Теннесси Уильямс - Лето и дым

Миссис Уайнмиллер. Куда девался мороженщик?

Мистер Уайнмиллер. Тише, мать!

Песенка заканчивается. Аплодисменты. Оркестр начинает играть вальс «Сайт-Яго».

(Завидев приближающуюся дочь.) Мы здесь, Альма!

Входит Альма Уайнмиллер. Ребенком она казалась не по летам взрослой, а теперь, хоть ей еще не больше двадцати пяти, в ней сеть уже что-то от старой девы. Нервный смешок обличает в ней повышенную застенчивостей слишком уж чрезмерную заботу о благопристойности, а в манере говорить и двигаться сказывается и ее положение хозяйки в доме священника, и долгие года посещения церковных служб. Сверстники посмеиваются над нею, считая чудаковатой и манерной. Росла она главным образом в обществе людей старше ее. Подлинное ее естество глубоко скрыто, даже от нее самой. На ней бледно-желтое платье, в руках зонтик из желтого шелка.

Когда она проходит мимо фонтана, Джон несколько раз громко хлопает в ладоши. Затаив дыхание и издав при этом непроизвольный легкий смешок, сменившийся испуганным «ах!», она словно бы хочет удалиться, но затем быстро подходит к родителям. Всё еще доносятся аплодисменты.

Они, видимо, хотят, чтобы ты спела еще.

Нервно обернувшись, Альма слегка потирает рукой горло. Джон усмехается, хлопая в ладоши. Когда аплодисменты вдалеке стихают, Альма обессиленно опускается на скамью.

Альма. Открой мне сумочку, отец. У меня пальцы замерзли. Совсем одеревенели. (Глубоко и с усилием вздохнув.) Сама не знаю, что это со мной было, — какой-то совершенно панический страх! Ни за что больше, ни за что, разве это стоит мук, которые я претерпела?!

Мистер Уайнмиллер (обеспокоенно). У тебя снова нервический приступ?

Альма. Как сердце колотится! А когда пела, было такое ощущение, будто оно где-то в горле!

Джон у фонтана смеется вслух.

Все, наверно, было заметно, да, отец?

Мистер Уайнмиллер. Ты пела замечательно, Альма. Но ты знаешь, как я к этому отношусь, — неодобрительно. Не могу понять, зачем тебе понадобилось. Тем более это тебя так расстраивает.

Альма. Не понимаю, как можно было возражать против моего выступления на патриотическом празднестве. Если б только я спела действительно хорошо! А то ведь едва-едва до конца дотянула Был момент, когда думала, что так и не дотяну. Слова из головы вылетели. Заметна была пауза? У меня в глазах потемнело от ужаса! Я так и не вспомнила, но пела дальше — импровизировала, должно быть. Фу-у-у! Платочек там есть?

Миссис Уайнмиллер (внезапно). Куда девался мороженщик?

Альма (растирая пальцы). Кровообращение восстанавливается понемножку…

Мистер Уайнмиллер. Сиди спокойно и прямо, дыши поглубже.

Альма. Да-да, теперь мне… А платок?..

Миссис Уайнмиллер. Куда девался мороженщик?

Мистер Уайнмиллер. Здесь нет никакого мороженщика, мать.

Альма. Да-да, мать, мороженщика здесь нет. По мы с мистером Доремусом зайдем но пути домой в аптеку и захватим мороженого с собой.

Мистер Уайнмиллер. Ты что, намерена здесь остаться?

Альма. Пока не кончится концерт. Я обещала Роджеру подождать его.

Мистер Уайнмиллер. Полагаю, ты заметила, кто там у фонтана?

Альма. Ш-ш-ш!..

Мистер Уайнмиллер. Тебе лучше пересесть на другую скамью.

Альма. Но мы с Роджером условились встретиться здесь.

Мистер Уайнмиллер. А нам пора, мать.

Миссис Уайнмиллер в рассеянности направляется к фонтану.

(Поспешно удерживая, ее.) Сюда, мать, сюда! (Взяв за руку, уводит ее.)

Миссис Уайнмиллер (обернувшись, высоким детским голосом). Клубничного, Альма. Шоколадного и шоколадно-клубничного! Ванильного не надо!

Альма (вяло). Да-да, мать, ванильного…

Миссис Уайнмиллер (в бешенстве). Я сказала, не надо ванильного! (Кричит.) Клубничного! И шоколадного!

