Александр Житинский - Agnus Dei

Раненый.

Ее имя!

Иваницкий.

Это пока секрет.

Начинается концерт. Музыкант играет на скрипке.

К Иваницкому подходят за автографами.

Он подписывает, спрашивает имена и фамилии, подчеркнуто щедр и доступен.

Иваницкий.

(обращаясь к женщине-врачу).

Скажите, Ника Румянцева у вас работает?

Врач.

Да. Санитаркой... Она была здесь...

Иваницкий.

Будьте добры, найдите ее.

Лестница госпиталя. День.

Иваницкого провожает главный врач.

Главный врач.

Тяжелораненых будем эвакуировать. В этих условиях лечить трудно.

Иваницкий.

А сам госпиталь остается в городе?

Главный врач.

Безусловно. Хотел вас попросить написать о наших врачах и сестрах.

Они делают невозможное.

Иваницкий.

И просить не надо. Это наш долг.

По лестнице ведут медведя. Иваницкий прижимается к перилам.

Главный врач.

Не бойтесь. Это наш Миша. Раньше он жил в цирке, а теперь у нас...

Он честно зарабатывает свой паек. Раненые любят его выступления.

Однажды забрел в операционную во время операции, подошел прямо к больному.

Больной посмотрел испуганно и сказал: «Доктор, снимите маску»...

Иваницкий смеется.

По лестнице к ним спешат женщина-врач и Ника.

Врач.

Это Ника Румянцева.

Ника.

Вы хотели меня видеть?

Иваницкий.

Да, есть к вам разговор... Всего доброго, Клавдий Иванович.

(Пожимает руку врачу). Спасибо за теплый прием!..

(Врачи уходят. Иваницкий смотрит на Нику. Пауза).

Дело в том, что молодую разведчицу, о которой я пишу очерк, зовут Вера Румянцева.

Квартира Иваницкого. Вечер.

Иваницкий вводит Нику в свою квартиру.

Иваницкий.

Стало быть, вы с матушкой повздорили на литературной почве?.. Никола-ай! Николай!

(Никто не отзывается). Сидит в своем штабе... У меня живет мой племянник, полковник.

Семьи наши эвакуированы, мы решили объединить пайки. Да и веселее вместе.

Кстати, Вера находится под прямым его начальством, ибо он – главный разведчик...

Сейчас я согрею чаю, и мы поработаем.

Мне важна любая мелочь, вплоть до семейных проблем...

Иваницкий идет в кухню, гремит там посудой.

Ника разглядывает книги на стеллажах в прихожей.

Потом заходит в кабинет, подходит к письменному столу, где стоит пишущая машинка.

Появившийся Иваницкий с чайником поспешно выдергивает листок бумаги из машинки.

Иваницкий.

Между писателем и листом бумаги с недописанным текстом существует своего рода интимная связь, роман, не терпящий чужого взгляда. Потом уже, когда текст написан, роман кончается. Твоя любовь, твоя книга становятся общим достоянием, идет по рукам...

А ты влюбляешься в следующую...

Ника.

Со стихами то же самое.

Иваницкий.

Говорят, Блоком увлечены?

(Ника удивленно поднимает брови). А ведь он от сифилиса умер.

Вот к чему приводят «прекрасные дамы»... Молчу, молчу! Садитесь сюда...

Иваницкий усаживает Нику в кресло за маленький столик, ставит перед ней чашку.

Наливает чай и ставит перед девушкой тарелку с тремя булочками – точь в точь такими, как давали в Смольном.

Ника.

Господи, что за чудо!

(Устраивается в мягком кресле, поджав под себя ноги).

Иваницкий галантно накрывает ее ноги пледом, а сам усаживается за пишущую машинку.

Иваницкий.

Итак, Вера всегда преуспевала в точных науках и в спорте, а вы – в гуманитарных... И комсоргом ее избирали четыре раза...

Ника.

Три.

Иваницкий.

Расскажите какой-нибудь эпизод из жизни сестры. Можно из детства...

Ника.

Был смешной случай.

Веру послали как передовую пионерку приветствовать семнадцатый съезд партии...

Иваницкий.

(стучит на машинке).

Тридцать четвертый год...

Ника.

Она должна была читать стихи в группе пионеров на сцене Большого театра...

А со стихами у Веры всегда были нелады. И вот на сцене, обращаясь к товарищу Сталину, она перепутала строчки. Вместо «Товарищ Сталин, вождь любимый!

