Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1985 год

На окраине города нахожу высокий дом с вывеской у подъезда: «Кольская геологоразведочная экспедиция сверхглубокого бурения». Вхожу. Вот и кабинет главного геолога, о встрече с которым было договорено заранее. Из-за стола поднимается высокий крупный мужчина с седеющей гривой волос.

— Ланев. Владимир Степанович,— геолог протягивает мне широкую ладонь. Глаза живые, смотрят с интересом.— Вы, конечно, хотели бы знать, на какой глубине мы сейчас работаем,— голос Ланева звучит твердо, как у человека, уверенного в предмете разговора.— На тринадцатом,— делает он ударение на этом слове.— Каждый год проходим почти по километру.

— А вы сами давно в Заполярном? — спрашиваю я.

— С шестьдесят девятого. Первые колышки забили без меня, чуть раньше...— Ланев открыл ящик стола, вытащил старую фотографию и протянул мне.

На фотографии — четверо мужчин у вездехода среди заснеженной тундры. Метельный хвост снега словно перечеркнул массивные фигуры в полушубках.

— 2 апреля 1966 года члены рабочей комиссии... это они,— пояснил Ланев, указав на фотографию,— определили точку заложения сверхглубокой. В составе комиссии был и бессменный начальник нашей экспедиции Давид Миронович Губерман. А бурить начали с весны семидесятого. Сегодня Кольская скважина — самая глубокая в мире, это вы знаете. Американская Берта-Роджерс в Оклахоме смогла дойти только до отметки 9583 метра. Но нас волнует не рекорд, точнее, не столько рекорд, сколько новые факты, которые приносит каждый метр проходки. Ведь главная цель — исследовать строение континентальной земной коры. Кольская сверхглубокая — это поистине телескоп, обращенный в глубь планеты...

— Владимир Степанович, а почему этот телескоп понадобился именно сейчас, в наши дни?

Ланев задумался:

— Вопрос этот затрагивает многие аспекты сегодняшней жизни...

Главный геолог говорил о том, что идея проникновения в глубь Земли — давняя, она сродни стремлению человека в космос, в океанические глубины. Когда-то о сверхглубоких скважинах писал академик Иван Михайлович Губкин, и ученые вернулись к его замыслам, но на другом этапе развития техники. Конечно, это очень важная сторона вопроса — научные и технические возможности, позволяющие осуществить подобный эксперимент. И все-таки почему именно в последние десятилетия настойчиво заговорили о глубоком и сверхглубоком бурении? Как известно, в 1962 году был создан Межведомственный научный совет по проблеме «Изучение недр Земли и сверхглубокое бурение» и в последующие годы разработана программа изучения глубинного строения территории нашей страны.

Говоря это, Владимир Степанович приостановился, внимательно посмотрел на меня, как бы желая убедиться — улавливаю ли я ход его мысли, потом взял со стола журнал «В мире науки».

— Вот как отвечает на этот вопрос министр геологии СССР, председатель упомянутого Межведомственного научного совета Евгений Александрович Козловский. Послушайте. «Не без оснований считается, что экономический потенциал государств в большей степени зависит от минеральных ресурсов... В поисках новых источников минерального сырья и энергии человечество уже вышло на шельфы морей и в Мировой океан. На континентах большая часть новых месторождений залегает на значительных глубинах от дневной поверхности. Вполне понятно, что увеличение глубины освоения недр хотя бы еще на 1—2 километра, не говоря уже о глубинах в 5—10 километров, принципиально расширит перспективы роста минерально-сырьевого и энергетического потенциала человечества».

Ланев отложил журнал.

— Выходит, вам и вашим товарищам выпала роль первооткрывателей земных глубин?

— Громко сказано, но уверен, пройдет время,— ответил Владимир Степанович,— и люди из нашей экспедиции будут вспоминать работу на сверхглубокой как свой «звездный час». Многие, верно, это уже чувствуют, потому и работают подолгу, с крайней отдачей, словно соизмеряя годы своей жизни с пройденными глубинными километрами. Таких вы непременно встретите на буровой. Тот же Миша Русанов... Я давно его заприметил, когда он еще в печенгской тундре работал,— задумчиво проговорил Ланев. А потом, словно отбросив воспоминания, твердо сказал: —Да, Михаил Сергеевич Русанов, начальник геологической партии. Обязательно встретьтесь с ним. Он один из тех, кто здесь, на Кольской, стал подниматься вверх по ступеням, ведущим на глубину.

Ярко-желтая вышка буровой видна издалека. Она устремлена в синее небо, она как маяк среди серо-зеленых волн сопок...