Мистер Уайнмиллер (яростным шепотом). Перестань, мать! Мы привлекаем внимание. (Силой уводит ее.)

Джон смеется. Альма поднимает зонтик, загораживая от него лицо. Откидывается на спинку скамьи, прикрывает глаза. Джон замечает рядом с фонтаном шутиху, небрежно наклонившись, берет ее, с усмешкой зажигает и бросает к скамье Альмы. Когда она, зашипев, начинает стрелять, Альма вскакивает с коротким испуганным криком, роняя зонтик.

Джон (вскочив на ноги и всматриваясь направо, с деланым возмущением). Эй, ты! Смотри у меня!

Альма расслабленно опускается на скамью.

(Подойдя к ней, участливо.) Вам плохо?

Альма. Не могу никак… дыхание перевести. Кто это кинул?

Джон. Какой-то гаденыш.

Альма. Где он?

Джон. Удрал поскорее, когда я крикнул.

Альма; Следовало бы издать постановление, запрещающее пускать шутихи в нашем городе.

Джон. За последние два дня к нам с отцом обратились пятнадцать ребятишек с ожогами. Что, если вам принять немного укрепляющего, а? (Достает фляжку.) Вот.

Альма. Что это?

Джон. Коньячок с яблочной водкой.

Альма. Нет-нет, благодарю вас.

Джон. Адская смесь — динамит!

Альма. Не сомневаюсь в этом.

Джон смеется и опускает фляжку в карман. Поставив ногу на край скамьи, смотрит ей прямо в лицо. Его упорный смеющийся взгляд приводит ее в замешательство. В голосе Альмы и во всей ее повадке есть нечто изящное и утонченное, ей присуща своеобразная грация, которой и вообще отличаются девушки американского Юга. Даже в легкой напыщенности ее манер есть некое обаяние, хоть и вполне очевидно, что городская молодежь может третировать ее, считая «гордячкой» и «ломакой». Ей, видимо, пристало бы жить во времена большей утонченности, скажем, во Франции восемнадцатого века. В начале и конце фраз у нее словно перехватывает дыхание, и она издает короткий беззвучный смешок. Эта ее привычка — следствие нервности и болезненной застенчивости — будет особо оговорена в соответствующих ремарках, хотя, разумеется, исполнительницы вольны обыгрывать ее по своему усмотрению. При всем том следует избегать нажима, чтобы не лишить ее обаяния и не превратить в несуразную фигуру.

Альма. Вы… приехали домой на лето?

Джон утвердительно мычит.

Лето не самое удачное время для возобновления знакомства с Глориоз-Хиллом, не правда ли?

Джон мычит что-то неопределенное.

(С беспечным. смешком.) Обычно нас выручают ветры с Мексиканского залива: ночью от них прохлада. Но нынешнее лето какое-то особенное — ветры с залива нас ужасно подвели.

Джон смотрит на нее сверху вниз все с той же нагловатой ухмылкой. Судорожные жесты Альмы обличают ее замешательство и волнение.

Джон (неторопливо). Вы что — встревожены чем-то?

Альма. Шутиха меня напугала… вывела из равновесия.

Джон. Пора бы уж прийти… в равновесие.

Альма. Мне обычно долго не удается.

Джон. Оно и видно.

Альма. Вы рассчитываете остаться у нас и заняться врачебной деятельностью вместе с отцом?

Джон. Еще не решил.

Альма. Я надеюсь на это. Мы все надеемся. Ваш папа рассказывал мне, что вам удалось определить микроб, бывший возбудителем той страшной эпидемии, которая вспыхнула в Лайоне.

Джон. Определить — полдела, надо еще найти средство покончить с ним, с этим микробом.

Альма. Найдете! Ваш папа абсолютно убежден, что найдете! Он говорит, что вы самым доскональным образом изучали бактер… бактер…

Джон. Бактериологию!

Альма. Вот Именно! В университете Джона Хопкинса. Это в Бостоне, да?

Джон. Нет. В Балтиморе.

Альма. Ах, Балтимор! Балтимор в штате Мэриленд. Как красиво сочетаются эти названия. А бактериология… это ведь связано с микроскопами, да?

Джон. Да… частично…

Альма. В телескоп я смотрела, а в микроскоп — ни разу. И что же… что же в него видно?

Джон. Что видно?.. Вселенную, мисс Альма.