Александр Сухово-Кобылин - Свадьба Кречинского. Пьесы

Атуева. Нельзя, Петр Константиныч, воля ваша, нельзя: во всех домах так.

Муромский (кричит). Да что же вы, в самом деле? Ну не хочу, да и только!

Атуева. Ах, батюшка, что вы это кричите? Господи! (Указывая на дверь, тихо.) Чужих-то людей постыдились бы.

Муромский оглядывается.

Те же и Нелькин, входит, раскланивается

и жмет Муромскому руку.

Муромский. Где же вы это, Владимир Дмитрич, пропали? Я уж стосковался по вас.

Нелькин. Да, Петр Константиныч (махает рукой), загулял совсем: все вот балы… (Оглядываясь на дверь .) Ну, Анна Антоновна, какой вы резкий колокольчик-то повесили… ого!..

Муромский. Ну вот, видите: не я один говорю.

Нелькин. А впрочем, Петр Константиныч, я вам скажу: вчера на бале, у княгини, тоже того… (вертит головой) только что подымаюсь на лестницу… освещено, знаете, как день; дома-то я не знаю; прислуги гибель – все это в галунах… подымаюсь, знаете, на лестницу, да и посматриваю: куда, мол, тут? Как звякнет он мне над самым ухом, так меня как варом обдало! Уж не чувствую, как меня в гостиную ноги-то вкатили.

Атуева. Зато они вас хорошо и вкатили…

Муромский (перебивая). А я вам, сударыня, говорю, что вы меня этими колоколами выгоните из дому.

Нелькин. Да вы, Петр Константиныч, как, собираетесь в Стрешнево?

Атуева. И не собираемся, батюшка! Разве после Масленицы, а прежде – что в деревне-то делать?

Муромский. Да, вон видишь! Что в деревне делать? Толкуй вот с ними!.. Распоряжение, сударыня, надобно сделать к лету – навоз вывезти; без навозу баликов давать не будете.

Атуева. Так что же у вас Иван-то Сидоров делает? Неужели он и навоз-то на воза покласть не может?

Муромский. Не может.

Атуева. Не знаю – чудно, право… Так неужели сам помещик должен навоз накладывать?

Муромский. Должен.

Атуева. Приятное занятие!

Муромский. Оттого все и разорились.

Атуева. От навозу.

Муромский. Да, от навозу.

Атуева. Ха, ха, ха! Петр Константиныч, вы, батюшка, хоть другим-то этого не говорите: над вами смеяться будут.

Муромский. Я, матушка, об этом не забочусь, что…

Такой же удар колокольчика. Все вздрагивают. Муромский перегибается назад и вскрикивает

пуще прежнего.

Ай!.. Ах, царь небесный! Да ведь меня всего издергает. Я этак жить не могу… (Подходя к Атуевой .) Понимаете ли, сударыня, я этак жить не могу! Что ж, вы меня уморить хотите?..

Те же и Кречинский, входит бойко, одет франтом, с тростью, в желтых перчатках и лаковых утренних ботинках.

Кречинский. Петр Константиныч, доброе утро! (Поворачивается к дамам и раскланивается .) Mesdames! (Идет, жмет им руки .)

Нелькин (стоя в отдалении, в сторону). Во! ни свет ни заря, а уж тут…

Кречинский что-то рассказывает с жестами

и шаркает.

Скоморох, право, скоморох. Что тут делать? забавляет, нравится…

Дамы смеются.

Во!.. О женщины! Что вам, женщины, нужно? желтые нужны перчатки, лаковые сапоги, бакенбарды чтоб войлоком стояли и побольше трескотни!

Кречинский идет к углу, кладет шляпу и палку, снимает перчатки и раскланивается молча

с Нелькиным.

Ах, Лидия, Лидия! (Вздыхает.)

Кречинский (показывая на колокольчик). Анна Антоновна! а это что у вас за вечевой колокол повесили?

Атуева (робко). Вечевой? как вечевой?

Кречинский. Громогласный какой-то.

Муромский (идет к Кречинскому и берет его за руку). Батюшка, Михайло Васильич! отец родной! спасибо, от души спасибо! (К Атуевой .) Что, Анна Антоновна, а? Да я уж и сам чувствую, что не в меру.

Кречинский. Что такое?

Муромский. Помилуйте! как что? Да ведь это напущение адское! болен сделался. Именно вечевой. Вот здесь как вече какое собирается.

Кречинский (идет к колокольчику, все идут за ним и смотрят.) Да, велик, точно велик… А! да он с пружинкой, ́а marteau… [7] знаю, знаю!..

Нелькин (в сторону). Как тебе колоколов не знать: это по твоей части.

Атуева (утвердительно). Это мне немец делал.

Кречинский. Да, да, он прекрасный колокольчик; только его надо вниз, на лестницу… его надо вниз.

Муромский. Ну вот оно! как гора с плеч… (Отворяет дверь на лестницу .) Эй, ты, Тишка! епанча! пономарь пустой колокольни! поди сюда!..

Является Тишка.

Поди сюда! сымай его, разбойника!

Тишка снимает колокольчик и уносит.

