Уильям Гибсон - Сотворившая чудо

КЕЙТ (после паузы). Я не знаю.

КЕЛЛЕР. Сегодня она упустила последнюю возможность поладить с девочкой. Если вы считаете, что есть смысл ей здесь оставаться и дальше, то я отказываюсь понимать…

КЕЙТ. Что вы от меня хотите?

КЕЛЛЕР. Чтобы вы уволили ее.

КЕЙТ. Я не могу это сделать.

КЕЛЛЕР. Тогда я это сделаю. Я не потерплю…

Его прерывает стук в дверь. КЕЛЛЕР смотрит на КЕЙТ, идет к двери, открывает ее. АННИ в темных очках стоит за дверью. КЕЛЛЕР, нахмурясь, созерцает ее.

Мисс Сюлливэн…

АННИ. Капитан Келлер. (Чувствуется, что она нервничает, готова снова схватить быка за рога. Старается говорить спокойно и бодро, но это ей не совсем удается). Вини сказала, что вы оба в оранжерее. Я думаю, нам надо… поговорить?

КЕЛЛЕР (неохотно). Да, я… ну входите.

АННИ входит, осматривается с интересом. КЕЛЛЕР хочет, чтобы говорила КЕЙТ.

(Тихо). Кети.

КЕЙТ (вежливо предоставляя ему слово). Капитан.

КЕЛЛЕР откашливается, готовится к разговору.

КЕЛЛЕР. Я, гм, хотел сначала объяснить мою точку зрения, миссис Келлер. Я думаю, мисс Сюлливэн… Я решил… Я неудовлетворен, вернее, я глубоко неудовлетворен тем, как вы…

АННИ. Извините меня, этот маленький павильон для чего-нибудь используется?

КЕЛЛЕР (с подчеркнутой терпеливостью). Только в охотничий сезон. Если вы уделите мне немного внимания, мисс Сюлливэн…

АННИ поворачивается и смотрит на него сквозь темные очки, спокойно выдерживая его неприязненный взгляд.

Я пытался отнестись к вам снисходительно. Вы ведь приехали из той части страны, где люди, я хочу сказать, женщины… где… для того… к кому… (Он начинает путаться)…следует отнестись снисходительно. Но я все-таки решил, то есть я решил… (Раздраженно). Мисс Сюлливэн, мне трудно разговаривать с вами, когда на вас эти очки.

АННИ (быстро снимает очки). О, конечно, я понимаю, капитан.

КЕЛЛЕР(кисло). Почему вы их надели, ведь солнце давно зашло?

АННИ (вежливо кивая на лампу). Моим глазам неприятен всякий свет.

Молчание. КЕЛЛЕР угрюмо смотрит на нее, думает.

КЕЛЛЕР. Наденьте их, мисс Сюлливэн. Я решил… дать вам еще одну возможность попытаться.

АННИ (весело). Что именно?

КЕЛЛЕР. Остаться у нас в услужении.

Глаза АННИ расширяются.

Но на двух условиях. Я не привык к грубости со стороны слуг или женщин — это первое. Если вы останетесь, должно быть полное изменение в манере поведения.

АННИ (после некоторой паузы). Чьем?

КЕЛЛЕР (взрывается). Вашей, молодая особа, разве это не ясно? А второе — вы должны убедить меня, что есть хоть малейшая надежда на то, что вы можете учить ребенка, который бежит от вас, как от чумы, к любому живому существу в этом доме.

АННИ (после паузы). Этой надежды нет.

КЕЙТ прекращает шить и смотрит на АННИ.

КЕЙТ. Как вы сказали, мисс Анни?

АННИ. Это безнадежно. Я не могу учить ребенка, который бежит от меня.

КЕЛЛЕР (растерянно). Значит, если я понимаю, вы предлагаете…

АННИ. Если мы все согласны, что это безнадежно, то следующий вопрос…

КЕЙТ. Мисс Анни! (Она наклоняется к АННИ и говорит очень серьезно, с глубокой убежденностью). Я не согласна. Я думаю, вы… недооцениваете ЭЛЕН.

АННИ. Я думаю, что это вы все здесь ее недооцениваете.

КЕЙТ. Сегодня она сложила салфетку. Она учится, учится. Знаете ли вы, что она начинала говорить, когда ей было шесть месяцев? Она могла сказать «вода». Может быть, не совсем так, а что-то вроде «ва-ва», но она понимала, что такое вода, в шесть-то месяцев от роду… Никогда я не видела такого способного, восприимчивого ребенка… (Ее голос прерывается, но она берет себя в руки). Это еще в ней где-то осталось, правда? Посмотрели бы вы на нее до болезни, какой это был славный, милый ребенок.

АННИ (мягко). Она изменилась.

Пауза. КЕЙТ не отводит от нее глаз. В своем спокойном призыве к АННИ она не ставит никаких условий.

КЕЙТ (очень мягко и тихо). Мисс Анни. Будьте снисходительны к ней. И к нам.

