Валентин Катаев - Поэт

Оля записывает в ведомость.

Оля (матери). Ваше социальное положение?

Мать. Как это? Извините, я не знаю. (Тарасову, шепотом.) Коля, ты не знаешь, они спрашивают какое-то социальное положение. Я не понимаю, как это?

Тарасов. Социальное положение? (Комиссии.) Она графиня.

Мать. Коля, что ты?

Тарасов. Мама, не притворяйтесь. Вы графиня. Товарищи, разве вы не замечаете, что она типичная представительница родовой аристократии?

Мать. Вы его не слушайте. Он несет невесть что. Коля, да что же это такое?..

Тарасов. Мамочка, не волнуйтесь. Я пошутил. Вы не графиня. Кто был покойный отец?

Мать. Покойный Николай Федорович… (смотрит на увеличенный фотографический портрет мужа) служил в земстве статистиком.

Тарасов (Оле). Пишите: вдова земского статистика. Годится?

Оля. Вполне.

Тарасов. Спасибо. (Подходит к клеткам.) Птички, собирайтесь. Поедем в центр.

Перекресток в центре. Пролетарская публика. Изредка в толпе пробирается испуганная фигура буржуа. Афишная тумба. Возле нее стоит Орловский, небогато одетый. Рядом с Орловским – переодетый полковник Селиванов. Они всматриваются в демонстрацию. Слышна какая-то музыка. Бежит народ, наполняя перекресток.

Селиванов и Орловский прижаты к афишной тумбе.

Селиванов. Что это?

Орловский. Торжествующий пролетариат.

Селиванов. Тэк-с. Доигрались.

Орловский. Что-с?

Селиванов. Я говорю: доигрались. Достукались. Как вам нравится этот кабак?

Орловский оглядывается на Селиванова.

Поручик Орловский?

Орловский. Не имею удовольствия.

Селиванов (тихо). Полковник Селиванов.

Орловский. Андрей Васильевич, батюшки!

Селиванов. Что, не узнали?

Орловский. Помилуйте. В таком виде?

Селиванов. Да и вы тоже, так сказать. А я думал, что вы давно в Крыму.

Орловский. Застрял.

Селиванов. Но надеюсь…

Орловский. О, будьте уверены.

Селиванов. Я четыре дня назад из Крыма. Разыскиваю наших людей. Надеюсь, вы наш? Пройдемте со мной в переулок.

Орловский. Слушаюсь.

Орловский и Селиванов идут в переулок.

Толпа приближается. Теперь видно, что это такое. Это торжественное переселение рабочей бедноты с окраин в центр. Впереди несут портрет Ленина. Дальше – большой ленточный лозунг: «Мир – хижинам, война – дворцам». Несколько матросов с гармониками. Танцующие работницы. Дальше грузовики с переселяющимися. На грузовиках жалкий скарб, веселые переселенцы. Некоторые переезжают на новые квартиры на извозчиках. Сзади на извозчике матрос и шарманщик с шарманкой. Матрос размахивает шапкой, шарманщик играет. Все это окружено веселой пролетарской толпой. Играет оркестр. Внушительная процессия движется медленно. Летят вверх шапки. Крики «ура». Едет очередной грузовик. На нем среди других переселяющихся – Тарасов с матерью. Они сидят на своем комоде. Мать поддерживает швейную машинку; тут же клетка с птицами. Тарасов держит в руках на двух палочках шутливый лозунг, хорошо видный всем:

Стоит буржуй обиженный,

Пришел ему конец,

А мы простились с хижиной

И едем во дворец.

Народ читает плакат и смеется. Лозунг Тарасова имеет шумный успех. Проезжает извозчик с шарманщиком и матросом. Шарманщик играет «Бывали дни веселые», и на этот мотив матрос громко, во весь голос, поет:

Поют печальным голосом

Помещик, царь, купец:

Бывали дни веселые,

Гулял я, молодец.

Теперь другое времечко,

И разговор не тот:

Для нас восходит солнышко,

Для них – наоборот.

Стоит буржуй обиженный,

Пришел ему конец,

А мы простились с хижиной

И едем во дворец.

За матросом бегут мальчишки и орут во все горло эту же песню.

В переулке.

Селиванов. На днях вы получите подробные инструкции.

Орловский. Слушаюсь.

Известный нам двор богатого дома. Вселение рабочих.

