Людмила Бояджиева - Изображая Обломова

Представитель Культуры: — Вот и я о том!

Обломов: — Потому, что ощущение отсутствия реального настоящего — это глубинная сущность русского человека! Живет он не настоящим деянием, а мечтами и идеями будущего благоденствия — всякими снами Веры Палны, коммунизмами и прочими утопиями, либо ищет идеалы в прошлом. Вот, говорит, при Сталине жил бы взаправду. Жизнь была лучше. Жить было веселей. Подать нам концлагеря для олигархов! Вернуть чистки и расстрелы! (завелся) Это…Это… Это все — извращения. И вообще — не могу больше терпеть!

Убегает в кусты.

Ольга: — Вы не обращайте внимания…С ним бывает. Нервы не совсем… Знаете, роль трудная. Иногда как родного здесь встречают… А было даже, что одна женщина плюнула. Сказала, что у нее все мужики в доме такие — на диванах с храпаком «философствуют». Но ведь надо же различать — это бытовое или историческое явление!

Бородавчатый: — Не забывайте: явление это, было негативно принято современниками. Понятно, народ роптал! Народ ждал революционных изменений. А что за героя им подсунули? Крепостника, кровососа! Разлегся тут, а народ сох и дох.

Представитель Культуры (вдруг не выдерживает) — Это он в коллективизацию дох! 5 миллионов загубленных душ! И в сталинских лагерях!

(На него набрасывается Бородавчатый и Желтый, Женщина и Ольга пытаются разнимать. Начальник вырывает Женщину из рук Желтого, вцепившегося в ее волосы)

Женщина (ей сбили набок начесанную гору): — Давайте высказываться по существу, господа! У нас еще три объекта по плану. А мы тут…конценсус ищем. У меня в регионе дети клей нюхают, инвалиды горят, проститутки рожают наркоманов!

Представитель Культуры (поправляя оторванный воротничок, продолжает нарочито спокойным голосом) Илья Ильич Обломов — типичный русский барин. Он ничего не умел, и не хотел делать, только лежал целыми днями на диване, ел, спал и строил грандиозные планы на будущее. Даже Штольц, его самый близкий друг, удачливый бизнесмен, не смог вывести его из состояния полной бездеятельности.

Желтый: — Ага! Без Штольца, ясен пень, не обошлось! 18 век! И уже все у них тут схвачено. Все политические центры в стране под контролем западных спецслужб! А все нити заговора ведут в Кремль. Да, в Кремль! Я это сейчас вам докажу (его оттаскивают от камеры) Мы очистим Кремль и правительство от тех советников, которые получают наказы и инструкции в иностранных посольствах! (К Начальнику, что–то пишущему в блокноте) А что вы там все в блокнотике строчите? Докладную с места событий? Пишите, пишите, я и сам написать могу. В Кремль!

Женщина Ольге: — Я содержание хорошо помню. Кино еще было. Вы ж ему из оперы пели, на велосипеде катались. Хотели вывести к деятельной жизни, к решению проблем современности.

Ольга: — Хотела…Я полюбила его за доброту, мягкость, романтичность и попыталась пробудить любимого к жизни. Ну, что бы похудел, занялся делом и вообще…Пожениться собирались.

Обломов (возвращаясь на место) Да, собирался! Собирался… Хотел я, вот вам крест! Перестал даже ужинать, целых две недели не спал после обеда! Ради здорового образа жизни забирался с Ольгой на здоровенные какие–то холмы для романтизма прогулок…И серьезно думал о свадьбе…

Ольга (Женщине доверительно): — Думал он. И только! Вот представьте: я млею от полноты чувств и жду… Жду признания, поступка… да! Мужского поступка, вы меня понимаете? А он зевает так, что зубы щелкают! Я поняла, что ошиблась.

Обломов (отмахиваясь от нее, объясняет собравшимся): — Да поймите же — свадьба, хлопоты всякие там, переезды, имение обустраивать… И вообще — в душном тарантасе, люди все какие–то бегают, чемоданы, капоты, швейные машинки…

Ольга: — Тогда я вышла замуж за Штольца. А Обломов женился на простой необразованной мещанке — вдове Пшеницыной, и остался в халате, с Обломовкой в душе и вечным диваном под боком.

Женщина Ольге: — Вы извините, конечно, он что у вас, импотент?

