Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1974 год

Труд помытчиков признавали тяжелым. Их многие десятилетия освобождали от податей и налогов, даже от яма (обязанности поставлять лошадей или корм для лошадей государевым людям) и городового дела (строительства крепостных сооружений). Цена выношенному соколу была огромной — во все времена он стоил нескольких коров, целой избы и даже более.

Гоняли на Север ватаги помытчиков, старались задобрить их, прикрепить к ремеслу — не случайно. Если посольству какому куда ехать, в числе главных подарков почти всегда были кречеты. В Англию, Польшу, Данию, Турцию — куда только ни слали русских соколов...

Не просто было помытчикам добираться до ледовитых морей, огромной выносливости требовал и сам промысел. Кречеты гнездятся на скалах, в труднодоступных местах. Брать их из гнезда опасно. Ловить с помощью перевесов — сложно. Но не каждому дано и такое терпение, чтобы часы, дни, недели проводить на помцах, в полевом сидении без всякой надежды на успех.

— За все годы у меня побывало только четырь небольших соколика-чеглока, — не без грусти сообщает Валентин.

Большого, одного из лучших — странствующего сокола-сапсана Валентин пытался поймать у истока Невы в Петрокрепости: орнитологи сказали ему, что сапсаны пролетают над нею каждую осень. Валентин отправился туда со всем снаряжением, просидел восемь дней, но бесполезно: канюков видел больше сотни, а сапсаны так и не появились. Чеглоков же Валентин добыл около полюбившейся ему деревеньки Тудозеро.

В ремесле помытчика на первый взгляд ничего хитрого нет: надо разложить в поле сеть-тайник, привязать по соседству манную птицу и, как только сокол появится, шпарнуть, подбросить ее навстречу хищнику. Обычно он тут же бросается на нее, вонзая когти. Спрятавшемуся поблизости охотнику остается только притянуть его вместе с манной птицей к сетке и обоих накрыть ею. Но как увидеть сокола, не прозевать его? Помытчики никогда не надеялись на собственную зоркость. Помогали им серые сорокопуты: маленькие птахи из семейства воробьиных. При приближении сокола сорокопут первым торопится всех предупредить об опасности. Далеко окрест разносится его суховатое «чек-чек-чек»: словно камень стучит о камень.

Валентин действовал в полном согласии с вековыми традициями. Поймал сорокопута, привязал его на колышек неподалеку от сетки-тайника, вырыл ямку, чтобы сторожкой птице было куда спрятаться от хищника. За манную птицу взял зяблика. Сам укрылся в кустах, метрах в сорока.

«Чек-чек-чек» — зазвучало очень скоро. Сорокопут торопливо побежал к ямке. Валентин и сам увидел чеглока. Шпарнул зяблика, не промедлив. Чеглок пролетел как ни в чем не бывало. Не заинтересовался ни сорокопутом, ни зябликом, словно их вовсе не было. Так продолжалось несколько дней. Отпуск Валентина таял как весенний снег, а вынашивать и приручать было некого. Валентин даже растерялся, не понимая, почему у него ничего не получается.

Отступать все-таки не хотелось. Он оставил на время свою сеть. Решил понаблюдать за соколиками, присмотреться к ним. Тогда и увидел, как над небольшим озерком они берут ласточек. Выходит, не зябликом, а ласточкой надо их приманивать. Теперь они стали дежурить в другом составе: человек, серый сорокопут, ласточка.

Сначала вроде бы все шло по-прежнему, но уже на второй день чеглок после того, как ласточка, словно выстреленная, метнулась ему навстречу, сделал первую ставку. Играючи. Царапнул птицу и тут же взмыл вверх. Потом опять устремился вниз, нанес несильный удар и снова стал набирать высоту. Ласточка храбро отстаивала жизнь, металась из стороны в сторону, и соколик, видно, решил, что охоту пора кончать. Он начал снижение с вытянутыми лапами в замедленном темпе, рассчитывая каждое движение. На этот раз удар был смертельным, и чеглок вместе с ласточкой повалился на осеннюю жухлую траву. Победитель не чувствовал, как его потянули к сетке вместе с жертвой.

— Быстрый чеглок. Как молния, — замечает Валентин. — Он был слетком — так называют молодого сокола, слетевшего с родительского гнезда, но еще не линявшего, не мытившегося. Понятливый. Я приучил его ловить жаворонков. К сожалению, в неволе они недолго охотятся: два-три года. Потом теряют свои боевые качества. А жить — живут. В Нью-йорском зоопарке сокол прожил 162 года... Вообще-то, чтобы по-настоящему заниматься сокольей охотой, надо быть от всего свободным...

