая сказка», — думал Зуев, глядя на дорогу, уже освещенную месяцем.

Дорога, дорога! Тысячами километров ложишься ты под колеса путешественника. То тянешься ровной накатанной гладью, то взбугришься и запетляешь, станешь волнистой и неровной. А то вдруг затеряешься и почти исчезнешь в разнотравье степи, разлившись тропками по оврагам и буеракам.

Сколько прошел ты, российский путешественник Василий Зуев, сколько зла видел и горя?! Но не отчаивался, не падал духом. «Мир на добрых людях держится», — говорил замуштрованный, изувеченный и израненный отец твой. Действительно, вот рядом едет твой провожатый, мудрый, тихий и смелый запорожский казак Щербань, потерявший дочь, жену и сына, но сохранивший доброту, интерес к жизни и светлый разум. А сколько талантливого и ученого люда видел ты на Руси, в Сибири, на Украине, в Новых землях!

В Харькове Василий Зуев видел Захаржевского, сумевшего изготовить астрономические телескопы с крупными стеклами и пневматические машины. А в Курске полуопальный губернатор Свистунов составил карту по всей губернии, записав болезни и года рождения умерших. Другую запись о рождении, браках и смертях всех поселян составил он по уездам, где отметил, что число смертей от пятилетия к пятилетию возрастает. Это же целая система действий! Свистунов собрал коллекции, делал записи и все это готов был отдать академии или Медицинской коллегии. Но те в столичной своей гордыне интереса не проявили, а Зуев хотел вызвать к этому интерес. Во время посещения Ненасытецкого порога он видел, как местный предприниматель Фалеев при помощи пороха первым стал расчищать Днепровские пороги.