Эмиль Брагинский - Авантюристка

Певцов. А вы отказывайтесь!

Елена. Пробовала – возникают обиды, даже скандалы. Я эти треклятые духи везде находила, даже в собственной сумке. Однажды они там пролились – паспорт залили. Духи какие-то особенные, паспорт до сих пор пахнет!

Певцов. Теперь куда не придёшь – нужно давать. У меня приятель заведующий отделением, где занимаются склерозом. Отделение прозвали так: «С чем пришел – не помню, с чем ушел – не знаю».

Елена. Это шутка, да?

Певцов. Приятель рассказывал, как-то подходит больной. «Вы профессор? Вроде я должен вам вручить, но сколько, из головы вылетело, вы сами не подскажете?»

Елена. Я деньгами никогда не брала!

Певцов. Ну, не купюрами, вещами. Курами вы, случаем, не получали? Или финским плавленым сыром?

Елена (с вызовом). А вы чем, Олег Никитич, берете?

Певцов (удивился неожиданной атаке). Я?

Елен а. Вы! Вы – знаменитый ученый, краса и гордость точной науки! Вы!

Певцов. У вас безудержная фантазия!

Елена. Аспиранты имеются, которые на юге обитают? Они вам фрукты возят, вино самодельное, пряности?

Певцов (растерянно). Мне?

Елена. Пожалуйста, не делайте невинное лицо! Возят! И вы принимаете это как должное! (Предупреждает попытку Певцова заговорить.) Молчите! Ученики или подчиненные сувенирами вас балуют? Молчите! На всякие банкеты лица зависимые вас приглашают?

Певцов (наконец-то прорвался). Да я ненавижу банкеты!

Елена. Значит, приглашают!

Певцов (добродушно). Алена Кирилловна, вы прелюбопытны.

Елена. Когда вы хотите сделать мне приятное, то называете Аленой, так?

Певцов (вздохнул). На днях из Астрахани один диссертант действительно приволок арбуз, здоровенный, килограммов на десять. И я сказал: «Спасибо, только зачем вы тащили такую тяжесть?» И совсем про арбуз забыл, между прочим. Куда его Марина подевала?

Елена (тихо и слегка печально). Извините, Олег Никитич, что примазываюсь, но все мы – и вы, и я… и не сосчитаешь… от и, как говорится, до… все повязаны, все научились брать подарки в разных одеждах, в разных упаковках, под разными соусами, все привыкли к этому… Все одного поля ягоды.

Певцов (в тон). Выходит, с ягодами у нас хорошо…

Елена. Только вы, в отличие от меня, не влипли в прямую уголовщину, хотя все остальное тоже уголовщина, только скрытая…

Певцов. Как же вас угораздило?

Елена. По тупости. (Рассказывает с иронией в собственный адрес.) У меня этих коробок с духами или шоколадными наборами скопилось – девать некуда. Я их в чулан пихала. А однажды приходит Марфа…

Певцов. Кто такая?

Елена. Соседка. И говорит: «Твой Толик в каких джинсах ходит – срам! Отдай мне твои коробки за полцены!» Я сдуру и согласилась. Джинсы купила фирменные, еще всякого… А потом выяснилось, что Марфа состояла в преступной связи с продавцами из универмага, которые толкали все мои конфеты и одеколоны по полной стоимости.

Певцов. История некрасивая!

Елена. Очень даже. В общем, сделали из меня козу отпущения нашей больницы. Устроили общее собрание и вытирали об меня ноги, как о половик. Мне бы сидеть тише воды и ниже газона. Но тут одна медсестра, а она спирт ворует… И когда уколы делает, у пациентов потом часто абсцессы… Ну, нарывает, где укол… она влезла на трибуну: «Лебедева позорит нашу бесплатную медицину». А я не выдержала: «Медицина бесплатная, зато жизнь платная!» А когда елейно запел главный врач, тут уж я совсем из себя вышла: «Думаете, не знаю, сколько вы сами берете за операцию!» А он хирург от господа бога, и вот ему-то больные правильно платят, он чудеса творит!.. Словом, тут начался атомный взрыв. С работы выгна-и, в трудовую книжку такое нарисовали – врачом нигде не возьмут. В республиканской газете статью тиснули: «Вымогатель в белом халате».

Певцов. Вымогатель вы?