В этот летний день видишь только игру красок и как-то не думаешь о том, что обшили вышку гофрированным железом, чтобы защитить людей от частых вьюг и морозов, что соединили буровую с корпусом производственно-технических служб тоже не случайно. Заполярье...

Высокий молодой мужчина в легкой рубашке с закатанными рукавами ждет меня у подъезда корпуса. Мы идем навстречу друг другу, будто старые знакомые. У Михаила темные волнистые волосы, смуглое лицо, задумчивые глаза. И голос негромкий, спокойный.

— Постоим минутку,— Михаил словно хочет привлечь мое внимание к окружающей нас природе: невдалеке голубеет озеро, дремлют под солнцем сопки, покрытые зарослями карликовой березки...

— Эта тундра...— прерывает молчание Михаил и неожиданно обрывает фразу, смутившись.— Да нет, это я так, воспоминания...

Разговор о деле начинается в кабинете Русанова. В окне — тот же пейзаж, только перечеркнутый понизу тонкими стальными нитями труб, сложенных во дворе. Я прошу Михаила рассказать о том, как он пришел на сверхглубокую и что же который год держит его здесь, за Полярным кругом, вдали от родного Ленинграда.

Русанов говорит неохотно, скупо. Видимо, не хочет или не привык рассказывать о себе. И все-таки постепенно судьба и характер молодого геолога, кажется, проясняются.

...В 1970 году Миша Русанов работал техником-геологом во Всесоюзном научно-исследовательском геологическом институте — ВСЕГЕИ. Работал и учился в Ленинградском университете. Позади остались детство на Невской заставе, вечерняя школа и работа фрезеровщиком на Ленинградском машиностроительном. Впереди... А что было впереди? Возможно, Михаил не очень-то и задумывался об этом и, даже когда в институте заговорили о Кольской сверхглубокой, не почувствовал, что пришла его пора. Он просто, выполняя задание, поехал с экспедицией в поле, в Печенгский район, обследовать места заложения скважины.

Михаил уже бывал в экспедициях на Украине и в Сибири, исследуя Украинский и Алданские щиты. Теперь ему предстояло встретиться с Балтийским кристаллическим щитом. Он изучал докембрий — древнейшие толщи земной коры, и пока что именно предмет его исследований диктовал маршруты...

То лето было удивительно теплым для Заполярья. Зеленая земля, солнечное небо, цепь озер, лодка и «идеальная обнаженность пород», как заметил Михаил, особенно в сравнении с Украиной и залесенным Алданом,— все это подкупило, приворожило геолога. Только теперь, слушая Михаила, я поняла его недосказанную фразу: «Эта тундра...» Но главным, что помогло ему сделать выбор, было, наверное, то, что здесь, на этой земле, начинался уникальный эксперимент...

Русанов не сказал об этом прямо, но долго и интересно говорил, почему именно на Кольском заложили нашу первую сверхглубокую.

Рассказывая, Михаил взял лист бумаги и быстро набросал схему земной коры. Верхний слой — осадочный, затем — гранитный и нижний — базальтовый. Аккуратно проставил цифры: мощность первого — несколько километров, среднего — 35—40, нижнего — около 30. «Так вот,— сказал он.— Щиты — наиболее стабилизированная часть земной коры. Правда, присыпаны они довольно мощными осадочными породами. Но на Кольском есть места, где гранитный слой выходит на поверхность — полуостров основательно сглажен ледниками. По оценкам, разрушено, вынесено водой и ледниками в другие районы примерно 5—15 километров верхней части гранитного слоя. Понимаете, что это значит? Глубинность наблюдений резко возрастает... Далее — Кольский насыщен месторождениями, а Печенгский район — опорный для познания геологии и рудообразования не только всего Балтийского щита, но и древней земной коры других континентов».

...После экспедиции в печенгскую тундру Русанов пришел к Владимиру Степановичу Ланеву.

— Отслужи в армии и приезжай,— сказал ему на прощание Ланев.

Михаил служил на Северном флоте, и ему казалось, что самое интересное на сверхглубокой свершится без него. А когда кончилась служба, написал в Заполярный. Русанову ответили, его ждали.

И вот он в Заполярном. Сначала работает геологом в Кольской геологоразведочной экспедиции сверхглубокого бурения, а вскоре — начальником геологической партии. В партии 31 человек — лаборанты, шлифовальщики, геологи, старшие геологи, инженеры. И много совсем молодых, для которых Русанов уже — Михаил Сергеевич.