Виктор Гюго - Анджело, тиран Падуанский

Родольфо. Почему ты мне даешь такой совет, Катарина?

Катарина. Почему? Я не хочу, чтобы видели твой почерк. Это мой каприз. Мой друг, вы же знаете, что у женщин бывают капризы. Благодарю тебя за то, что ты пришел, за то, что ты вошел сюда, за то, что ты побыл здесь. Ты дал мне радость тебя видеть! Ну вот, ты видишь сам: я спокойна, весела, довольна, со мной моя гитара и твое письмо. А теперь иди скорее. Я хочу, чтоб ты ушел. — Только одно слово еще.

Родольфо. Что?

Катарина. Родольфо, вы знаете, я себе ни разу ничего не позволила. Ты это знаешь хорошо!

Родольфо. И что же?

Катарина. Сегодня я тебя прошу сама. Родольфо, поцелуй меня!

Родольфо (сжимая ее в объятиях). О, это — небо!

Катарина. Я вижу, как оно раскрывается!

Родольфо. О блаженство!

Катарина. Ты счастлив?

Родольфо. Да!

Катарина. Теперь уйди, мой Родольфо!

Родольфо. Благодарю!

Катарина. Прощай! — Родольфо!

Родольфо останавливается у порога.

Я люблю тебя!

Родольфо уходит.

Катарина (одна). Бежать вместе с ним! О, я думала об этом. О боже! Бежать вместе с ним! Невозможно! Я бы только погубила его напрасно. О, лишь бы с ним ничего не случилось! Лишь бы сбиры не взяли его под стражу! Лишь бы ему дали спокойно уйти вечером! Ах, ведь нет же оснований его заподозрить. Господи, спаси его! (Прислушивается у дверцы в коридор.) Я еще слышу его шаги. Мой любимый! Он удаляется. Все. Конец. Да будет твой путь безопасен, Родольфо!

Большая дверь отворяется.

Боже!

Входят Анджело и Тизбе.

Катарина, Анджело, Тизбе.

Катарина (в сторону). Кто эта женщина? Женщина этой ночи!

Анджело. Вы обо всем подумали, синьора?

Катарина. Да, синьор.

Анджело. Надо умереть или выдать мне человека, который писал вам. Подумали вы о том, чтобы выдать мне этого человека?

Катарина. Я об этом не думала ни одного мгновения, синьор.

Тизбе (в сторону). Ты хорошая и храбрая женщина, Катарина!

Анджело делает Тизбе знак, и та подает ему серебряный флакон. Он ставит его на стол.

Анджело. Тогда вам придется выпить это.

Катарина. Это яд?

Анджело. Да, синьора.

Катарина. О господи боже! Настанет день, когда ты будешь судить этого человека. Я прошу тебя простить его!

Анджело. Синьора, проведитор Урсеоло, один из Брагадини, один из ваших предков, казнил Марчеллу Гальбаи, свою жену, таким же образом, за такое же преступление.

Катарина. Будем говорить просто. Брагадини здесь ни при чем. Вы негодяй! Вы спокойно являетесь сюда с ядом в руках! Виновна? Нет, я не виновна. Во всяком случае не в том, о чем вы думаете. Но я не унижусь до самооправданий. Да вы бы мне и не поверили, потому что сами вы лжете всегда. О, честное слово, я вас презираю! Вы женились на мне из-за денег, потому что я была богата, потому что моя семья получает доходы с венецианских цистерн. Вы подумали: «Это приносит в год сто тысяч дукатов, возьмем эту девушку». А как мне с вами жилось все эти пять лет? Скажите! Вы меня не любите. Однако вы ревнивы. Вы держите меня в тюрьме. Сами вы живете не так, у вас есть любовницы, вам это позволено. Мужчинам все позволено. Со мной вы всегда суровы, всегда мрачны. Ни одного ласкового слова. Вечные разговоры о ваших предках, о дожах, которые у вас были в роду. Презрительные отзывы о моей семье. Или вы думаете, что таким образом можно сделать женщину счастливой? О, надо выстрадать то, что выстрадала я, чтобы понять, что такое женская судьба. Так вот, синьор, да, еще до нашего с вами знакомства я полюбила одного человека, которого люблю до сих пор. За это вы меня убиваете. Если таково ваше право, то надо сознаться, что мы живем в страшное время. О, вы рады, не правда ли, что вот у вас в руках письмо, лоскут бумаги, предлог! Отлично. Вы меня судите, вы мне вынесите приговор, и вы меня казните. Впотьмах. Тайком. Ядом. Вы сильнее. — Это подло! (Оборачиваясь к Тизбе) Что вы думаете об этом человеке, синьора?

Анджело. Берегитесь!