Светлая, большая, хорошо обставленная комната в богатом доме, куда только что переселился Тарасов с матерью. Это была гостиная. Тарасов прибивает клетки с птицами над окном. Мать робко устанавливает возле другого окна швейную машину. Старается ходить на цыпочках. Чувствует себя крайне неловко. Открывается дверь. Появляется высокомерная старуха (та, которая спускала на веревочке револьвер). Она с лорнетом.

Старуха. Я бы вас попросила прекратить стук. Это совершенно невозможно.

Мать. Извините, пожалуйста. Коля, перестань стучать.

Старуха. И будьте любезны, ничего не ставьте на крышку рояля.

Мать испуганно смотрит: на рояле ничего не лежит.

Мать. Мы не ставим.

Старуха. Я говорю для того, чтобы на этой почве у нас в дальнейшем не возникало нежелательных конфликтов. Это дорогой концертный инструмент Бехштейна. Впрочем, вам это, по всей вероятности, ничего не говорит.

Бросив презрительный взгляд, старуха исчезает и довольно громко захлопывает за собой дверь, но сейчас же опять открывает ее.

Кроме того, я бы вас очень просила не пользоваться нашей ванной. В кухне есть раковина.

Тарасов. «Старуха! – закричал Герман…»

Ошеломленная старуха некоторое время стоит неподвижно, величественно, не зная, что сказать. Затем скрывается, хлопнув дверью.

Мать. Коля!

Тарасов открывает с треском балконную дверь и выходит на балкон. Он видит море. На соседнем балконе лежит чахоточный рабочий и тоже смотрит на море. Возле него хлопочет жена. Из какого-то окна высовывается матрас, который проветривают новые жильцы.

Общий вид дома. Видно, что въехали новые жильцы: на балконах и в окнах оживление.

Во двор входит Царев в сопровождении товарищей.

Царев (снимает фуражку и машет). Здравствуйте, товарищи! С новосельем!

Из окон и с балконов Царева приветствуют криками, машут руками, полотенцами.

Комната Тарасовых. Стук в дверь.

Мать. Войдите.

Входит Царев.

Царев. Здравствуйте. Я вам не помешал? С новосельем. Ну как? Понемножку устраиваетесь?

Мать. Спасибо. Уже устроились. Не знаю, как вас и благодарить, товарищ.

Царев. Ну, чего там благодарить. Живите, дышите воздухом. Чья власть? Наша или не наша? Так в чем вопрос!

Входит с балкона Тарасов.

Тарасов. А! Старый знакомый!

Пауза. Царев всматривается в Тарасова.

Не узнаете?

Царев. Что-то не признаю.

Тарасов. А кто меня на вечере поэтов разоружал?

Царев (настороженно). Разве?

Тарасов. Последний карандаш хотели забрать.

Царев. Верно! Графитный, граненый, как штык вороненый. (Смеется.) Ну, здравствуйте.

Мать. Что ж вы стоите, товарищ? Присаживайтесь.

Царев. Спасибо. Времени нет. Я бы с удовольствием.

Мать. Может быть, чаю?

В это время дверь распахивается и появляется старуха.

Старуха (не видя Царева, повышенным тоном). Кроме того, я бы вас покорнейше просила… (Замечает Царева.) Пардон. (Скрывается.)

Царев. Что, буржуазия донимает?

Мать. Не беспокойтесь, не беспокойтесь. Мы еще не познакомились.

Царев. А пошлите вы ее к чертовой матери. Я извиняюсь.

Царев видит в углу шуточный плакатик Тарасова и машинально берет его, рассматривает.

Мать (извиняясь). Это так, Колины глупости.

Царев. Сами составили?

Тарасов. Сам. А что?

Царев. А, чтоб ты! Дай пять. (Жмет Тарасову руку.) Будет десять. (Очень серьезно.) Спасибо.

Тарасов не знает, смеется над ним Царев или нет. Но Царев серьезен. Тарасов смущен.

Спасибо. Вот это нам просто-таки до зарезу надо.

Тарасов. Ну что вы!..

Царев. На! Он не понимает! Чудак, да ты пойди на улицу. Сегодня твой стих весь пролетариат поет. Даже я запомнил. (Поет.)

Стоит буржуй обиженный,

Пришел ему конец,

А мы простились с хижиной

И едем во дворец.

Чудак человек! Это же настоящий политический, массовый лозунг. С таким лозунгом можно мировую революцию сделать! Долго составлял?