Эдвард Радзинский - Она в отсутствии любви и смерти

Мать (жалко). Возвращайся, когда захочешь… Но только возвращайся… а то я не сплю! (Уходит.)

И тут Она начинает рыдать громко, в голос. В кухню входит Маленький джазисти молча начинает крушить инструменты. Звук падающих на пол инструментов.

Затемнение.

Вечер. Она звонит с лестничной клетки. В своей комнате О и. Поднял трубку.

Он. Алло… Она молчит.

Алло… Это ты? Она молчит.

Где ты?

Она. В пространстве.

Он. Почему ты ушла?

Она. Я ушла, чтобы вы не запомнили меня такой… Он. Как ты добралась домой?

Она Я уже уходила от вас очень поздно, но вы не интересовались этим вопросом.

Он. Я жду тебя с утра! Я…

Она. А раньше вы не ждали меня с утра. (Засмеялась.) Как все просто оказалось. Скажите мне, пожалуйста, еще раз, что я хорошая.

Он. Ты хорошая, ты очень-очень хорошая.

Она … «Несмотря на то что ты, кажется, не сдала экзамен».

Он (кричит). Как не сдала?!

Она. Можете меня поздравить.

Он. Почему не сдала?! (Орет.) Любой тупица…

Она. Опять вы испугались! Я написала сочинение, очень интересное… но грязное. В этом была вся беда: я переписывать органически не могу. Дело в том, что мне мучительно повторять одно и то же. Например, если я рассказываю разным людям, то всегда с такими изменениями, что когда они собираются вместе и начинают вспоминать, что и кому я говорила, — мне приходится убегать. И вот, когда я переписывала сочинение…

Он. Послушай, а ты не можешь прийти и все это мне рассказать?

Она. Нет… И вот, когда я переписывала, меня захватила одна идея. Я вдруг представила себе идеальное нормальное существо — такое, каким хотели бы меня видеть вы и она… то есть здоровое, без нервов, и несколько похожее на упрощенное животное. И тут я сделала вывод: для меня ценность человеческого существования определяется его индивидуальным отклонением от нормы. Но тут я пошла дальше. Мне показалось, что не труд создал человека.

Он (в ужасе). А что?

Она. Только не бойтесь: лень! Оттого что одной обезьяне стало лень целый день искать себе пищу, она задумалась: что бы такое сделать, чтобы ничего не делать и быть сытой. И придумала орудие. И появился человек. И так мне это понравилось… Я все это записала.

Он (в ужасе). В сочинении?!

Она. Правда, когда я решила обсудить эту мысль со всех сторон, — мне не хватило времени.

Он. Что же теперь?

Она. Не кричите!.. Не знаю. Ну ладно! Теперь я сказала вам самое страшное — для вас. Но еще осталось сказать самое страшное — для меня.

Он. Что?! Что еще?!

Она. Если вы будете так пугаться…

Он. Приходи!.. Я прошу тебя!

Она. Попросите еще, пожалуйста.

Он. Я прошу!.. Я умоляю…

Она. Нет… Если я приду, я не смогу вам все сказать. А так смогу. (Засмеялась .) Я счастлива… Я, кажется, счастлива… Вы знаете, я всегда прихожу к вам — прощаться. Каждая наша встреча для меня последняя. Представляете, что я переживаю?.. Я не знаю, как я это выдерживаю…

Он. Подожди у телефона одно мгновение.

Она (засмеялась ). Хитрый. Хотите найти меня на вашей лестничной клетке? Я не гриб — не надо меня искать. Учтите, даже если я там — я от вас убегу. Так что слушайте спокойно. Я расскажу вам, почему я решила проститься с вами сегодня. Человек обожал свою комнату. Человек много болел в своей жизни и большую часть времени проводил в кровати. В кровати он читал, думал, ел яблоки. Это было его прибежище среди пространства. И вот однажды человек вернулся в свою комнату утром. Первый раз в жизни он не ночевал в своей комнате. И не узнал ее. Это была чужая комната. Человек подошел к кровати — она оттолкнула его. В панике он передвигал вещи. Но все было кончено! Представьте человека, который жил в своем доме и которого поселили вдруг на вокзале! И в этот миг вошла мать и так тихо-тихо сказала: «Возвращайся, когда хочешь, но только возвращайся». И вдруг все стало таким счастливым, человек чувствовал такое счастье и боль… и такую любовь к ней, и жажду жертвовать!.. Боже мой! Как он мог забыть свою любовь к ней! И человек зарыдал. И смотрел на себя в зеркало. А оттуда, из зеркала, на него глядели четыре опухших от слез лица… И человек все выяснял: какое из них — он сам. И все четыре лица по-разному отвечали на вопрос, кого он любит: его? Или свою потребность любить? Или воспоминания о том, о чем она мечтала? Или действительно только себя?.. И все четыре лица плакали вместе… Как в детстве. Один ревет, а все за компанию, потому что вспоминают тоже свои обиды. Прощайте.