Это не фраза. Красная птичья потеха требует высокого профессионализма, и о ней, естественно, стали забывать сразу, как только была ликвидирована государева служба «сокольничьего пути». Поймать птицу сложно, еще труднее обучить ее.

Учеба начинается с держания, или вынашивания. Ястреба укутывают в специальную пеленку — усеченный конус с отверстием для головы, надевают ему на лапы опутенки и привязывают к ним должик. Все первые сутки ястреба носят привязанным к руке, одетой в кожаную перчатку. Останавливаться нельзя: необходимо, чтобы птица чувствовала непрерывное движение. Стоит задремать, промедлить минуту, зазеваться — птица моментально воспрянет духом: глаза у нее проясняются, снова проглянет в них диковатый блеск — и тогда все начинай сначала.

— Первые, самые трудные сутки, вынашивают обычно вдвоем, попеременки, — объясняет Валентин. — Но однажды я остался один. Ястреб, как назло, попался необычайно упорный. Бился я с ним трое суток. Трое суток не спал. Держался только на кофе. Потом, когда он начал наконец клевать мясо, в пору было заплакать от радости, от облегчения...

Время на вынашивание во многом зависит от возраста птицы. Легче приручить гнездаря — птенца, взятого прямо из гнезда и не успевшего на воле научиться летать. Слеток, птенец, привыкший к полету, дается труднее; розмыт — птица, которая однажды уже линяла, тем более. Самое сложное — покорить дикомыта, взрослого, опытного ястреба, линявшего, мытившегося много раз. Но и почетнее всего, всего заманчивее: из дикомытов вырабатываются лучшие охотники. В неволе невозможно научиться тому, что само собою приходит в свободной охоте, рядом, крыло в крыло с другими матерыми, умудренными годами хищниками.

— После того как сокол взял мясо, он еще не стал ручным, — предостерегает Валентин. — Может и когтями хватить. Когти у него длиною до трех с половиной сантиметров. Беречься их надо. Мне самому сколько раз попадало...

После первых бессонных суток сокольник может дать себе отдых. Ночью он спит сам и позволяет спать птице. Но только ночью, в темное время. Зари ждать нельзя. Надо вставать до света и снова начинать бесконечное, бессмысленное, если смотреть со стороны, хождение по избе.

— Вынашивание продолжается неделю или даже десять дней. Какая жена вытерпит мужа, занятого столь несерьезным делом? Вот так и живу один... Птица, она всего тебя требует. Разве кто поймет это... — продолжает Валентин. — Только через неделю или десять дней наступает пора вабить птицу. На это уходит еще две недели, а то и больше. Я приручаю ее тем, что даю клевать мясо на перчатке, где она обычно сидит. Сначала заставляю птицу переходить с руки на руку. Первый шаг дается с трудом, ястреб не сразу на него решается. Потом сажаю его на спинку стула, и он уже с нее возвращается на перчатку. Расстояние увеличиваю постепенно.

Первое время вабят, как говорили в старину, с вервью. Привязывают птицу бечевкой, легоньким шпагатом, таким, чтобы она его почти не чувствовала. Поторопишься, упустишь — насмарку труд трех-четырех недель...

После вабления наступает время притравливать птицу, учить охоте. Я беру для этого голубей. В городе их больше чем надо. Летают они великолепно. Увертливы. Ястреб сразу кидается на них. В книгах я читал, что полезно подзывать ястреба сигналом. Свистком, например. Я не придаю сигналу значения. Рассчитываю прежде всего на зрение, на прямую зрительную связь. Если ястреб далеко, машу ему рукой. К хвосту у него, кроме того, прикреплен колокольчик, который помогает отыскивать беглеца...

Настойчивости, терпения, умения подмечать самые малые малости в поведении и настроении живого существа, правильно толковать, понимать эти малости требует всякая дрессировка. Дрессировка ловчих птиц в особенности. Сокольнику, хочешь не хочешь, приходится быть собранным, сосредоточенным, чутким ко всему, что делается вокруг. Валентин не курит, не пьет. Даже сухого вина.

— В компании в этом отношении я человек тяжелый, — шутит Валентин. — Но что делать? Птица не любит табака. Пьяных тем более. Случалось, брали моих ястребов на руки люди под хмельком. Ястреб сразу взъерошится, натопорщится... Понимает, что человек не такой, как всегда, нельзя на него надеяться. Сокольником не каждый может стать. Любить надо соколью охоту, призвание иметь.

Я все-таки должен поймать сокола. Большого сокола, — который раз вздыхает Валентин. — Соберусь как-нибудь с деньгами, со временем и поеду на дальний Север. В те места, куда ходили когда-то помытчики.