Ольга: — Не проверяла. У нас чистая любовь была. Высокие отношения. Только он не способный к деятельности, лишний человек оказался. Импотент в общем смысле. Ну, когда все хочет и не может.

Женщина (в сердцах): — Ну почему всегда так, если хочет, то не может! А если может, то не хочет? Тут надо вопрос на высоком уровне решать. Пустили на самотек. С 18 века процесс идет…Кому лень, думаю, надо налог взымать повышенный. Нефиг тут отлынивать — разлягутся и простатит у них, видите ли! А демография вымирает.

Желтый: — Вот и я говорю! Неспособный он! Лишний, блин! Когда все надрываются — он лишний! Этих лишних всех в Сибирь! На лесоповал. А каждой женщине предоставить сексуально активного мужчину. Если уж капитализм с человеческим лицом, то и в штанах у него должно быть…хм… как у нормальных людей (поправляет свой гульфик)

Представитель Культуры: — Гончаров отнюдь не был апологетом капитализма, да и революционных демократов сторонился. Преподавал Великим князьям латынь и русскую словесность. Стал членом Петербургской АН. Все больше склонялся к монархизму и Православию. Но без позы, без стремления к карьере. Писал «Искать я ничего не искал: напротив, все прятался со страхом и трепетом…».

Начальник: — Прятался от действительности? Н-да…Не понимаю я вашу позицию…Никита Дмитрич… Вы уж определитесь, с кем вы. В то время, как Россия идет новым курсом, когда будущее в наших руках, вы, извините, распускаете нюни по изжившей себя идеологии социальной пассивности! Понимаю, ваше прошлое уносит, так сказать, в поэтические высоты…

Представитель Культуры: — Да! Я писал стихи и не стыжусь этого! Меня даже печатали. В «Юности». И я считал, и буду считать: искусство — это кафедра, с которой можно много миру добра сказать!

Бородавчатый: — Наговорили тут всякого… Добро еще вспомнили.

Представитель Культуры: — Это не я, Гоголь.

Начальник: — Не давите авторитетами.

Представитель Культуры (вдруг сорвавшись) — Авторитеты, они вон там (тычет в небо и вдруг затягивает вдохновенно)

«Боже, Царя храни, сильный державный, царствуй во славу, во славу нам!»

Обломов вскакивает и вступает: «Царствуй на страх врагам, Царь Православный! Боже Царя храни! Славному долги дни…»

Бородавчатый: — Прекратить истерические выпады! Ишь, как нашего Никиту Дмитрича переколбасило. Оно понятно — работа вредная.

Начальник, успокаивая Представителя культуры, ласково:

Ну, понервничали, понять можно, мы ж все люди. И работенка у вас — только по приговору Верховного суда. Культура — она…она ж…Одним словом — геморрой на голову… Ведь, наверно, романы новых классиков читать приходиться (тот кивает смущенно). И в театр часто ходите? (тот снова кивает жалобно)

Бородавчатый: — На износ служба. Кто культурой занимается, надо за вредность доплачивать и лечить принудительно в спецучреждениях. Вам бы, батенька, пару месяцев на Капри отдохнуть неплохо было бы. Для начала.

Женщина: — Всем нам туда пора, по всем дурдом плачет (Начальнику): — По сути нашего визита, Семен, Никонорыч. У меня насчет воспитательного фактора культурного памятника замечание. Диван, ящики эти…Как–то не совсем… в стиле исторического наследия.

Бородавчатый — Фекла Ульяновна права. Где мы стоим? Не на каком–то там подозрительном углу имени какой–то там…, извините, дружбы народов. На пересечении улицы Герцена и улицы, заметьте, Ленина Владимира Ильича! Коммунист, не коммунист — должны все же как–то уважительно относиться к нашему великому историческому прошлому. (с отвращением смотрит на Обломова) А тут — сплошной целлюлит. И физиономия…тфу! И еще эти пивные ящики. Чему они учат молодое поколение?

Желтый: — Цинично даже как–то. Классик же, мрамор не копеечный использован, бюджетные деньги потрачены, а что мы видим?

Начальник: — Это не мрамор, я отчет смотрел. Это металлокерамика. Как вон зубы у меня (ощеривается, щелкает) — В спецполиклинике делали. Не дешевое, между прочим, удовольствие. А вот если подсчитать…Вообразить страшно, сколько зубов из этого дивана пенсионерам бесплатно можно было вставить!