Кречинский (очень развязно). Лидия Петровна! как вы отдохнули после вчерашнего бала?

Лидочка. У меня голова что-то болит.

Кречинский. А ведь чудо как было весело!

Лидочка. Ах, чудо как весело!

Кречинский (бойко). Ну, Петр Константиныч, а какая Лидия Петровна была хорошенькая, да какая свеженькая, да какая миленькая… просто залюбоваться надо!

Лидочка (несколько смутясь). Михайло Васильич! остерегитесь: вы ведь себя немного хвалите.

Муромский. Как себя? Вота!..

Лидочка. Разумеется, папенька! Ведь Михайло Васильич весь мой туалет придумывал. Мы ведь его с тетенькой к совету брали.

Муромский. Что ты? неужели? Скажите, батюшка! Как это вас на все станет? И дело вы всякое знаете, и пустяк всякий знаете!

Кречинский. Что делать, Петр Константиныч! такой уж талант. А вот теперь не угодно ли пожаловать на двор да обсудить талант по другой части. (Берет Муромского под руку.)

Муромский. Что, что такое? Куда на двор?

Кречинский (любезничая). А забыли?

Муромский. Право, не знаю.

Кречинский. А я вот даром что туалеты советую, а помню. А бычка-то?

Муромский. А, да, да, да! Ну что ж? Вам его привели из деревни?

Кречинский. Да, уж он тут. Он у вас на дворе с полчаса бунтует.

Муромский (берет шапку). Любопытно, любопытно взглянуть.

Кречинский. Mesdames, мы сейчас. (Берет развязно Муромского под руку и уводит.)

Атуева, Лидочка и Нелькин.

Атуева (указывая на уходящего Кречинского). Вот что называется, Владимир Дмитрич, светский человек!.. Charmant, charmant [8].

Нелькин. Да, он человек, того… разбитной, веселый… Ну, а уж хорошего о нем мало слышно.

Атуева. Где, батюшка, слышно? в какой щели слышно?

Нелькин. Страшный, говорят, игрок.

Атуева (с досадой). Ну уж вы, батюшка, с вашими рассказами и понаскучили мне… извините меня. Кроме сплетней городских, ничего от вас и не слышно. Ведь вы Москву не знаете: ведь что вам первый встречный скажет, то и несете. Так, батюшка, жить в городе нельзя. Вы человек молодой; вы должны осмотрительно говорить, да и в знакомстве быть поразборчивее. Ну с кем вы это намедни в театре сидели? Кто такой?

Нелькин. Это так, Анна Антоновна, один здешний купец.

Атуева. Купец?! Извольте, вот с купцом знакомство свели!

Нелькин. Помилуйте, Анна Антоновна! он очень богатый купец… у него дом какой!..

Атуева. А что, что у него дом? И у мещанина дом. Разве купец вам компания? да и в публике! Ну теперь из высшего общества-то кто вас увидит, вот вас принимать-то и не станут.

Нелькин. Да ведь я, Анна Антоновна, за этим не гонюсь.

Лидочка (вспыхнув). К чему же вы это говорите? Кто за этим гонится?

Нелькин (спохватясь). Лидия Петровна! позвольте: я это так сказал, уверяю вас; я не хотел что-нибудь сказать…

Атуева. Ну хорошо, хорошо! Бог с вами, мой отец! а вы уж лучше перестаньте о людях дурное говорить. Таков свет, батюшка: хороши вы, так скажут, что не в меру глуп; богаты – урод; умны – объявят негодяем или чем и краше того. Таков уж свет. Бог с ними! что человек есть, то он и есть.

Те же, Кречинский и Муромский

входят скоро.

Муромский. Любезный мой Михайло Васильич! (Берет его за руку .) Благодарю, благодарю! Да того… мне, право, совестно.

Кречинский. Полноте, пожалуйста!

Муромский. Ей-ей, совестно… Как же это? Лида, Лидочка!..

Лидочка. Что, папенька?

Муромский. Да вот, смотри, ведь мне Михайло Васильич бычка-то подарил…

Лидочка (ласкаясь к отцу). Что ж, хорош, папенька?

Муромский (зажмуривается). Уди-ви-тельный!.. Вообрази себе: голова, глаза, морда, рожки!.. (Опять зажмуривается .) Удивительный… Так он из вашего симбирского имения?

Кречинский. Да, из моего симбирского имения.

Муромский. Так у вас в Симбирске имение!

Кречинский. Да, имение.

Муромский. И скотоводство хорошее?

Кречинский. Как же, отличное.

Муромский. Вы и до скотины охотники?

Кречинский. Охотник.

Муромский. О господи! и насчет укопу таки тово…

Кречинский (усмехаясь). Таки тово.

Муромский. А вот уж до деревни, кажется, нет…

Кречинский (горячо). Кто вам сказал? Да я обожаю деревню… Деревня летом – рай. Воздух, тишина, покой!.. Выйдешь в сад, в поле, в лес – везде хозяин, все мое. И даль-то синяя и та моя! Ведь прелесть.

Муромский. Вот так-то я сам чувствую.