Еврипид - Ифигения в Авлиде

О вождь союзных ратей,
Привет тебе и радость! Дева-дочь,
Которую в чертоге ты изволил
Царевной Ифигенией назвать,
Здесь, у тебя, а с ней и Клитемнестра,
Твоя супруга славная, и сын,
Дитя-Орест, к Атриду с ними прибыл,
Так много дней не зревшему свой дом;
Но женщин, царь, измаяла дорога, —
У светлого источника они
Остановились, с нежных ног истому
Стряхнуть и кожу влагой освежить…
Я кобылиц, с усталых упряжь снявши,
На луг пустил: пусть травки поедят.
А сам бегом к тебе. Принять с почетом
Захочешь ты, конечно, мать и дочь…
Ахейцы о приезде их уж знают.
Да, птицей шум весь лагерь облетел:
Так и бегут толпами подивиться
На дочь твою, царевну… О, в миру
Великие сияньем взоры манят,
Что в небесах далекая звезда.
Вокруг я слышал говор: “Верно, свадьба
Иль царский пир готовится… смотри,
Царю-то дочь как загорелось видеть”.
Другие ж прибавляли: “Да, ее,
Конечно, в храм представят Артемиде,
Владычице авлидской, и алтарь
Украсит ей блаженная невеста.
А кто ж жених?” Однако, царь, спеши!
Пора, Атрид! Где ж мы возьмем кошницу?
Цветов сюда!

Тебе, спартанский царь,
О свадебных подумать гимнах должно:
Пусть брачный пир нам флейта огласит
И мерные удары ног в чертоге.
О солнце, ты приводишь светлый день,
Так пусть же он несет царевне счастье!

Благодарю… Передохни, гонец…
Бог даст, и все уладится… Оставь нас…

О, тяжко это новое ярмо…
Украшен им на диво царь микенский,
Что демона хотел перехитрить…
Им хорошо, незнатным… могут плакать,
Когда хотят, и сердце в речи вылить…
Стоящий наверху стыдится слез:
Они его бесчестят… Гордость правит
Царями, а посмотришь – так они
Рабы своей же черни, да… и только…
Стыд отнял у меня отраду слез,
Но высушить источник слез не властен.
Пред этим морем бедствий я – не царь.
Итак, я их сейчас увижу… что ж
Жене скажу?.. Как на нее глаза
Дерзну поднять?.. Ее приезд нежданный
Последней каплей влился в кубок бед…
А между тем как было не приехать
Ей с дочерью? Не всем же как отцу
Из-под полы ребенку нож готовить:
Она справлять малютку под венец
Приехала… кого?.. Ифианассу[22]
Дочь, дочь мою родную? Как не так!
Аид ее, холодную, обнимет,
Он ей жених… О, как мне тяжело…
“Как? Ты казнить ведешь меня, отец?
Так вот он, брак обещанный! О, дай же,
Дай бог тебе и всем, кого ты любишь,
Всем свадьбы так же весело справлять!”
А маленький Орест?.. Ведь он увидит
Смерть сестрину… Сказать-то, как дитя,
Конечно, не сумеет[23], но понятен
И страшен будет людям громкий крик
Малютки безответного… Проклятье
Распутнице Елене и Парису,
И браку их преступному проклятье!..

Чужой жене, тебя мне все же жаль;
С тобою, царь, и над тобой я плачу.

Дай руку мне, и помиримся, брат.

Бери: твоя победа – я несчастен.

В свидетели Пелопа я зову[24],
Пелопа, деда нашего, который
Отцом Атрею был: из уст моих
Лукавого не выйдет слова – правду
И только правду сердце через них
Поведает. Когда у брата слезы
Я увидал, за сердце ухватила
Меня тоска – я сам готов был плакать.
Беру назад слова свои – угроз,
Пожалуйста, не помни и не бойся:
Все муки здесь твои я пережил…
О смерти Ифигении для выгод
Моих прошу тебя не помышлять.
Как? Ты в слезах, а я на пире буду?
Нож – для твоих, и солнце – для моих?
Ужель такой дележ потерпит Правда?
Да, наконец, чего же я ищу?
Жениться вновь? Что ж, иль невест завидных
Эллада мне не даст? Иль погублю
В погоне за Еленою преступной
Родного брата? Нет, Агамемнон,
Я зла еще из рук твоих не видел.
Прости ж меня, я говорил с тобой
Как мальчик безрассудный, – лишь теперь
Измерил я весь ужас быть убийцей
Своих детей, и жалость к осужденной
Глубокая вонзилась в сердце мне;
Да, видно, кровь сближает нас недаром…
На что Елена ей?.. О нет, Атрид,
Пускай войска уходят! Бросим этот
Несчастный край! Но орошать лицо
Слезами ты не должен, заставляя
С собою брата плакать. Если жрец,
Судьбы твоей в гадании касаясь,
Затронул и мою, его слова
Из памяти я вычеркнул, и снова
Я для тебя не изверг, снова брат…
Перегореть в горниле[25] состраданья
И вылиться в другую форму – мне
Не стыдно, Агамéмнон, нет, нисколько!..
Себе лишь в том я изменил, что к брату
Родному вновь вернул себе любовь.
Измена же такая красит мужа,
Что направляет к лучшему его.

