Джон Пристли - Инспектор пришел

Инспектор все время смотрит на Берлинга, и тот наконец замечает это.

Инспектор. По-моему, вы теперь вспомнили Еву Смит, не правда ли, мистер Берлинг?

Берлинг. Да, вспомнил. Она была работницей у меня на фабрике, а потом я ее уволил.

Эрик. И из-за этого она покончила с собой? Когда ты ее уволил, папа?

Берлинг. Помолчи, Эрик, и не горячись. Девушка получила расчет года два назад. Было это, дай бог памяти, где-то в начале осени тысяча девятьсот десятого.

Инспектор. Да, в конце сентября тысяча девятьсот десятого года.

Берлинг. Правильно.

Джеральд. Простите, сэр, может быть, мне лучше удалиться?

Берлинг. Оставайтесь, Джеральд, меня ваше присутствие ничуть не стесняет. Инспектор, вы ведь тоже не возражаете, правда? Впрочем, мне следовало бы сначала разъяснить вам, что это мистер Джеральд Крофт, сын сэра Джорджа Крофта, — вы ведь знаете фирму «Крофтс лимитед»?

Инспектор. Значит, мистер Джеральд Крофт?

Берлинг. Да. Между прочим, сегодня мы скромно празднуем его помолвку с моей дочерью Шейлой.

Инспектор. Ах вот оно что! Мистер Крофт станет мужем мисс Шейлы Берлинг?

Джеральд (с улыбкой). Надеюсь.

Инспектор (серьезно). Тогда я попросил бы вас остаться.

Джеральд (с удивленным видом). О… пожалуйста.

Берлинг (несколько нетерпеливым тоном). Послушайте-ка, в этой истории нет ничего таинственного, ничего скандального — по крайней мере в том, что касается меня. Случай совершенно простой и ясный, а поскольку произошел он больше полутора лет назад — без малого два года назад, — он явно не имеет никакого отношения к самоубийству несчастной девушки. Ведь так, инспектор?

Инспектор. Нет, сэр. Тут я не могу с вами согласиться.

Берлинг. Это почему же?

Инспектор. Потому что случившееся с ней тогда, возможно, предопределило то, что произошло с ней впоследствии, а то, что произошло с ней впоследствии, возможно, привело к самоубийству. Цепь событий.

Берлинг. Ну, ладно… допустим, в ваших словах есть какая-то логика. Но я все равно не могу признать себя ответственным за что бы то ни было. Ведь если бы каждый из нас отвечал за все то, что случается со всеми людьми, с которыми он когда-либо имел дело, это было бы очень затруднительно, не правда ли?

Инспектор. Очень затруднительно.

Берлинг. Все мы очутились бы прямо-таки в немыслимом положении, верно?

Эрик. Еще бы! А поскольку человек — как ты, папа, только что говорил — должен заботиться о самом себе…

Берлинг. Да-да, но не будем в это вдаваться.

Инспектор. Во что?

Берлинг. О, как раз перед вашим приходом я давал этим молодым людям кое-какие добрые советы. Так вот, об этой девушке, Еве Смит. Теперь я ее ясно вспомнил. Бойкая, живая, кровь с молоком — как видно, выросла в деревне. Больше года проработала у нас в одном механическом цехе. И ведь была хорошей работницей. Цеховой мастер даже говорил мне, что готов продвинуть ее в старшие операторы и поставить под ее начало нескольких девушек. Но после августовских дней отдыха в том году они вышли на работу чем-то взбудораженные и ни с того ни с сего решили просить прибавки к жалованью. Получали они ровно столько, сколько обычно платят в нашей отрасли промышленности, — в среднем по двадцать два с половиной шиллинга в неделю. И вот они потребовали повышения ставок, с тем чтобы получать в среднем около двадцати пяти шиллингов. Разумеется, я ответил отказом.

Инспектор. Почему?

Берлинг (изумленно). Вы спрашиваете — почему?

Инспектор. Да. Почему вы ответили отказом?

Берлинг. Позвольте, инспектор, но, по-моему, то, как я сочту нужным управлять моим предприятием, — совсем не ваше дело. Или вам и до этого есть дело?

Инспектор. Как знать, может быть, и есть.

Берлинг. Мне не нравится ваш тон.

Инспектор. Извините, но ведь вы сами задали мне вопрос.

Берлинг. А перед этим вы задали вопрос мне, притом вопрос совершенно неуместный.

Инспектор. Задавать вопросы — моя обязанность.

