Ярослава Пулинович - Земля Эльзы

Василий. Садитесь.

Эльза садится на лавку. Василий разливает чай по чашкам.

Эльза (оглядываясь по сторонам). Какой у вас красивый… газон.

Василий. Спасибо. И вы тоже очень красивая. То есть не тоже, а просто красивая.

Эльза. А я сегодня в городе видела фонтан. Просто фонтан. Но по ночам он, говорят, поет. Поющий фонтан. Удивительно, правда?

Василий. О чем поет?

Эльза. Не знаю, я не слышала…

Василий. Вы тоже очень хорошо поете. То есть не тоже… Ну, вы тогда пели… Очень хорошо.

Эльза. Эту песню мне пела мама.

Василий. Ваша мама была немкой?

Эльза. Да, сейчас об этом уже можно. Она была русской немкой. Папа тоже был немцем. Большевиком. Александр Людвигович Блюментрост. Маму звали Рита.

Василий. А мою маму звали Рая.

Эльза. А батюшку?

Василий. Игнатом Егоровичем. Он умер от перестройки. Сердце не выдержало. Всей семьей пытались телевизор отобрать. Не отдал. И вот… А хотите торт?

Эльза. Да, конечно. Как скажете.

Василий. А вы что скажете?

Эльза. Да. Один кусочек, пожалуйста, с розочкой.

Василий кладет Эльзе кусок торта на тарелку.

Василий. Кстати, о розах. Я скачал инструкцию.

Эльза. Сегодня, наверное, уже поздно сажать розы?

Василий. Но ведь вы еще придете?

Эльза. Да… А вы знаете, у меня у правнучки скоро день рождения… Ну это так, к слову… И еще я в хоре пою.

Пауза.

Василий. Нравится вам петь в хоре?

Эльза. Нет. Но надо ходить.

Василий. Зачем?

Эльза. А то меня Зинаида съест.

Василий. За что?

Эльза. Ну как… У нас в деревне есть хор. И Зина там главная. Все старухи должны ходить, иначе…

Василий. Что будет?

Эльза. Ну, что будет? Зинаида всякие гадости говорить будет.

Василий. А какое вам дело до того, что говорят?

Эльза. Может быть, и никакого. Но знаете, мне в жизни хватило людской молвы. Я ее ложками теперь есть могу. Я лучше в хор похожу, от хора у меня голова не отвалится.

Пауза.

Василий. А ведь вы не отсюда, не из этих мест?

Эльза. Можно сказать, что из этих. Родом я из Самары. Так в паспорте написано. Но это одно название. Мы ведь сосланные. Отца расстреляли в сороковом. Разошелся во взглядах на коммунизм с начальником Куйбышевского НКВД. Мне тогда было два года. В сорок первом нас с мамой вместе с другими русскими немцами посадили в теплушки и повезли сюда, в Сибирь. Была осень, одежда на нас была та, которую успели надеть. Шла война, никто не хотел разбираться – кто мы, с кем мы. Пособники фашистов и все. По дороге от воспаления легких умерла моя сестра Марта. Ей было шесть лет. Я до сих пор не знаю, где ее могила. Маму определили в трудовую армию. А меня отправили сначала в дом ребенка, а потом уже в детдом. В сорок седьмом маму выпустили. Она меня разыскала, забрала, отмыла, отогрела. Нам разрешили поселиться здесь, в Ярках. Так и остались. Обжились, привыкли. Замуж во второй раз мама так и не вышла. Но хотя бы внучку на руках успела подержать. Я Ольгу свою хотела Мартой назвать. Муж не разрешил. Не по-русски это.

Молчание.

Василий. У вас руки дрожат.

Эльза. Это от холода. Я в этой истории никого не виню. Время такое было. Кого мне винить? Сталина что ли? Так он уж помер давным-давно. С покойника какой спрос? Я свою жизнь уже прожила. У меня есть дочь, есть внучка, есть правнучка. На что мне жаловаться?

Василий. Родственников своих в Германии разыскать не пробовали?

Эльза. Да кого там найдешь! Там уже и не осталось никого, наверное! Какая из меня немка? Я русская. Только фамилия подвела. Нас таких русских с неправильными фамилиями по всей России знаете сколько? Не всем русским быть Ивановыми да Петровыми. Кому-то надо и Рабиновичем быть, и Блюментрост. В техникуме у меня была подружка, Ривка Рубинчик. Русская еврейка. Мы с ней четыре года за одной партой просидели. Так нас и прозвали: две подружки-хорошистки, жидовка да фашистка. (Смеется.) Я ни на кого не обижаюсь. Время такое было.

Василий. Совсем ни на кого?