КЕЛЛЕР. К нам?!

КЕЙТ. Пожалуйста. Как заблудшего агнца в притче я ее только больше люблю.

АННИ. Мисс Келлер, я думаю, что Элен мешает больше всего не глухота и не слепота. Мешает ей ваша любовь. И жалость.

КЕЛЛЕР. Что вы хотите сказать?

КЕЙТ внимательно смотрит на нее. АННИ вертит в руке свои темные очки.

АННИ. Да, и жалость. Все вы здесь так жалеете ее, что обращаетесь с ней, как с любимым котенком или с собакой, которую приучают к домашним порядкам. Что же удивительного, что она не подпускает меня к себе. Бесполезно мне стараться научить ее здесь речи или чему-нибудь еще. Лучше уж…

КЕЙТ (прерывая ее). Мисс Анни, до вашего приезда мы думали поместить ее в лечебницу.

АННИ оборачивается и смотрит на КЕЙТ.

Пауза.

АННИ. В какую лечебницу?

КЕЛЛЕР. Для умственно дефективных.

КЕЙТ. Я была там. Это так страшно, что я не могу передать вам. Люди, как животные, крысы в палатах и… (Она в ужасе трясет головой, мысленно представляя это место). Но что же нам делать, если вы отказываетесь?

АННИ. Отказываюсь?

КЕЙТ. Вы сказали, что это безнадежно.

АННИ. Отказаться! Но я только сегодня поняла, что нужно делать, с чего начинать. (Она смотрит сначала на КЕЙТ, потом на КЕЛЛЕРА, которые ждут, и говорит прямо и просто, насколько ей позволяет нервная напряженность). Я хочу, чтобы она была полностью предоставлена мне.

КЕЛЛЕР. Так уже и было. И в результате…

АННИ. Нет, не так. Я хочу, чтобы так было все время — день и ночь. Чтобы она зависела от меня.

КЕЙТ. В чем?

АННИ. Во всем. В пище, в одежде, в свежем воздухе, да, даже в воздухе, которым она дышит. Все, в чем она нуждается — это букварь, по которому ее можно учить. Это единственный путь. Только тот, от кого она во всем зависит, может быть ее учителем.

Она смотрит на КЕЙТ и КЕЛЛЕРА с ожиданием. Они раздумывают, КЕЛЛЕР нахмурился, КЕЙТ растеряна.

(Продолжает). А не тот, кто любит ее. Вы испытываете столько чувств, что они мешают вам. У вас не выходит, а мне вы не даете…

КЕЙТ. Но если она убежит от вас к нам.

АННИ. Да, об этом надо подумать. Я должна жить с ней где-нибудь в другом месте.

КЕЛЛЕР. Что?

АННИ. Пока она не научится зависеть от меня и слушаться меня.

КЕЙТ (не без тревоги). А на сколько времени?

АННИ. На столько, сколько понадобится.

Пауза.

(Она переводит дыхание). Я уже почти уложила свои вещи.

КЕЛЛЕР. Мисс… Сюлливэн.

Когда АННИ оборачивается к нему, он не может произнести ни слова. Она спокойна и серьезна.

АННИ. Капитан Келлер. Таким образом ведь оба ваши условия соблюдаются. Это единственная надежда научить Элен, и очевидно я не смогу грубить вам, так как вы не будете подле нас и не будете вмешиваться.

КЕЛЛЕР (покраснев). А если я скажу нет? Вы уложите ваши вещи и предоставите вашу подопечную…

АННИ.…Лечебнице?

Она ждет, видит пристальный, сердитый взгляд КЕЛЛЕРА, нерешительность КЕЙТ и решает пустить в ход последнее оружие.

Я выросла в подобном заведении. В доме призрения.

КЕЙТ поднимает голову. Взгляд КЕЛЛЕРА становится еще напряженнее. АННИ говорит ровным, бодрым, как пулеметная очередь, тоном.

Вы сказали, там крысы. Что же, мы с братом Джимми играли с крысами, у нас никогда не было других игрушек. Может быть, вы хотите знать, как будет с Элен в промежутках между днями посещений?.. Так послушайте — одна палата была забита старухами, калеками, слепыми, умирающими, а если некоторые из них к тому же были заразными, их все равно некуда было перевести, и вот нас с братом поместили в эту палату. Через коридор — находились более молодые, много проституток, туберкулезных, эпилептиков, было две-три таких, которые преследуют девушек, особенно молодых, некоторые были сумасшедшими. Самые молодые были в другой палате, рожали детей, которых не хотели иметь, и часто начинали в тринадцать, четырнадцать лет. Потом они уходили, а младенцы оставались, и мы играли с ними, хотя многие были покрыты болячками от болезней, о которых не принято говорить. Не так уж много из них выжило. В первый год было восемьдесят младенцев, семьдесят из них умерло. Комната, в которой мы с Джимми играли, служила мертвецкой. Там складывали трупы, пока не выкапывали…