Александр Звягинцев - Последний идол (сборник)

Вот, например, отрывок из протокола допроса от 7 февраля 1953 года.

«Вопрос: Материалами дела установлено, что вы проводили враждебную работу против Советского народа по заданию представителя иностранного государства. Признаете это?

Ответ: С представителями иностранных государств я не был связан и заданий по проведению вражеской работы из-за кордона я не получал.

Вопрос: Ваше заявление лживое. Имеющиеся в распоряжении следствия факты полностью изобличают вас в связи с заграницей. Прекратите уклоняться от правды.

Ответ: Еще раз заявляю следствию, что я агентом иностранной разведки не был».

Одновременно он писал заявления на имя первых лиц государства. Вот такие:

«У меня нет чувства обиды за свой арест, несмотря на перенесенные физические и нравственные страдания. Скажу больше: тюрьма помогла мне многое осознать и переоценить. И если мне вернут свободу, этот процесс нравственного очищения и глубокого самоанализа даст мне как писателю очень многое. Слишком легко мне раньше удавалась жизнь».

Что тут скажешь?

После смерти Сталина, когда многие дела стали прекращаться, Шейнина держали в тюрьме еще более восьми месяцев. Он не мог не видеть, как меняется ситуация, узнал, что его личный враг Лихачев арестован, и резко изменил свои показания, многое из того, о чем говорил, стал отрицать. Кстати, Лихачев в декабре 1954 года вместе с другими руководителями МГБ СССР за допущенные злоупотребления будет осужден и расстрелян.

А Шейнин, понимая, что перемены наступили, писал многостраничные заявления: «Я „признавал“ факты, в которых нет состава преступления, что я всегда могу доказать. Следователей же в тот период интересовали не факты, а сенсационные „шапки“ и формулировки. Чтобы сохранить жизнь и дожить до объективного рассмотрения дела, я подписывал эти бредовые формулировки, сомнительность которых очевидна… Я не перенес бы избиений».

21 ноября 1953 года дело Шейнина было прекращено, его освободили. И он этому очень радовался. Радовался еще и тому, что далекое эхо теперь, как ему казалось, невозвратных лет уже отголосило над его головой и его угрюмой страной. Как-то Лев Романович зашел в Верховный Суд СССР. Председатель Верховного Суда Анатолий Антонович Волин, увидев его в коридоре, пригласил к себе в кабинет. Спросил:

— Ну что, тебе там крепко досталось?

— Да нет, — спокойно ответил Шейнин.

— Говорили, что ты признался еще в машине, когда тебя везли на Лубянку после ареста.

— Нет, все было не так.

— Но ты же признавался?

— Я действительно что-то такое признавал, я боялся избиения, — коротко ответил Шейнин и сменил тему.

«Было очевидно, что он ничего не хочет рассказывать, — сказал мне во время одной из бесед Волин, когда вспоминал об этой встрече. — „Умная голова“ посчитала, что так будет лучше. А вообще-то он был по характеру нестойкий…»

Была у Шейнина памятная встреча и в родной прокуратуре, где ему и его коллеге Дорону вернули партийные билеты, хранившийся там после ареста. Это было единственное, что можно было тогда сделать. Как сказал снятый в то же время с работы за то, что не обеспечил надлежащего надзора за исполнением законов в органах МГБ, Генеральный прокурор Г. Н. Сафонов, «где начинался порог МГБ, там заканчивался прокурорский надзор». Впрочем, и сам Шейнин знал это не хуже.

Он знал систему, в которой прошла его жизнь, которой он служил в меру своих сил, и потому никогда и ничего не любил вспоминать из прошлого — ни политических процессов, ни собственного ареста, ни бесчисленных допросов… Ведь многие тайны, в которые он был посвящен, были не только тайнами времени и системы, но и его собственными, глубоко личными тайнами.

В последние годы своей жизни Шейнин работал заместителем главного редактора журнала «Знамя», затем редактором на киностудии Мосфильм, принимал активное участие в создании знаменитого сериала «Следствие ведут знатоки». По его сценариям в это время были сняты фильмы «Ночной патруль», «Цепная реакция», «Игра без правил», поставлена пьеса «Тяжкое обвинение». Завершена трилогия «Военная тайна».