Берлинг. Ну а моя обязанность — не допускать повышения издержек на рабочую силу, и, если бы я согласился с их требованием повысить ставки, издержки выросли бы у нас процентов на двенадцать. Удовлетворяет вас мое объяснение? Так вот, я ответил им отказом. Сказал, что о надбавке не может быть и речи. Мы платим им по обычным расценкам, и, если наши расценки им не подходят, пусть идут работать куда-нибудь в другое место. У нас, говорю, страна свободная.

Эрик. Не такая уж свободная, если нельзя пойти работать куда-нибудь в другое место.

Инспектор. Вот именно.

Берлинг (Эрику). Послушай, ты-то хоть не вмешивайся. Ты даже не начал работать у нас на фабрике, когда все это случилось. Ну а они — бастовать. Пробастовали, конечно, недолго.

Джеральд. Еще бы, раз дело было после дней отдыха. Насколько я знаю их привычки, все они, должно быть, прожились в пух.

Берлинг. Верно, Джеральд. У большинства из них кончились деньги, и забастовка через неделю-две провалилась. Жалкая затея. Ну так вот, мы приняли их обратно — на прежнюю зарплату, естественно, — всех, кроме четырех-пяти зачинщиц, которые и заварили всю эту кашу. Я сам отправился туда и велел им убираться. Среди них была и та девушка, Ева Смит. Слишком уж она много говорила — так много, что пришлось попросить ее уйти.

Джеральд. Ничего другого вы и не могли сделать.

Эрик. Почему же, мог. Он мог бы оставить ее на фабрике, а не выбрасывать на улицу. По-моему, с ней обошлись слишком круто.

Берлинг. Чушь! Если мы не будем круто обходиться кое с кем из этой публики, они скоро потребуют для себя целый мир.

Джеральд. Что правда, то правда!

Инспектор. Может быть. Но все-таки лучше, когда требуют для себя целый мир, чем когда забирают его без спроса.

Берлинг (пристально глядя, на инспектора). Напомните-ка мне, инспектор, вашу фамилию.

Инспектор. Гул. Гэ… у… эл.

Берлинг. Какие у вас отношения с нашим начальником полиции, полковником Робертсом?

Инспектор. Я не так уж часто вижусь с ним.

Берлинг. Пожалуй, мне следует предупредить вас: это мой старый друг и я вижусь с ним достаточно часто. Мы вместе играем в гольф в Уэст-Брамли.

Инспектор (сухо). Я не играю в гольф.

Берлинг. Я и не думал, что вы играете.

Эрик (взрывается). Ну а по-моему, это чертовски стыдно!

Инспектор. Нисколько. Меня никогда не тянуло играть.

Эрик. Да нет же, я говорю о девушке — Еве Смит. Почему им нельзя стремиться к повышению своей заработной платы? Мы-то вот стремимся установить как можно более высокие цены! И мне непонятно, зачем было выставлять ее только за то, что она оказалась посмелее других. Ты же сам сказал, что она была хорошей работницей. Я бы оставил ее на фабрике.

Берлинг (не без раздражения). Ты никогда не получишь возможности оставлять или выставлять кого бы то ни было, пока у тебя такая каша в голове. Пора бы тебе приобрести кое-какое чувство ответственности. Как видно, жизнь, которую ты вел в частной школе и в университете, не воспитала его в тебе.

Эрик (обиженно). Неужели так уж нужно посвящать во все это инспектора?

Берлинг. Не думаю, чтобы нам нужно было посвящать инспектора во что бы то ни было еще. Да мне просто больше нечего сообщить ему. Я велел девушке убираться, и она ушла. С тех пор я ничего о ней не слыхал. Известно вам, что случилось с ней потом? Она что, попала в беду? Пошла на панель?

Инспектор (довольно медленно). Нет, пожалуй, нельзя сказать, что она пошла на панель.

Входит Шейла.

Шейла (весело). О чем это вы рассуждаете? О панелях? (Замечает инспектора.) О… прошу прощения. Я не знала… Мама послала меня спросить, почему вы не идете в гостиную.

Берлинг. Сейчас придем, буквально через минуту. Мы кончаем.

Инспектор. Боюсь, что нет.

Берлинг (резко). Поймите, мне больше нечего сообщить вам. Я вам только что об этом говорил.

Шейла. А о чем все-таки речь?

Берлинг. Тебя это никак не касается, Шейла. Ступай.

Инспектор. Нет, минуточку погодите, мисс Берлинг.

Берлинг (рассерженно). Послушайте, инспектор, по-моему, это не что иное, как неуместное и навязчивое вмешательство в чужие дела. Наверное, придется на вас пожаловаться. Я сообщил вам все, что мне известно — хотя и не думаю, чтобы мои показания имели сколько-нибудь важное значение, — и теперь у вас нет ни малейшего основания впутывать в эту неприятную историю еще и мою дочь.