Джон Осборн - Пьесы: Оглянись во гневе. Комедиант. Лютер

Джимми. Нет, только обнаруживаю. (Вынимает из сумочки письмо.) Вот, полюбуйся! Какой же я идиот! Меня продают каждые пять минут. Она получает письма. Письма от матери, в которых обо мне нет ни слова, потому что мое имя для нее вроде ругательства. А как поступает в ответ на это она?

Входит Элисон.

(Поворачивается к ней.) Она пишет длинные письма своей мамочке и тоже никогда ни слова обо мне, потому что и для нее мое имя ругательство, письмо к ее ногам.) Ну, что нужно твоей подруге?

Элисон. Она сейчас на вокзале. Она… собирается приехать.

Джимми. Ясно. Она спросила: «Можно мне приехать?» А ты ответила: «Мой муж Джимми, извини мне это неприличное слово, будет счастлив видеть тебя. Он даст тебе по физиономии». (Вскакивает, не в силах сдержаться, и облокачивается на стол.)

Элисон (спокойно). Она будет здесь неделю выступать с труппой в мюзик-холле. Ей негде остановиться.

Джимми. Так я этому и поверил!

Элисон. Поэтому я ей сказала, что она может остановиться у нас, пока не найдет что-нибудь подходящее. У мисс Друри внизу есть свободная комната.

Джимми. А почему бы ей не въехать прямо сюда? Только посоветуй ей надеть панцирь. Он ей пригодится.

Элисон (в сердцах). Сделай одолжение, заткнись!

Джимми. Дорогая моя женушка, ты еще многого не знаешь. Одна надежда, что когда-нибудь узнаешь. Если бы… если бы только что-нибудь как следует встряхнуло тебя и пробудило от сладкого сна. (Подходит к ней вплотную.) Если бы у тебя появился ребенок, а потом умер. Пусть бы он рос, пусть бы из этой морщинистой массы оформилось человекообразное лицо.

Она отшатывается.

Как бы я хотел видеть, как ты это переживешь. Быть может, тогда ты сама обретешь лицо. Но сомневаюсь.

Ошеломленная Элисон отходит и прислоняется к плите.

(Тоже стоит с довольно беспомощным видом.) Знаешь, я никогда не находил удовольствия в любви, если сам не искал его. Нет, нельзя сказать, что она бесстрастна. Но у нее страсть питона. Она просто заглатывает меня целиком, как кролика. Вон где я — у нее в животе. Беснуюсь в этой живой могиле, а кольца знай крушат мои ребра. Ни звука, ни шороха, она действует тихо… Конечно, моя неудобоваримая масса причинит некоторое беспокойство ее желудку. Но она это переживет. (Подходит к двери.) Она спокойно отправится спать и будет переваривать меня дальше — во сне. (Уходит.)

Голова Элисон запрокидывается, словно для крика. Безгласный рот открыт, губы дрожат. Клифф смотрит на нее.

Занавес

Спустя две недели. Вечер. Элисон, стоит у плиты и наливает воду из металлического чайника в фарфоровый. На ней только комбинация, ноги босы. За стеной, в соседней комнате, временами слышны отрывистые звуки трубы. Это играет Джимми. Элисон ставит чайник на стол с четырьмя приборами. Горы газет по-прежнему громоздятся вокруг кресел. Жаркий день на исходе. Элисон вытирает лоб. Подходит к туалетному столику, достает из ящика чулки и садится на стул, чтобы надеть их. Открывается дверь, и входит Елена. Она ровесница Элисон, среднего роста, одета дорого и со вкусом. Когда сухое и настороженное выражение ее лица смягчается, она делается очень привлекательной. От нее исходит сознание женского превосходства, и это побуждает большинство мужчин не просто ухаживать за ней, но и добиваться ее внимания, будто она очень важная персона. Сознание своей избранности и непререкаемой правомочности позволяет ей терпеть в своем присутствии парламентские дебаты и давать известную свободу мужской части собрания. Даже женщины ее возраста, вроде Элисон, платят ей дань уважения и восхищения. В Джимми, как и следовало ожидать, она возбуждает все темные инстинкты его натуры. Она не привыкла защищать себя от насмешек. Однако она чувствует себя обязанной держаться уверенно и с достоинством, что вынуждает ее быть в постоянном напряжении, а это уже раздражает. В руках у нее салатница.

Элисон. Ну, получилось?