Катарина (к Тизбе). А вы, кто вы такая? Чего вам надо от меня? Как красиво то, что вы делаете! Вы — признанная любовница моего мужа, вам выгодно меня погубить, вы за мной шпионили, вы меня поймали с поличным, и вы наступаете мне ногой на голову. Вы помогаете моему мужу в его ужасном деле. Кто знает, может быть, вы достали и этот яд? (К Анджело.) Что вы думаете об этой женщине, синьор?

Анджело. Синьора!..

Катарина. Нет, право же, мы все трое родились в отвратительной стране! До чего гнусна республика, где мужчина может безнаказанно топтать несчастную женщину, как это делаете вы, синьор, причем остальные ему говорят: «Ты хорошо делаешь». Фоскари умертвил свою дочь; Лоредано — свою жену; Брагадини… Я вас спрашиваю: разве это не мерзость? Да, вся Венеция сейчас в этой комнате! Вся Венеция в ваших двух лицах! В полном сборе! (Показывая на Анджело.) Венеция деспот — вот! (Показывая на Тизбе) Венеция куртизанка — вот! (К Тизбе.) Если я зашла слишком далеко в моих речах, синьора, то виноваты вы сами! Зачем вы тут?

Анджело (хватая ее за руку). Довольно, синьора, пора кончать!

Катарина (подходит к столу, на котором стоит флакон). Хорошо, я сделаю то, что вы хотите (протягивает руку к флакону), раз это нужно… (Отступает назад.) Нет! Это ужасно! Я не хочу! Я не могу! Вы только подумайте немного, пока еще не поздно. Поразмыслите, вы, всемогущий. Женщину, одинокую, покинутую женщину, слабую, беззащитную, у которой здесь нет ни родителей, ни семьи, ни друзей, никого, — убить! Отравить жалким образом где-то в углу, в ее же доме! — О моя мать! Моя мать! Моя мать!

Тизбе. Бедная женщина!

Катарина. Вы сказали: «бедная женщина», синьора! Вы это сказали! О, я сама слышала! О, не говорите мне, что вы этого не сказали! Значит, вам жаль меня, синьора? Да, да, не боритесь с вашим чувством! Вы же видите, меня хотят убить! Неужели вы в этом участвуете? О, этого не может быть! Ведь нет же, не правда ли? Выслушайте меня, я вам все объясню, все расскажу, именно вам. А потом вы поговорите с подеста. Вы ему скажете, что он делает ужасное дело. Если это скажу я, в этом не будет ничего удивительного. Другое дело — вы. Иной раз достаточно одного слова, сказанного посторонним лицом, чтобы человек образумился. Если я вас оскорбила, простите меня. Синьора, я ни разу не сделала ничего такого, что было бы дурно, по-настоящему дурно. Я всегда оставалась честной. Вы меня понимаете, я это вижу. Но сказать то же самое моему мужу я не могу. Мужчины нам ни в чем не верят, сами знаете. А ведь нам случается говорить им самую доподлинную правду. Синьора, не говорите мне, что я должна быть мужественной, прошу вас. Разве я обязана быть мужественной? Я не стыжусь того, что я только слабая женщина, очень слабая и которую следовало бы пожалеть. Я плачу, потому что боюсь смерти. В этом я не виновата.

Анджело. Синьора, я не могу дольше ждать.

Катарина. Ах, вы меня перебиваете. (К Тизбе.) Вот видите, он меня перебивает. Это несправедливо. Он увидел, что мои слова могут вас тронуть. И он не дает мне кончить, он затыкает мне рот. (К Анджело.) Вы чудовище!

Анджело. Я больше не слушаю. Катарина Брагадини, содеянному преступлению требуется кара, раскрытой могиле требуется гроб, оскорбленному супругу требуется мертвая жена. Ты только понапрасну тратишь слова, клянусь богом, который в небесах! (Указывая на яд.) Угодно вам, синьора?

Катарина. Нет!

Анджело. Нет? Тогда я возвращаюсь к первоначальному решению. Шпаги! Шпаги! Тро́ило! Позвать сюда… Я схожу сам. (Стремительно выходит в среднюю дверь, и слышно, как он запирает ее снаружи.)

Катарина, Тизбе.

Тизбе. Слушайте! Живо! У нас всего одна минута. Он любит вас, и думать надо только о вас. Повинуйтесь, или вы погибли. Я не могу сказать яснее. Вы опрометчивы. У меня вырвалось восклицание: «Бедная женщина!» А вы, как сумасшедшая, громко повторили эти слова в присутствии подеста, и у него могли родиться подозрения. Если бы я вам все объяснила, то вы сейчас в таком возбужденном состоянии, что совершили бы какую-нибудь неосторожность, и все погибло бы. Послушайтесь, выпейте. Ведь шпаги беспощадны. Не сопротивляйтесь. Что я могу вам сказать? Любят вас, и я хочу, чтобы один человек был мне кое-чем обязан. Вы не понимаете того, что я вам говорю, а между тем то, что я вам говорю, разрывает мне сердце!