Эльза. Нет.

Василий. Как вам это удается?

Эльза. Не знаю…

Василий. А я вот отца до сих пор простить не могу. Все-таки руки у вас дрожат…

Василий берет Эльзу за руку.

Василий. И себя простить не могу. Что против него не пошел. Да как против него пойти было? Я – младший сын, с меня весь спрос. Я закончил семь классов в селе, тут недалеко. Потом уехал на учительские курсы в город. Дальше – больше, поступил в педагогический. Ну и там встретил девочку. Она была такая худенькая, как тросточка, только-только после тифа. Стриженная под мальчика, тоненькая, в чем только душа держалась? С таким детским голосочком. Родных у нее никого не было. Вообще никого не было. Койко-место в общежитии – вся ее родня. Мне ее было так жалко. Аж до слез. До комка в горле. Я ей сразу же пообещал жениться. Вот только родителям напишу, и сразу в ЗАГС. Ну и что? В июне приехал в город отец. Посмотрел на нее. Сказал – собирайся, поехали. Отвезли меня на все лето к тетке в дальнюю деревню. Мол, они мне подыскали уже невесту. Я отцу говорю – батя, ты чего, у меня ведь есть невеста! Кого там! Нет и все! Сиди, морковку жуй, за окно смотри. А за окном, значит, по соседнему огороду эта деревенская ходила. Красивая, ничего не скажу. Попа – во! Коса – до пят! На лице румянец! Но я-то по своей тоскую, по той, болезненной. Хотел велосипед я, значит, старый украсть, и до города ехать. А как еще? Денег-то нет. Да и с транспортом тогда не шибко было. Ну, раз на нем прокатился вокруг деревни, два. Нет, не уехать, старый он больно. Так и женили меня в августе на Вале моей. А та, тифозная, когда узнала, на какое-то там строительство подалась. Вроде БАМа, но БАМа тогда еще не было. Так я ее больше и не увидел. Но однокурсник мне в шестьдесят седьмом рассказал, что видел ее на съезде учителей в Москве. Сказал, что выглядит она хорошо, и даже сыто, и у нее муж директор школы. А есть ли у нее дети, он почему-то не спросил…

Эльза. Василий, вы меня извините, пожалуйста, но мне нужно срочно уйти.

Василий. Что-то случилось?

Эльза. Нет, ничего.

Василий. А что тогда? Я вас чем-то обидел?

Эльза. Нет, вы меня совсем не обидели…

Василий. Эльза, пожалуйста, я вас прошу, посидим еще немного? Я чайник поставлю?

Эльза. Нет. Все очень хорошо было. Спасибо вам большое за вечер. Но мне нужно, правда…

Василий. Вы ничего не съели совсем. А конфеты? «Рафаэлло», с воздушной начинкой внутри…

Эльза. Спасибо. Я в другой раз.

Эльза встает из-за стола.

Василий (преграждая дорогу Эльзе). Эльза, нет, нет и нет! Пока мы не выпьем с вами еще по чашке чая, я вас никуда не отпускаю!

Эльза. Но мне надо!

Василий. Да что случилось?

Эльза. Я описаюсь сейчас!

Эльза проскальзывает мимо Василия, выбегает со двора. Цокают каблуки.

Василий. Эльза! Господи! Туалет в доме, о чем вообще речь? Куда вы?

Но Эльза уже скрылась в темноте.

Крыльцо деревенского Дома Культуры. Василий стоит на крыльце, прислушивается. Из Дома Культуры раздается пение. Женские голоса поют: «Ой ты, степь широкая, ой ты, степь раздольная, ой ты, Волга-матушка, Волга долгая» и т. д. Затем на крыльцо выходит Таисия Петровна.

Таисия. Здравствуйте.

Василий. Здрасьте…

Таисия. А вы к нам на хор пришли?

Василий. Не совсем.

Таисия. А Зина мужчин на хор не пускает.

Василий. Правильно.

Таисия. Потому что они сами не хотят к нам ходить. А если захотели бы, она бы, может, и пустила.

Василий. Логично.

Таисия. А вы к нам откуда приехали?

Василий. Из города.

Таисия. Жить или так, проведать кого?

Василий. Да пожалуй, поживу…

Пауза.

Таисия. А я вдова…

Василий. Сочувствую.

Таисия. Приятно.

Василий. Что?

Таисия. Ваше сочувствие.

Василий. Хорошо.

Таисия. Что ж, я не против. Сочувствуйте на здоровье.

Василий. Сочувствую.

Таисия. Сочувствуйте, сочувствуйте, мне приятно…

Василий (раздраженно смотрит на двери Дома Культуры). Я рад.