Габриэль Марсель - Человек праведный

Эдме. Это так серьезно?

Клод. Это тревожно.

Эдме (подходит к нему, ласково). Так что ты хотел сказать?

Клод. Эдме, мне так нужна твоя нежность!..

Эдме. Если бы я была в этом уверена…

Клод. Так вот… он был на консультации у Франсиса, он очень болен.

Эдме. О ком ты? (Клод пристально смотрит на нее.) А!..

Клод. Франсис говорит, что его состояние вызывает худшие опасения. Он изменился до неузнаваемости. И он… хотел бы видеть дочь. Один только раз.

Эдме. Надо отказать.

Клод. Не знаю.

Эдме. Надо отказать!

Клод. Но почему же?

Эдме. Не могу объяснить, но я это твердо знаю. Это невозможно, ты и сам понимаешь.

Клод. Послушай, любимая, я не имею права скрывать от тебя истину. Франсис говорит, что ему осталось жить совсем немного. Пойми меня. Быть может, ты права, не знаю. Но уверена ли ты вполне, что это не будет… в некотором роде низостью?.. (Эдме вздрагивает.) Вы бы не встретились, он зашел бы к нам в твое отсутствие.

Эдме. Ты уже все продумал!.. Чудовищно. Но кто ты, наконец!

Клод. Речь идет об умирающем.

Эдме. Так для тебя прошлое — упразднено, его словно не было! А то, что он обнимал меня, привлекал к сердцу… Ты не мужчина.

Клод. Замолчи.

Эдме. О! Ты все можешь выслушать. Там, где дело касается меня, тебе не занимать хладнокровия.

Клод. Эдме, твои слова кощунственны…

Эдме. Это великодушие — которое тебе ничего не стоит — внушает мне ужас!

Клод. Ничего не стоит!.. Но когда я простил тебя…

Эдме. Что мне твое «прощение», если ты простил меня не потому, что любил! (Рыдает.)

Вечер того же дня. Рабочий кабинет Клода. Узкая, вытянутая в длину комната с высокими книжными шкафами, полки которых доверху заставлены сброшюрованными изданиями ин-октаво; посреди комнаты — рабочий стол, заваленный бумагами, на нем — керосиновая лампа. Восемь часов. Клод погружен в чтение. Стучат.

Клод. Да?..

Осмонда (за сценой). Это я, папа.

Клод. Входи, девочка. (Осмонда входит в боковую дверь.) Ну, что там у тебя такое? (Помолчав.) Однако не кажется ли тебе, что это не слишком хорошо по отношению к маме — хотеть поговорить со мною одним? (Движение Осмонды.) А если я попрошу ее прийти тоже? Осмонда. Тогда я уйду.

Клод. Осмонда!

Осмонда. Это именно насчет мамы… ну, мамы и меня… Словом, ты понимаешь… Видишь ли, папа, я несчастлива.

Клод. Моя дорогая!..

Осмонда. О, я совсем, совсем несчастлива. В прошлый раз ты говорил в своей проповеди, что наше счастье — в нас самих.

Клод. Ты знаешь, что это так.

Осмонда. В моем случае, папа, это не так… Мне кажется, все во мне заставляет меня страдать. А если есть там и другое — оно так глубоко скрыто во мне, так… О! Мама прекрасно знает, что я несчастлива, и, по-моему, это ее только злит.

Клод. Ну, а что тебя все-таки мучает: есть какая-то особая причина?

Осмонда. Скорее, все причины вместе. Прости меня, я знаю, что причиняю тебе боль.

Клод. Дорогая, нужно мне говорить все… и почему ты пришла с этим только сейчас? Ты не думаешь, что для меня это ужасно?

Осмонда. Папа, ну пожалуйста, не надо.

Клод. Однако я должен был и сам заметить, что с тобой творится что-то неладное. Если сердца даже самых близких непроницаемы…

Осмонда. Наверное, это именно оттого, что я совсем рядом… Ты спрашиваешь, почему я не пришла раньше. Мне трудно ответить на этот вопрос.

Клод (с горечью). Вероятно, ты мне не доверяешь.