Он. Алло… алло…

Она (после долгого молчания). Я вас никогда не спрашивала, но я решила спросить вас об одной вещи… Забыла… Нет, я вспомнила. А, черт, ну, как вы… то есть как вы… относитесь ко мне?

Он. Вся история в том, что у меня никогда не было «того лета». (Засмеялся .) Всю жизнь я работал, работал, работал… (Вдруг.) Я люблю тебя.

И тотчас Она швырнула трубку. И снова набирает номер. Звонок в его квартире.

Алло!..

Молчание.

Алло!..

Молчание.

Алло!

Она (очень тихо). Не кричите. Вы знаете, сегодня был самый счастливый мой день за все восемнадцать лет. У нас перед домом лес, и когда я шла от вас утром, я сняла туфли и бежала… бежала… расставив руки. Знаете, я буквально захлебывалась от восторга. Я размахивала, размахивала своей голубенькой сумочкой… до безумия ощущая голыми ногами мокрую траву. Знаете, такая сумасшедшая нимфочка… Вообще для меня очень важно — соприкосновение, поэтому свой вечный любимый балахон я ношу надетым непосредственно на голое тело… И поэтому я так люблю воду. Соприкосновение, ласка природы… Моя кожа хранит соприкосновение с вашей. Ваша кожа во мне навсегда! И никто этого у меня никогда не отнимет.

Он (бессвязно ). Я больше ничего не прошу! Но объясни, я очень прошу: объясни…

Она (засмеялась). Раньше во мне была обделенность. Я ничего не получала от вас взамен и хватала, как говорится, что дают. И вдруг разом получила все, что могла: вершину… (Усмехнулась.) Правда, немножечко вбок. И оттого сейчас вместо жадности голодного во мне странное умиротворение… покой. Я готова плакать все время. Я всех люблю: вас, ее. Я настоящая женщина. Я стала взрослой, милое чудо… Я всегда стремилась стать взрослой и не хотела! Мне нельзя! Я не сумею взрослой! Мне страшно! Для меня все дело в том, чтобы стремиться, но не стать! К счастью, я не успею стать! Завтра я ложусь в больницу.

Он. В какую больницу?

Она. Опять вы кричите! Если бы вы знали, как я устала.

Он. Я тоже устал! Я очень устал. В какую больницу?!

Она. Если человек сердится — значит, он устал не до конца. У меня есть теория: когда человек устанет до конца, он не сможет быть злым. У него и сил не хватит для сокращения мускулов в злую гримасу. Настоящая усталость — это ясное тихое лицо. Прощайте. Я напишу вам! Слышите?! И ждите! (Кричит.) Я напишу! Прощайте! А то за мной, кажется, следят! Ждите! (Вешает трубку, убегает.)

Прошло несколько дней. Вечер. В свою комнату входит Он с ее письмом в руках. Одновременно в комнату матери входят Мать и Подруга.

Мать. Сестра из гинекологии показала мне упражнение. (Становится на корточки и ходит.) Полчаса в день — и можешь есть пирожные.

Подруга молча мрачно сидит в кресле.

Он (читает ее письмо). «… Я поняла. Мои сказки — это мои мечты, погибающие из-за собственной величины… В палате — две кровати, две тумбочки… В тумбочку я сложила свои тетради и неотправленные письма. Вы знаете, когда меня везли, мы проезжали мимо той доски объявлений. И конечно, шел дождь и было серое небо… небо моих воспоминаний неизвестно зачем. Мне нельзя вспоминать. Я начинаю плакать. Подпись. Бывшая «я». «Я» — умерло, здравствуйте, меня зовут Наташа, или Каштанка, кто как… Если вы захотите прислать мне ответ, напишите по адресу: двадцать третий квартал, дом восемнадцать, кв. девять — мне перешлют». (Задумывается и быстро выходит из квартиры.)

Мать (поднимаясь с колен, стараясь небрежно). Ну, почему ты не рассказываешь о своих жениховских делах?

Подруга (усмехнулась). А чего рассказывать. Надеюсь, ты поняла, что я только шутила. Ты ведь, кстати, тоже шутила…

Мать вопросительно глядит на нее.

Ну с капитаном… ну, которому ты письмо от меня отправила… А телефон почему-то свой написала… Пошутила, да?