Ты слово благородное сказал,
Достойное Тантала, сына Зевса;
Теперь ты предков оправдал своих.

Твои слова охотно похвалой
Венчаю, брат, и эта перемена
Вполне тебя достойна, – да, раздоры
Меж братьями бывают из-за жен
И жажды власти. Но на то ли, право,
Судьба роднила нас, чтобы губить
Друг друга мы горели?.. Но, увы,
Мне больше нет возврата, и ножа
От дочери я отклонить не властен…

Как? Кто ж тебя заставит дочь убить?

Все войско, все ахейцы мне велят.

Скорей тогда домой верни их, в Аргос.

Вернуть?.. Да разве этим сбережешь?

Ты чересчур, Атрид, боишься черни.

А если жрец откроет тайну им?

Зачем? Нетрудно упросить его.

Честолюбиво все пророков племя.

А что их чтить? От них какая польза?

Один еще замешанный тут есть…

Кто там, скажи, Атрид, тебя пугает?..

Исчадия Сисифа[26] не забудь.

О, Одиссей нам повредить не может…

Как знать? Лукав он и приспешник черни.

Да, это так, честолюбив он страшно.

А ты представь его среди толпы:
Распишет им, как дочь обрек я раньше
Богине на алтарь и как потом
Назад сыграл. Возбуждены ахейцы,
Сам знаешь, брат, и ярость их в толпе
Зажечь легко. И вот по наущенью
Оратора они на нас с ножом,
А там и дочь не пощадят, конечно…
Укроюсь ли в Киклоповых стенах —
Туда придут, из-за каменьев вырвут
И землю всю разграбят. Тяжело,
О, тяжело… и выхода не сыщешь.
Тебя прошу теперь я, Менелай:
По лагерю пройди и Клитемнестре
Не дай разведать тайны нашей… я ж
Тем временем… к Аиду дочь отправлю.

Не надо слез – без них довольно горя.

Вы ж, чуждые, – завесу на уста[27]…

Благо тому, кто из чаши чар
Каплю за каплей умеет пить
Светлый дар Афродиты:
Жало безумья не жжет его,
Волны баюкают нежные,
Там, где в колчане соблазнов две
Бог златокудрый стрелы хранит —
Ty, что блаженным навек человека творит,
С той, что и сердце и жизнь отравит.
Эту вторую гони от меня,
Сжалься, богиня дивная!
Чистого дай мне желанья жар,
Негой любви упиться мне дай,
Буду Киприде всегда рабой —
Только с ума не своди меня.

Души в миру, что в лугах цветы,
В пестрый ковер слились. Правды же свет
Нам сияет, как солнце.
Только и правде в сердцах у нас
Не просиять без учения.
Совесть и стыд – мудрецу венец,
Сердцем стыдливый, свой долг узрев,
Глаз уж потом не сведет с путеводной звезды,
С бурного сердца не снимет узды:
Дом его слава за то осенит.
Сколь вы блаженны, смертные,
Если вам доблесть соткала наряд:
Жены, коль чистым ложе хранят,
Мужи, коль град созидают свой,
В тысячу рук созидают град.

О Парис, о, зачем твоя
Склоны Иды покинуть душа рвалась?
Любо было стадам серебристым там
Пастись под музыку флейты,
Там под звуки мелодий Олимпа
Наливалось их вымя млеком…
О, зачем, сияя победой,
Исступила тебя богиня
Снаряжать корабли в Элладу?..
О, зачем пред царицыны очи
В чертог, изукрашенный костью[28],
Привела тебя страсть, и, в сердце
Ей вливая нежное пламя,
Сам зажег ты зачем себе сердце?
Не на то ли, чтоб пламя вражды теперь
На твердыни Приама
Гнало весла и копья Эллады?