Осмонда. О нет, папа! Я доверяю только тебе.

Клод. Осмонда!.. А мама?

Осмонда. Мама — человек, который никогда не поможет. Прежде всего, она так судит каждое твое слово, каждый шаг… меня это парализует — правда, до определенного момента. Ну, а ты так занят, у тебя столько забот, ты должен облегчать страдания многих людей. Всякий раз создается ощущение, что я тебя краду у кого-то! И потом, конечно, в сравнении с тем, с чем сталкиваешься ты…

Клод. Ты мне сказала, что у тебя есть все основания не быть счастливой.

Осмонда. Это значит, что я не вижу ничего впереди, жизнь меня не привлекает.

Клод. Осмонда, что ты говоришь!

Осмонда. Ну да, ведь в твоих глазах жизнь — это дар Божий, не так ли? — нечто возвышенное, великолепное. Жизнь! Ты произносишь это слово с трепетом в голосе. А мне — напротив, она кажется мелкой, ничтожной. Моя жизнь…

Клод. Но ведь перед тобой… (Делает широкое движение рукой.)

Осмонда. Замужество… дети… Ты это хочешь сказать? (Клод молча кивает головой.) Погляди вокруг. Генриетта Беланже, Жанна Шильд… они замужем, у них дети. Но я не вижу ничего завидного в их существовании; не только завидного — интересного!

Клод. Тебе не кажется, что ты судишь очень поверхностно?

Осмонда. Они живут стесненно, трудно…

Клод. Так вот ты о чем!

Осмонда (нервно). Но дай же мне сказать… Допустим, что они счастливы; может быть. Это значит, что у них мужья, которые им не изменяют…

Клод. Дорогая!

Осмонда. Дети, которые растут, не причиняя им особых хлопот, — болеют не чаще двух или трех раз в год. Нет, моей душе это ничего не говорит. Я не знаю, кому нужна такая жизнь. Если моя должна быть скроена по этой мерке…

Клод. Но мерки не бывает! Каждая из этих жизней заключает в себе собственную тайную красоту.

Осмонда. Вот именно, тайную: как ты верно выразился!

Клод. Чтобы оценить ее внутреннюю неповторимость, ее нужно прожить.

Осмонда. Благодарю: с меня достаточно моей… Если б это хотя бы не были растиражированные образцы, тысячи, миллионы одинаковых существований… словно газеты или брошюры. Да, точно: брошюры.

Клод. А тебе не кажется, что тут в тебе говорит… скажем, гордость?

Осмонда. Ну, знаешь, без гордости…

Клод. Сообразовываться с законами жизни, делать их своими; не только принимать их с готовностью, но и, в свою очередь, желать их.

Осмонда. Все это слова. Желаешь ты или не желаешь…

Клод. Это не слова, моя дорогая, это великая истина. Получать, чтобы давать.

Осмонда. Что получать? А давать — что?.. и потом, в самом деле, если все это — для того, чтобы передать другим, которые передадут это в свой черед, — к чему такая игра? Этот бесконечный бег вслепую?

Клод (нежно ее обнимая). Так это смятение — оно, по сути, означает, что ты…

Осмонда. В моем положении надо было бы пытаться найти опору в вере других… До сих пор меня поддерживала твоя вера: твоя вера в меня. Но когда тревога чересчур разрастается, этого оказывается недостаточно. И сейчас…

Клод. Так у тебя есть повод для огорчения?

Осмонда. Нет, это не огорчение.

Клод. Беспокойство?

Осмонда. Да, скорее.

Клод. Ты не хочешь назвать мне причину? (Машинально достает часы.)

Осмонда. Смотришь на часы?

Клод. Ты же знаешь, мне скоро надо уходить.

Осмонда (с горечью). У тебя слишком много обязанностей, папа. Быть только очередным номером между девушкой-матерью с улицы Западной и паралитиком с авеню Дю Мэн: если ты думаешь, что это облегчает мне признания… И потом, ты их выслушиваешь слишком много, от всех поголовно. У тебя это почти что ремесло. Не хочу обидеть тебя, но меня это расхолаживает…