Елена. Конечно, ведь на прошлой неделе я почти все готовила.

Элисон. Замечательно — иметь помощника. Вернее сказать, помощницу.

Елена (идет через сцену). А мне у тебя нравится. Хотя, наверное, я никогда не привыкну ходить за водой на первый этаж.

Элисон. Конечно, дикость.

Елена. Да, диковато. (Берет из буфета тарелки, раскладывает салат.) За одним мужчиной присматривать морока, а за двумя — это уж слишком.

Элисон. Клифф довольно самостоятельный человек. Надо сказать, он мне очень помогает.

Елена. Что-то незаметно.

Элисон. Потому что ты его заменила.

Елена. Понятно.

Элисон. Как быстро ты освоилась.

Елена. А что тут особенного?

Элисон. Не всегда же ты этим занималась.

Елена. А ты?

Элисон. У нас многое изменилось с твоим приездом.

Елена. Правда?

Элисон. Да. Раньше я была предоставлена самой себе…

Елена. А теперь нас двое. Ты не жалеешь, что уговорила меня у вас остановиться?

Элисон. Конечно, нет. Ты сказала ему, что чай готов?

Елена. Я стучалась в комнату Клиффа, даже кричала. Но он не ответил, хотя, конечно, все слышал. А где Клифф — я не знаю.

Элисон (откинувшись в кресле). Я думала, после ванны будет прохладно, а все равно опять жарко. Господи, хоть бы он потерял где-нибудь эту проклятую трубу.

Елена. Полагаю, это в мою честь.

Элисон. Мисс Друри скоро нам наверняка откажет. Слава богу, что ее сейчас нет дома. Нет, ты послушай этот ужас.

Елена. Он пьет?

Элисон. Пьет? (Заметно озадачена.) Нет, он не алкоголик, если ты это имеешь в виду…

Обе молчат, слушая трубу.

Кончится тем, что сюда сбегутся все соседи.

Елена (размышляет вслух). Он играет так, будто собирается прикончить кого-нибудь. Меня, конечно, в первую очередь. Я ни у кого не видела в глазах такой ненависти. Это даже путает. (Идет к буфету за помидорами, свеклой, огурцами.) И странным образом волнует.

Элисон (причесываясь перед зеркалом). Он когда-то даже организовал джаз. Тогда он был студентом, еще до нашего знакомства. Судя по всему, он решил вернуться к этому делу, а кондитерский киоск прикрыть.

Елена. Клифф влюблен в тебя?

Элисон (на мгновение перестает причесываться). Нет… не думаю.

Елена. А ты сама? Ты смотришь на меня так, будто я задала странный вопрос. В твоем положении ты можешь быть вполне откровенна со мной. Я просто хочу помочь. По обычным понятиям, вы ведете себя друг с другом, мягко выражаясь, довольно странно.

Элисон. Ты хочешь сказать, что видела, как мы обнимались?

Елена. Ну, теперь вы это делаете реже. Может, он стесняется меня даже больше, чем Джимми?

Элисон. Мы очень привязаны друг к другу, не больше.

Елена. Серьезно, милая? Так просто не бывает.

Элисон. Ты хочешь сказать, что обязательно должно быть что-то физическое? Может быть, что-то и есть, только это совсем не страсть. Это отдых, радость — как теплая постель. В ней так хорошо и удобно, что ради другого удовольствия лень даже двинуться.

Елена. Не очень я верю в такую лень.

Элисон. А у нас так.

Елена. А как же Джимми? Все-таки он твой муж. Ты же не скажешь, что он это одобряет?

Элисон. Трудно тебе объяснить. Джимми называет это принципом преданности и требует его точного соблюдения. Преданности не только по отношению к нему и его убеждениям, к его настоящему и будущему, но еще и к его прошлому. По отношению к людям, которых он уважает и любит, которых любил. К близким друзьям, которых я в глаза не видела и которые мне, может, и не понравились бы. К его отцу, он год назад умер. Даже к женщинам, которых он любил. Понимаешь?

Елена. А ты сама понимаешь?

Элисон. Стараюсь понять. Но я не могу приучить себя видеть вещи его глазами. Я думаю, он в чем-то не прав.

Елена. Что ж, это обнадеживает.

Элисон. Мы ладим с Клиффом потому, что он добрый и ласковый и очень нравится мне. Но это счастливый случай. У нас все хорошо потому, что Клифф по-настоящему хороший человек. С Хью было иначе.