В моей библиотеке на книжных полках среди произведений Шейнина хранится не совсем обычная книга — «Записки следователя». И не совсем обычна она тем, что дарственная надпись автором сделана не мне, а Марку Юрьевичу Рагинскому, который в 1945–1946 годах в том же качестве, что и Шейнин участвовал в Нюрнбергском процессе. Они дружили и работали вместе в Прокуратуре СССР с 1934 года. А подарил мне эту книгу и «Настольную книгу следователя» уже после кончины Рагинского его сын — Дантон Маркович, вместе с некоторыми фотографиями отца и документами, касающимися Нюрнбергского процесса.

Когда был жив Марк Юрьевич он мне в самый разгар перестройки, в 1987 году, как-то сказал: «Понимаете, Александр Григорьевич, объяснить в новой жизни при новой власти то, что творилось тогда невозможно. Никто не поймет. И Лев Романович это хорошо знал. Да и потом, скажем откровенно, воспоминания о прошлых делах могут преподнести самые неожиданные сюрпризы — особенно тем, кто принимается их ворошить. Я не раз на эту тему разговаривал с Шейниным, и он мне говорил, что не собирается ни с кем сводить счеты. Просто хочет жить в свое удовольствие на сколько позволят ему годы и здоровье. И вы знаете, он до конца дней оставался очень интересным жизнелюбивым человеком, говорил, что получает удовольствие от творческой работы. Правда, он всегда немного хондрил и за полгода до смерти подписал мне эту книгу. — И Марк Юрьевич протянул мне «Записки следователя» — Прочтите. Вы видите, он здесь уже говорит в прошедшем времени и будто бы подводит некий итог. А итог — это, простите, ведь почти всегда некий конец!»

Я открыл книгу и стал читать: «Дорогой Марк! — твердым уверенным почерком писал Шейнин — Мы рядом прошли долгую и сложную жизнь. На старости уже нет времени менять друзей и, к тому же, лучше старых не найдешь… Прими эту книгу, как выражение этой идеи и неизменной любви к тебе и Иде. 6/IX 66. Ваш Лева».

И действительно Марк Юрьевич был прав: Шейнин, с его интуицией чувствовал, что он находится на зыбком рубеже и для него уже пробил час прощаний и итогов. Через шесть месяцев и пять дней — 11 мая 1967 года Льва Романовича не стало. Он ушел в мир иной после обширного инфаркта, хотя считал, что сердце у него абсолютно здоровое и всегда боялся умереть от рака.

Льва Романовича Шейнина нет в этом мире более сорока лет, и мало кто сейчас вспоминает о его былых делах и пережитых страданиях, а вот книги его все издаются и с интересом читаются. И имя его у абсолютного большинства поклонников ассоциируется исключительно с творческой деятельностью. С той деятельностью, которая по признанию самого Шейнина лечила ему душу и помогала жить. «Только в творчестве, — говорил выдающийся русский юрист и писатель Анатолий Федорович Кони, — есть радость. Все остальное прах и суета». И ведь прав был…

«Отмщение»

«Первая кровь»

«Наследственный порошок»

«Схватка с Вепрем»

«Женщина племени „фарангов“»

«Майские церемонии»

«Последний идол»

«Другие ценности»

«Майские церемонии»

«Внеслужебный роман»

«Ворон»

«Интимные обязанности»

Д. Несыпова. Столыпин. Последние минуты

И. Репин. Портрет Столыпина

П. Липгард. Портрет императора Николая Второго

П. А. Столыпин за рабочим столом в своем кабинете

П. А. Столыпин беседует с крестьянином

Клиника Маковского в Киеве. Здесь умер П. А. Столыпин

Памятная доска на клинике Маковского

П. А. Столыпин на смертном одре

Дмитрий Богров

А. Г. Звягинцев и В. В. Найденов. Киев, 1976 (фото из архива автора)