Елена. И халат мой тоже. Дело сочинили, в следственные органы передали. Толя, если меня заберут, совсем один останется. Я решила: в Москву еду, может, в интернат пристрою. Голову совсем потеряла. Тут как раз по телевидению ваша передача…

Певцов (усмехнулся). Никогда не думал, что у телевидения такая сила воздействия!

Елена. Сейчас, в курортный сезон, держусь. Запустила жильцов – три штуки, больше не влезает.

Певцов. Значит, с деньгами в порядке?

Елена. Деньги не главное. Я на работе душу отдавала, а теперь мне душу девать некуда.

Певцов. Что же вам дальше делать?

Елена (вдруг, почти грубо). Вам-то какое дело?

Певцов. Мне-то?.. Никакого.

Елена. Вон опять идет ваш дирижер, не сидится шустрику на месте!

Певцов. Вы же запретили о нем разговаривать!

Елена. А я капризная! И к тому же бездарная. Погорела на чем – на джинсах! А могла ведь на машину собрать, на кооператив, если уж хапать, так по-крупному, тогда и попасться меньше шансов!

Певцов (хочет успокоить Елену). Этот дирижер однажды учил меня дирижировать.

Елена. И вы теперь на работе дирижируете своими математиками?

Певцов (встает). Раньше всего надо красиво поклониться публике! (Кланяется.)

Елена. Хотите меня отвлечь, не трудитесь, пожалуйста!..

Певцов. Потом повернуться лицом к оркестру, тут важно держать спину и мощно встряхивать волосатой гривой!

Елена (невольно). А у вашего дирижера вместо гривы на голове блестящая глянцевая поверхность!

Певцов. А он парик напяливает. И, чтоб не слетел, приклеивает его. Самое главное, вовремя дать команду. (Взмахивает рукой.) Раз! И – дрессированные музыканты начинают играть все сразу. Теперь дирижер может спокойно уйти домой, он уже никому не нужен, но если хочет остаться – должен заглянуть в партитуру!

Елена. Для меня, Олег Никитич, вы не хлопочите, серьезно!

Певцов. А я для себя стараюсь! Если ритм на три четверти, вальс, например (показывает), на втором ударе руку надо отвести вправо, а если ритм на четыре четверти, ну, скажем, танго, руку влево. (Дирижирует.)

Елена (от души смеется). Не переменить ли вам профессию, Олег Никитич?

Певцов. Вы хорошо смеетесь.

Елена. Только под вашу дирижерскую палочку.

Певцов (балагурит). Ах, как галантно! Ах, как вы мне льстите!

Елена. Да что вы! Как можно! Я совершенно безответственная и могу себе позволить лепить правду!

Снова смеются.

Певцов. Когда человек смеется, он голый, и о нем можно узнать все!

Елена. Тогда я не буду при вас смеяться, я стесняюсь!

Певцов. Оказывается, вы добрая!

Елена. На доброту у меня денег нет!

Певцов. И сердечная!

Елена. А на это у меня сил нет!

Певцов. Все-таки здорово, что вы объявились, хоть и четырнадцать лет спустя.

Елена (игриво). Я замираю от волнения!

Певцов. Вы были правы – номер в гостинице попался мне неудачный, без вида на море! И еще мы с вами катались на пароходике, помните, женщина в дурацкой соломенной шляпе все время кричала: «Вова, отойди от борта! Вова, головка закружится! Вова, свалишься в море!..» Вы подошли и сказали соломенной шляпе: «Ну, я жду, и все пассажиры ждут». Она переспросила: «Чего все ждут?» – «Когда ваш Вова свалится, наконец, в воду и вы перестанете вопить».

Елена. Что это вас потянуло на сантимент?

Певцов. Зачем вы постриглись?

Елена. Ну, Олег Никитич, смелее! Решитесь на следующий шаг!

Певцов. На какой именно?

Елена. На отчаянный! Бесшабашный! Нелогичный и, может, даже бесстыдный!

Певцов (расхрабрился). Все! Отважился!

Елена. Я закрыла глаза!

Певцов. Откройте! Вы тут ни при чем. (Торжественно.) Я добьюсь и устрою вашего сына Лебедева Анатолия, тринадцати лет, в математический интернат!

Елена (сдерживая улыбку). Благодарю вас. Хотя это естественно, когда отец заботится о сыне! (Идет ко входу в аэропорт.)

Певцов (бросается вдогонку). Почему отец? Вы опять за свое? Кто отец?

Елена (невинно). Неужели не знаете? Конечно, вы! Я же не могу быть отцом! (Ушла окончательнов.)