Спасибо вам от всех ребят! В стране родной непобедимой растет наш сталинский отряд!» – она прочитала: «Товарищ Киров, вождь любимый!..»

Потому что перед этим приветствовала Кирова... Жуткие стихи! Немудрено сбиться.

Иваницкий.

Зато политически верные. А Мандельштама вы читали?

Ника.

Читала.

Иваницкий.

(с выражением).

«Бессонница. Гомер. Тугие паруса... Я список кораблей прочел до середины...»

Напрасно. Враг народа. Не говорите никому. И стишки с излишним еврейским гонором.

Ника.

Не надо так, пожалуйста. Не люблю.

Иваницкий.

А что такого? Это не антисемитизм, это констатация факта.

Еврейский гонор так же, как и русское свинство, являются недостатками обеих великих наций.

Снова затрещала машинка.

Когда Иваницкий взглянул на Нику, та спала в кресле.

Иваницкий.

(снимает трубку, тихо).

Соедините 33-07. Да!.. Николай, это я. Срочно дуй домой! Мне надо на радио. Без тебя не могу уйти. Потом поймешь, давай!

Улица у дома Иваницкого. Вечер.

К дому подъезжает «эмка». Соболев выходит из машины.

Квартира Иваницкого. Вечер.

В прихожей раздается шум открываемой двери.

В кабинет входит Соболев. Видит спящую Нику.

Соболев.

Это что за явление?

Иваницкий.

Ника Румянцева.

Соболев.

Кто?!

Иваницкий.

Ника Румянцева, родная сестра Веры Румянцевой. Ее близнец, так сказать.

Соболев.

Не может быть... Одно лицо. Георгий, ты меня разыгрываешь!

Иваницкий.

А ты думаешь, я похитил Веру из твоей разведшколы?

Я вот только не пойму: как органы это допустили?

Соболев.

А что такого?

Иваницкий.

Ой, не говори... Но дело не в этом.

Ника интересна не только тем, что она сестра нашей разведчицы, а и тем, что она поэтесса... Ты ведь тоже в юности писал стихи!

Соболев.

Ну, когда это было!

Иваницкий.

Когда бы ни было. Есть повод для разговора... И вообще. Снять напряжение...

Соболев.

Что ты имеешь в виду?

Иваницкий.

(поспешно надевает пальто).

Я? Упаси Бог! Ой, ой!

(Уже одевшись, он подходит к зеркалу, похлопывает себя по щекам).

Стыдно по улицам ходить, Николя. Такая ряха! А ведь ем не больше других.

Такая конституция, как говорила мамочка.

А конституция должна быть одна. Сталинская...

Ника.

(открывает глаза. Увидев полковника, спускает ноги с кресла).

Извините...

Иваницкий.

Не стоит извинений. Николай Евгеньевич Соболев, о котором я говорил.

(Смотрит на часы).Без пятнадцати шесть. У меня через четверть часа эфир на радио!

Вот, Николай, что значит хорошенькая девушка!

Заболтался, не заметил, как улетело время. Надо бежать.

Ника.

Я тоже пойду.

Иваницкий.

Я думаю, вам есть о чем поговорить с Николаем Евгеньевичем.

Соболев.

(неловко).

Я с удовольствием...

Он провожает Иваницкого в прихожую.

Соболев.

(тихо, яростным шепотом).

Зачем ты ее привел? Зачем ты ее оставляешь? Хочешь все время напоминать мне о той гадости, в которую я вляпался? Что мне с ней делать?

Иваницкий.

Много красивых слов, Николя... Это мой подарок. А что делать с ней, я думаю, она лучше тебя знает. Совершенно развартные глаза. Поверь моему опыту.

Соболев.

Ты все о своем!

Иваницкий.

Я о главном. Дерзай! Я полетел.

Соболев возвращается в кабинет. Несколько озадаченно смотрит на Нику.

Ника.

Почему вы на меня так смотрите?

Соболев.

Извините, обыкновенно смотрю.

Ника подходит к полкам.

На простенках висят гравюры и акварели русских художников из «Мира искуства».

Ника.

Господи, просто сказка...

Соболев.

Это были такие художники. Бенуа, Сомов, Лансере... До революции.

Ника.

Вы мне это объясняете, как ребенку. Я их знаю.

Соболев.

Вы знаете Бенуа?!

Ника.

Знаю. И Остроумову-Лебедеву знаю.