Михаил Лермонтов - Испанцы

Знаешь, говорят, не должно
С мужчиной девушке сидеть в полночь…

Со мной сидеть не бойся никогда.

О! милый! – как мне грустно! будто
Свинец в груди наместо сердца…
Как вспомню, что в последний раз тебя
Здесь вижу – слезы остановятся, дыханье
Редеет… то боюсь, чтоб не пришел отец мой,
То – чтобы час прощанья не пришел…
Ко мне ужасные теснятся мысли;
Вчерась я видела во сне, что ты
Меня хотел зарезать.

Перестань.
Взгляни на тихую луну! о, как прекрасна!
И облачка вокруг нее! – луна,
Луна! – как много в этом звуке чувств —
Что будет, что теперь и что прошло, всё в нем
Соединяется – и чтó прошло!
И кто б подумать мог, что та ж луна,
Которая была немой свидетель
Минуты первой… у ручья… в горах – ты помнишь
Что та ж луна свидетель будет
Разлуки, нежная Эмилия!..
Взгляни опять: подобная Армиде
Под дымкою сребристой мглы ночной,
Она идет в волшебный замок свой.
Вокруг нее и следом тучки
Теснятся, будто рыцари-вожди,
Горящие любовью; и когда
Чело их обращается к прекрасной,
Оно блестит, когда же отвернут
К соперникам, то ревность и досада
Его нахмурят тотчас – посмотри,
Как шлемы их чернеются, как перья
Колеблются на шлемах – помнишь – помнишь —
В тот вечер всё так было – кроме
Судьбы Фернандо – небо и земля
Все те же – только люди! – если б ты
Не причислялась к ним, то я б их проклял…

Да разве ты не человек же?

О! я себя бы вместе с ними проклял!..

За что это?

За то, что не могу
Я видеть хладнокровно, как они
Стараются друг другу делать зло,
С притворной добротой, когда совсем
Не просят их; за то, что не могу
Я видеть общего стремленья к ничему,
Или для золота разбитые сердца!..
За то… Эмилия… о! я злодей —
Я мог бы сделать счастливой тебя,
Стараться, чтобы ты меня забыла…
Но как взгляну на будущность… на жизнь,
Бесцветную, с прошедшим ядовитым…
Тогда… Эмилия… тогда я жертвовать
Готов твоим блаженством, чтоб иметь
Близ этой груди существо такое,
Которое понять меня б могло!
Желаю, чтобы вечно час такой
Не приходил… но! – не люби меня…
Ты видишь нрав мой – позабудь меня…
Забудешь ли?

Что если б я сказала: да?
Не говори в другой раз то, чего не мыслишь…

Мой ангел, ангел… ты понять не можешь, как
Любовь твоя меня терзает.

О, если счастье неба будет
Иметь так много горечи, как этот
Единый поцелуй, то я бы отказался
От рая добровольно. Ах! Эмилия!
Ступай ты лучше в монастырь,
Ступай в обитель – скрой себя от света,
Умри!.. предвижу много страшного!..
О, если б никогда ее не знал я!

Полночь!.. прости!.. но что за шорох…

Мы пропали!
Я позабыл калитку затворить…
Беги!.. беги!..

Спаси нас царь небесный!

Кто там! заплатишь дорого
За это любопытство мне!

Помилуй…
Яви, что жалость у испанца есть.

Вздор, вздор… ты слышал – и умрешь.
Признайся, ты подослан.

Нет.

Ты лжешь…

Страшись убить напрасно старика;

Спаси меня… у нас ведь бог один…
Меня преследуют… быть может, твой
Отец в живых… я сам отец… о, для него —
Спаси меня, от инквизиции…
Возьми именья половину… но зачем
Ругаться попусту над сединами —
Тебе заплотит бог твой… у меня
Есть дочь, что будет с нею, если ты
Меня не пощадишь… что будет с нею…
О! сжалься, сжалься!

У тебя есть дочь!..
А я хотел?.. о… нет! довольно в свете
Сирот и без нее… возьми

надень!..
Иди за мной – ни слова… или смерть!..
Ни слова – я хочу тебя спасти!..

Как!.. как!..

Клянусь Иерусалимом,
Что он не христианин… это верно.

Собака! что сказал ты… что сказал ты?..
Не смей закон мой поносить при мне…
Пойдем.

Но, если он меня предаст,
Но если он…

Ты видишь факелы! пойдем.

Да, если инквизиция святая
На тот конец учреждена была,
Чтоб нас кормить, то дай бог ей здоровья…
Соррини впрочем очень добрый малый,
Хотя ханжит немного – но с летами,
Когда придет пора рассудка, можно
Надеяться на исправленье.

Ты, конечно,
Ослеп и белое за черное берешь,
Как все слепые… ха! ха! ха!.. не так ли?

Могу заверить вас, друзья мои,
Что молод патер наш. – Не телом, так душой.
Как любят женщины его поныне,
И как он сам их любит, вопреки закону!

Он женщинами столько же любим,
Как нами!..

Разве ты его не любишь?

Ну да! когда накормит хорошо.
Но, ergo,[1] эта нежная любовь
Проходит с голодом и с жаждой!..

А я готов побиться об заклад,
Что наш Соррини плутни затевает
Опять. Уж эти угощенья не к добру.
Так, – помнишь ли: ему хотелось,
Чтоб мы зарезали Дон Педро
И дом его сожгли?.. Уж то-то пиршество
Он задал нам – или в другой раз,
Пред тем, чтоб нам велеть похитить для него
Красавицу бургосскую, от тетки.
Вот дьявольское было дело! – positum:[2]
Теперь он также затевает плутни!..

Эх! что нам в том! ведь надо ж есть и пить, притом же
Он наш заступник в инквизиции.

Однако же не худо бы ему
Своим гаремом поделиться с нами;
Не то все гурии завянут – или
Им будет слишком тесно наконец.

Вина!

Сейчас… в минуту…

К чорту ждать! вина!
Будь проклят ты с своим Сорринием!..

Вот вам вино.

Прегадкое, с водой.
Поди ты к чорту с ним – ракалия!..

Послушай! – будь вперед поосторожней!
За это бьют у нас.

Чего ты хочешь, ты?

Я говорю, чтоб ты вперед остерегался!..
Не то…

я стулом рассчитаюсь!..

Клянуся честью, ты в живых не будешь.
Я вырву твой язык… и псам
Голодным на обед отдам!..

Уж я тебя достану…

Погодите.

Оставь кинжал, а ты свой стул и станьте,
Как должно в поединке – шпаги выньте,
А секундантов будет уж довольно.